Из Серии «Краеведческие этюды»
Последняя великокняжеская резиденция
На берегу Невки, на
Песочной набережной, против самого Дворца Молодёжи стоят два особняка. Один из
них построен в духе северного модерна и напоминает резиденции в районе Эйра в
Гельсингфорсе или домики где-нибудь на берегу озера Меларен на окраине
Стокгольма. Второй особняк совсем в другом роде. Как будто бы вынырнул
откуда-то из начала девятнадцатого столетия, из эпохи, когда твёрдо
устанавливался в Петербурге имперский стиль — ампир, как звали его на
французский манер.
Этот второй дом построил для самого себя и для своей семьи
архитектор и краевед Лев Александрович Ильин (13(25)/VI-1880–11/XII-1942). Традицией в его семье была
военная служба, и Лёва Ильин отучился в Александровском кадетском корпусе. Но
потом поступил в Институт гражданских инженеров. А закончил образование под
руководством Л.Н. Бенуа в Высшем художественном училище Императорской Академии
художеств. Леонтий Николаевич Бенуа, как и его знаменитый отец, был великим
стилизатором. И это умение перевоплощаться в мастеров любой архитектурной эпохи
он передал своему ученику, как и любовь к историческим стилям и самому
пропитанному этими стилями городу. Ильин строит удачно стилизованные под
различные исторические эпохи здания, в первую очередь — доходные дома. Но
самой, пожалуй, заметной его работой в это время становится возведённый в
сотрудничестве с Клейном и Розенбергом комплекс построек больницы имени Петра
Великого, в последствии известный как клиника Второго медицинского института на
Пискарёвке. Больничные здания были стилизованы под архитектуру петровского
барокко.
Садовый флигель
После революции Ильин будет пытаться спасти
предреволюционный Петербург. Он будет организатором и директором Музея города,
который разместится на первое время в Аничковом дворце, и председателем Совета
созданного в 1921 общества «Старый
Петербург». Одновременно он будет думать и о развитии Ленинграда, серьёзно
занимаясь проблемами градостроительства. С 1925 он будет выполнять функции
главного архитектора города, руководить разработкой Генплана развития
Ленинграда. Он был создателем бульвара на Большом проспекте Васильевского
острова, сада на стрелке у ростральных колонн. Не избежал Ильин и репрессий. В
конце 1930 года он был осуждён на 2 года лишения свободы, а в 1938 году
отстранён от работы и обвинён во всех смертных грехах. В последние годы жизни
Ильин серьёзно занимается краеведением, подготавливая книгу «Прогулки по
Ленинграду». Во время одной из таких прогулок он и погиб, уже в самый разгар блокады. Осколок немецкого
снаряда угодил в старого архитектора на углу Невского и Владимирского
проспектов.
Архитектор Л.А. Ильин
в последний год жизни
В самом начале 1917 года Л.А. Ильин продаёт свой особняк
великому князю Дмитрию Константиновичу (1/VI-1869–14(28)/I-1919). Это был
младший сын генерал-адмирала Константина Николаевича (9/IX-1827–12/I-1892) и
брат знаменитого К.Р. — Константина Константиновича (10/VIII-1858–2/VI-1915) —
поэта и последнего перед революцией президента Академии Наук.
Константин Николаевич мечтал, чтобы кто-нибудь из его
сыновей продолжил традицию морской службы. Константин Константинович начинал
служить на флоте, но вынужден был оставить море из-за слабости здоровья. Не
задалась морская служба и у Дмитрия Константиновича. Он очень страдал от
морской болезни и уговорил родителей списать его на сушу. Мать — великая
княгиня Александра Иосифовна — очень боялась, что Дмитрий начнёт пить по примеру
сосланного в Среднюю Азию старшего брата Николая. И Дмитрий пообещал матери,
что пить не будет совсем. И держал слово несколько лет. Потом, правда, попросил
от данного слова освободить, чтобы наладить отношения с товарищами по полку.
Главной страстью великого князя Дмитрия была всепоглощающая
любовь к лошадям. Он занимался их разведением, холил и лелеял. Служил, понятное
дело, в кавалерии, хотя военная служба и была затруднена для Дмитрия
Константиновича из-за его тяжёлой близорукости. Особенно усилились проблемы с
глазами ко времени Первой Мировой войны, так что, к его глубокому сожалению,
непосредственного участия в боевых действиях великий князь не принимал и
занимался боевой подготовкой кавалерии. А ведь войны Дмитрий Константинович
ожидал и ещё задолго до её начала говорил, что война с Германией неизбежна.
Вот как описывает Дмитрия Константиновича в своих
воспоминаниях «Пятьдесят лет в строю» небезызвестный «красный граф» А.А.
Игнатьев: «Самым курьёзным из «высочеств» был Дмитрий Константинович — высокий
тощий блондин с очень длинной шеей. Он считал себя и свой конногренадерский
полк образцом строевой и кавалерийской выправки. Для правильного производства
поворотов на полковом плацу в Петергофе были намазаны известью круги, на
которые должны были точно попадать фланги заезжавших взводов. А на походе, для
достижения плавности движений эскадронов, трубач, ехавший за Дмитрием, по
команде «Рысью!» сбрасывал на окраину дороги специальный картон. Каждый из
шести эскадронов переходил в рысь только по достижении этого картона, из-за
чего все расчеты длины колонны нарушались. Случилось раз, что какой-то крестьянин,
свернув с дороги, чтобы пропустить конногренадер, заметил упавший картон и
бросился его поднимать.
—
Что ты, с ума сошел! — крикнул на него командир 1-го эскадрона ротмистр
Кулаков.— Ты хочешь нашу версту украсть!».
Был Дмитрий Константинович заядлым женоненавистником,
убеждал окружающих, что нужно «беречься юбок» и говорил, что сам он любой
женщине предпочтёт лошадь. Всю нерастраченную любовь к детям переносил на
племянников. Был очень религиозен и в 1916 году совершил с племянницей Татьяной
Константиновной поездку по монастырям, побывав в Оптиной, Шамордине, Сарове и
Дивееве. Под присмотром Дмитрия Константиновича находилась Приморская
Троице-Сергиева пустынь в Стрельне. Там же, в Стрельне, располагалась и главная
его резиденция — небезызвестный Константиновский дворец.
В 1888 году в Полтавской губернии, под Миргородом, в селе
Дибровка Дмитрий Константинович основал конный завод. В основном разводил он
там орловских рысаков для нужд русской армии. «При основании завода в 1888 году
я поставил себе целью создать рассадник русских пород верховых и рысистых
лошадей, а также развести мелких тяжеловозов, способных возить тяжести и
обладающих быстрыми аллюрами, как наиболее подходящих для улучшения
крестьянской лошади, которая в мирное время работает в поле, а в войне
комплектует обозы и артиллерию. Кроме этого при заводе основаны
ветеринарно-фельдшерская, кузнечная и шорная школы для подготовки молодых
людей-специалистов, способных занимать ответственные и самостоятельные
должности в земствах и частных конных заводах»,— писал великий князь временному
правительству при передаче завода государству в 1917 году. И сейчас завод в
Дибровке — ведущий конный завод Украины по разведению рысаков.
Одной из самых характерных черт Дмитрия Константиновича была
чрезмерная, как полагали многие современники, скромность и даже
стеснительность. Подобно брату Константину, он подчёркнуто чуждался политики. И
полагал даже, что стоит отказаться от традиции, в результате которой великие
князья командовали тем или иным гвардейским полком… Начальник дворцовой
канцелярии А.А. Мосолов вспоминает: «Когда его поезд прибывал на станцию, он
прятался в своем купе, чтобы люди на платформе не видели его. Но если депутация
или какие-нибудь официальные лица приходили поприветствовать его, одного лишь
намёка на то, что его долг, как великого князя, велит ему принять их, было
достаточно, чтобы подавить свои чувства и оказать посетителям исключительно
дружеский прием. Как и многие застенчивые люди, он наметил для себя жёсткий
распорядок дня, распорядок, который четко соблюдался: столько-то часов на
выполнение служебных обязанностей, столько-то — на молитву, а остальное — на
чтение без конца «для повышения уровня знаний». Он даже сделал проблему из
своего назначения на пост заведующего государственным коннозаводством. Когда
ему предложили эту должность, он сказал мне с трогательной искренностью:
— Я
бы с радостью принял это назначение, если бы речь шла только об уходе за
лошадьми. Но это предполагает еще и руководство людьми. Я думаю, что смог бы
быть полезным на этом поприще, но боюсь, что никогда не смогу найти общий язык
с чиновниками. В любом случае при назначении я поставлю одно условие: я оставлю
за собой право уйти в отставку, как только почувствую, что больше не способен
быть полезным стране».
До покупки собственного особняка жил Дмитрий Константинович
с братом и племянниками в Мраморном дворце. К этому времени относятся
воспоминания князя Гавриила Константиновича: «перед тем, как нас укладывали
спать, к нам приходил Дмитрий Константинович, младший брат отца. Он тоже жил в
Мраморном дворце и служил в то время в Конной гвардии. Мы очень любили
дяденьку, бежали к нему навстречу и бросались на шею. Дяденька любил иногда
шутить над нами. Показывая Иоанчику конец ремня, которым он затягивал рейтузы,
говорил, что это — его хвост. При этом Иоанчик чуть не плакал, страшно боясь
этого “хвоста”».
Ещё одно воспоминание того же Гавриила Константиновича
относится уже ко времени после Февральской революции, когда Дмитрий
Константинович жил, очевидно, в своём новом доме. Расставшись с армией, он не
хотел, тем не менее, носить гражданскую одежду и «продолжал носить форму с
отставными погонами. Когда же погоны больше нельзя было носить, и за их ношение
жестоко преследовали, дяденька надел штатское платье. Обыкновенного платья он,
однако, носить не хотел, потому что терпеть его не мог, и придумал себе костюм
вроде того, как носят шофёры, то есть однобортную тужурку со стояче-отложным
воротником, штаны вроде бриджей и обмотки. Он велел обрезать голенища от своих
высоких сапог и сделал из них штиблеты. Тужурка, штаны и фуражка с козырьком
были коричневого цвета. Получилось оригинально и прилично. Он мог так ходить,
не привлекая к себе ничьего внимания».
Вскоре после большевистского переворота начались репрессии,
направленные на родственников императорской семьи. По декрету от 26 марта 1918
года Дмитрий Константинович был выслан в Вологду. Затем его вернули в Петроград
и поместили под арест. В начале 1919 года несколько великих князей, включая
Дмитрия Константиновича, Георгия Михайловича и Николая Михайловича была
расстреляна во внутреннем дворе Трубецкого бастиона Петропавловской крепости.
По воспоминаниям тюремщиков перед расстрелом Дмитрий Константинович повторял:
«Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят». Вероятно, братская могила с
телами расстрелянных находится на Заячьей острове возле крепостной стены. Повод
для расстрела был смехотворным: месть за убийство в Германии Карла Либкнехта и
Розы Люксембург. 1/XI-1981
собором Русской Православной церкви за границей расстрелянные были причислены к
лику святых в сонме новомучеников российских.
В архитектуре дома на Песочной набережной Ильин обыгрывает,
стилизует в духе пост-модерна образ русской ампирной загородной усадьбы начала
XIX века. В центре — двухэтажный особняк с куполом-бельведером, парадный фасад
которого выходит на набережную. Баллюстрада с балясинами отгораживает небольшой
парадный двор или палисадник. За домом умостился прикрытый глухим забором сад,
по другую сторону которого выстроен замыкающий территорию усадьбы флигель.
Второй, боковой флигель примыкает непосредственно к дому. Парадный фасад
декорирован четырёхколонным коринфским портиком с треугольным фронтоном и
овальным окном-люкарной. Изначально дом был выстроен из дерева и оштукатурен.
По какой-то загадочной причине архитектура дома была признана в 1930-е
антихудожественной. Сам дом был снесён, при этом флигели и хозяйственные
постройки сохранились до нашего времени. Дом был отстроен заново, уже в камне,
по старому проекту в 1997. Сейчас в нём размещается Управление вневедомственной
охраны МВД…
†
|
|
|
|
|
|
|
|
