Маленький университетский роман
из
жизни Николая Васильевича Голикова
в письмах и документах
Из
автобиографических записей
Н.В.
Голикова.
|
Евгения[MVV1] |
1903–1943 |
|
Николай |
1905 |
|
Антонина |
1907–1911 |
|
Нина |
1909–1911 |
|
Сергей |
1911–1937 |
|
Александра |
1913 |
|
Елизавета |
1915–1917 |
|
Константин |
1917–1918 |
Отец: Василий Васильевич Голиков:
1867–1942 (74 г.)
Мать: Мария Константиновна Голикова
(Яшумова): 1884 [1877?]–1918 (34/40 г.)
Дядя: Иван Васильевич Голиков (жил в
Колпино —?)
Дяди: Николай, Алексей, Пантелеймон
Яшумовы.
Тёти: Елена, Ксения (урожд. Яшумовы).
Пушкин (Б. Царское [Детское] Село),
Средняя (Коммунаров), д. 32 кв. 14 (II этаж). До 1924 г[MVV2] .
Ст. Петергоф, Сергиевка, аспирантское
общежитие. 1924–1937.
Ленинград, В.О., Большой пр., д. 5 кв.
4. 1925–1928.
Ленинград, Красная (Галерная), д. 56 кв.
22. 1928–1955.
Ленинград, Кировский
(Каменноостровский), д. 25 кв. 27. С 1955.
Саратов, гостиница «Россия». 1942–1944.
22/VIII-1905
1912–1913 — Школа Менсковой
1913–1921 — Императорская Николаевская
Царскосельская Гимназия
1/VIII-1921
поступил в ЛГУ
1921–1925 — университет
Большой,
д. 5 кв. 4
1926–1929 — аспирантура
Ст.
Петергоф, Сергиевка.
1929 — н/вр. — доц., ст. н. сотр., проф.
Сергей Голиков — младший врач 1-го
авиапарка. Арестован 8/VII-1937 г. во
время командировки долговременной в Новгород прямо на вокзале. Осуждён Военным
трибуналом Ленинградского Военного Округа. Дело пересмотрено в ноябре 1959 г.
Соученики
по гимназии:
Афанасьев
Басов
Владимир
Берман
(сын пастора).
Богданов
Бюлле
Васильев
Голиков
Николай
Ермолаев
Зегржда
Юрий
Иванов-Разумник
Игнатьев
Кац
Вениамин (Бомка).
Кремер
Кузмин
И.
Макаров
Лев (Лёвка).
Мельников
(Бабья Юбка).
Никитин
Покультинис
Поллак
Б. (Очкарик).
Птохов
Михаил
Трофимов
Евгений (сын часовщика).
Хайкин
Эдуард (Этька).
Янушкевич
(Тишка).
Учителя:
Баклунд Евгений Дмитриевич (французский
язык).
Бородин (русский язык).
Вуано (французский язык).
Гейне А.К. (математика, физика).
Греве П.А. (русский язык).
Гуничев (география).
Деларов
Юрий Павлович (математика, физика).
Дроздецкий Аркадий. А. (история).
Кос Юрий Иванович[MVV3] (биология, естествознание).
Малоземов
А.М. (русский язык).
Мезерт (математика, физика).
Мациевский (химия).
Рождественский З.Б.
Розенборг Евгений Августович (немецкий
язык).
Чернобаев (латынь).
Шнакенбург
О.Л. (немецкий язык).
Учителя и ученики Царскосельской гимназии.
Сверху стоят: В. Корняков, Ю. Зегржда, Н. Голиков, И. Гольдберг, М. Птохов, В.
Басов, С. Папик, А. Гольдгоер, Е. Трофимов, Р. Келлер, Л. Макаров, Э. Хайкин,
В. Кац.
Сидят: В.М. Климочкин, О.Л. Шнакенбург,
Ю.И. Косс, А.М. Малоземов, А.А. Дроздецкий, Ю.П. Деларов, А.К. Гейне
Что я дал науке:
1.
Открытие четырёх типов следовых реакций и намётки теории следовых процессов.
2.
Возобновление интереса к учению о лабильности. Развитие учения о лабильности.
3.
4.
Усвоение ритма.
5.
Доминантный процесс.
6.
7.
Проблема ригидности и лабильности.
8.
Теория электроэнцефалографии.
9.
10.
11.
12.
Системность.
С кем был знаком:
Введенский
Ухтомский
А.А.
Павлов
И.П.
Орбели
Копылов
Быков
Сперанский
Челкин
Воронцов
Беритов
Резвяков
Васильев
Виноградов
Уфлянд
Ветюков
Малышев
Квасов
Жуков
Тур
Ла…
Гинецинский
Абуладзе
Бехтерев
М.К.
Голикова (Яшумова) † 31/VIII-1918
В.В.
Голиков † XII-1941
Е.В.
Голикова † III/-1942
С.В.
Голиков † 1938?
Е.А.
Голикова (Кирхнер) † 10/III-1942
Воронов
— лягушатник, плох содержательно.
Рудашевский
— организатор научно-исследовательской работы в институте и на кафедре.
Анкета
для поступления в ВУЗы в 1925 г.
1. Фамилия, имя, отчество: Голиков
Николай Васильевич.
2. Пол: мужской.
3. Год рождения: 1905, Август, 9-е[MVV4].
4. Национальность: русский.
5. Который раз подаёт заявление в ВУЗ: II-й[MVV5].
6. Семейное положение: один.
7. Профессия и специальность: физиолог
животных и человека, физиология центральной нервной системы.
8. Сколько лет, месяцев, в качестве
кого, где и в каком предприятии или производстве работал:
a) до войны:
b) во время войны: средняя школа.
c) в период февраль — октябрь 1917 г.: средняя школа.
d) после Октябрьской революции: средняя и высшая
школа.
9. Социальное положение родителей: отец
— учитель.
10. Где, когда, в качестве кого и
сколько времени работали родители:
a) до войны: отец 25 лет был преподавателем
Царскосельской гимназии.
b) во время войны: —
c) в период февраль — октябрь 1917 г.: —
d) после Октябрьской революции: —
11. В каком профсоюзе состоит членом, с
какого времени, № членской книжки: —
12. В каком профсоюзе состоят родители и
с какого времени: —
13. Отношение к воинской повинности:
допризывник, приписное свидетельство № 63.
14. Участие в гражданской войне: нет.
15. Общественный стаж: —
16. Образование: высшее, Университет,
Физико-математический факультет, отделение биологии, подгруппа физиологии
животных.
17. Постоянное место жительства:
Петергоф, Естественно-научный институт[MVV6] (имение Сергиевка).
18. Откуда прибыл: из Петергофа.
19. Кем делегирован: Петергофским
Естественно-научным исследовательским институтом.
20. Освобождён ли от работы в
производстве вполне, частично или вовсе: —
21. В каких политических партиях
состоял: — ни в каких.
22. Партийность в настоящее время:
беспартийный.
23. Материальные средства родителей: —
24. На какие средства живёте: стипендия
от института.
25. Адрес: Ст. Петергоф, Сергиевка,
Естественно-научный институт.
5/VII
Подпись: Н. Голиков 
Изложенное заверяем:
Директор
Института: профессор К. Дерюгин
Делопроизводитель:
подпись
Общая фотография сотрудников
Петергофского Естественно-научного института в 1920-е годы
Наркомпрос. Петергофский
Естественно-научный институт
29 Июня 1925 г.
№ 611
В
Ленинградский Государственный Медицинский Институт
КОМАНДИРОВКА
Практикант
Петергофского Естественно-научного Института Николай Васильевич ГОЛИКОВ,
специализировавшийся по физиологии животных, в особенности в области физиологии
центральной нервной системы, нуждается в основательном изучении патологии
нервной системы в связи с психиатрией. Для сего ему необходимо пройти
теоретические курсы и практические клиники в объёме медицинского факультета,
обставленного, по возможности, высоко в научном и техническом оснащении.
Петергофский
Естественно-научный институт с этой целью командирует Н.В. ГОЛИКОВА в
Государственный Медицинский Институт в Ленинграде.
Директор
Института
Делопроизводитель
Дорогой мой и милый Николай Васильевич,[MVV7]
Я
каждый день думаю о Вас и, если не пишу, то потому, что каждый день собираюсь в
Петергоф видеть Вас. Так что Вы не справедливы, когда допускаете мысль, что я
сколько-нибудь забыл о Вас. Из своих «учеников» я люблю многих, но Вы для меня
из наиболее дорогих,— оттого я чаще Вас и ругаю, чем кого-либо. Удерживает меня
здесь работа, которую я пишу, и которая требует всего внимания, всех сил, всего
времени. И, ежедневно собираясь к Вам, я всё же задерживаюсь дома, говоря себе:
«Ну, может, завтра». Как только разъяснит погода с моей работой, и она, хоть в
главных частях, завершится, буду у Вас.
Меня
страшно интересует Ваша работа, и она необыкновенно важна для меня. Я ругаю Вас
даже заочно, когда вспоминаю, что Вы всё ещё не оформили для меня своих
результатов, кормите меня обещаниями новых и новых сроков! Мне даже кажется,
что тут я более терпелив, чем следовало бы! Пишите, пожалуйста, не
останавливаясь ни на минуту, и как можно скорее. А то в ближайшие дни начнётся
опять учебная страда для меня, и я не смогу вникнуть в Ваши наблюдения так, как
это необходимо для меня и для Вашей работы.
Целую
Вас крепко и прошу верить, что душою и мыслями я с Вами и искренне люблю и
уважаю Вас.
Ваш
А.
Ухтомский
10 октября 1925 г.
На конверте: Ст. Петергоф. Сергиевка.
Физиологическая лаборатория, Николаю Васильевичу Голикову от А. Ухтомского
Н.В. Голиков. 1930-е гг.
Москва 26 октября[MVV8]
Милый мой мальчик, меня очень обрадовало
ваше письмо, так и хочется ответить: «Нахал!»— но боюсь. То, что можно сильным
мира сего, то нельзя маленьким пешкам. Если получу разрешение, следующее письмо
будет пестреть интимным словечком «ты».
А
я думаю во вторник выехать, ведь истекут положенные 2 недели. Я себя чувствую
отлично, ни разу не волновалась, днём лежу и, лёжа, читаю, вечерами куда-нибудь
ухожу. Товарищи брата заявили, что я очень похорошела, мне болеть к лицу, я
похудела, я пользуюсь успехом. Первые
слова одной знакомой брата были: «Как вы изменились, да вы стали просто
красивой». Но побольше скромности… К.К. понравился мой [нрзб.].
Через
2 часа я иду в цирк, завтра (среда) в театр, в пятницу снова.
Я
довольна, Ник, что уехала, отдохнула.
И
я довольна, что вы не в проходной комнате…
.
. . . .
Ничего,
Ник, не унывайте. Вектора, так и быть, прокормим вместе. Брат денег даст немного.
Значит, Милка с Вектором помирились? Играют в мир? А в первые 2–3 дня я очень
скучала по Петергофу, и хотелось уехать обратно, «домой».
А
оригинальная картина была, когда Дерюгин вам давал рубль. Просмотрела письмо,
разбросанное оно, мысли переплетаются.
Здесь
тоже снег.
А
как устроить так, чтобы вы меня встретили на вокзале? Вы в город не
собираетесь? Ну, спишемся. Только не думайте, что ещё много времени впереди:
всего неделя.
Ник,
больше не напишу, пришёл знакомый, отвечайте скорее.
Ваша
Люба
На всякий случай посылаю марку и
конверт, хотя по расчётам у вас есть.
Н.В. Голиков и Л. Корн
В
УЧЁНЫЙ СОВЕТ
Петергофского
Естественно-научного Института
В
моих годовых отзывах об аспирантской работе Николая Васильевича Голикова при
Физиологической Лаборатории Института я неизменно указывал на выдающиеся
способности этого молодого исследователя.
Энергичный
и вдумчивый лабораторный работник, чрезвычайно восприимчивый к текущим вопросам
физиологии, хорошо ориентированный в физике и в химии, наконец — весьма находчивый
и способный техник в осуществлении требующихся экспериментальных обстановок,
Голиков, при поощрении и поддержке, должен сделаться весьма ценным
академическим работником.
Надо
признать, что условия для работы Голикова в Физиологической Лаборатории Института
были далеко не благоприятны. Физиологический эксперимент требует сложной и
дорого стоящей аппаратуры. Инвентарь Институтской Лаборатории только ещё
начинает заводиться. То, что построено и приобретено до сих пор, не
представляет из себя чего-либо самостоятельного — целого. Приобретённые приборы
пускаются в работу лишь при том условии, что основная аппаратура заимствуется
из Университетской Лаборатории. И эта зависимость заставляет затягивать и
откладывать текущие исследовательские работы, приспособлять темы к имеющимся
возможностям. Значительная часть времени у Голикова должна была отрываться от
собственно исследовательской деятельности и уходить на организационную и
строительскую работу. Ему пришлось устроить самостоятельно катодный усилитель и
экранированную будку для регистрации физиологических токов, самостоятельно же
построить особый ударный прерыватель для исследования рефрактерной фазы.
Всё
это было, конечно, далеко не бесполезно для Голикова,— необходимость
самодеятельности давала ему ценный опыт и закал. Но всё это и отнимало очень
много сил и времени от собственно исследовательской и литературной аспирантской
работы. Не приходится удивляться, что намеченный мною для него аспирантский
план ещё далеко не выполнен.
До
сих пор Голиков закончил три экспериментальных работы:
а) «Следовые реакции нервной системы в
зависимости от величины предшествовавшего им раздражения» (Труды О-ва
Естествоиспытателей, т. 57. Вып. 2. 1927 г.
б) «Усвоение ритма раздражений нервными
центрами» (сдана в печать).
в) «Извращённые явления Brücke в нервных
центрах и в нервно-мышечном аппарате» (сдана в печать).
Но
ему ещё предстоит обработка весьма трудной теоретической темы о механическом
потенциале в веществах мышцы с точки зрения учения о поверхностных натяжениях в
коллоидах, затем практикум по коллоидной химии и изучение Sherrington’а и Sherringtoniana.
Всё
это можно было бы, конечно, несколько сократить и смять, чтобы довести дело до
формального окончания аспирантуры. Но такой, более или менее искусственный
обрыв аспирантского дела, для Голикова был бы во многих отношениях вреден.
По
моему убеждению, надо сделать всё возможное с нашей стороны для того, чтобы
способности и силы Голикова были выявлены максимально для науки. Необходимо
сделать всё возможное для того, чтобы аспирантские годы его при Институте
представляли из себя хорошо законченный целый образовательный период его жизни,
и чтобы конец аспирантуры не был смят форсированным образом.
Я
предпочёл бы вместо того, чтобы представлять в аспирантуру новых лиц, продолжить
время аспирантуры для заявившего несомненные способности аспиранта, дабы дать
ему возможность завершить с максимальной производительностью для дела и для
себя то, что сделано ранее.
Покорнейше
прошу Учёный Совет Института ходатайствовать перед властью о продлении
аспирантуры Н.В. Голикова ещё на один год, т.е. о предоставлении ему четвёртого
года аспирантуры с 1 октября 1928 г.
ЗАВЕДУЮЩИЙ
ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЙ ЛАБОРАТОРИЕЙ ИНСТИТУТА
Профессор А. Ухтомский
20-го Июля 1928 г.
Е.А. Голикова с дочкой Мурой у
Естествено-научного института в Сергиевке, Старый Петергоф
Дорогая моя Улюша[MVV9]! Не писала
тебе, потому что очень было тяжело. Я за это время очень много пережила, Улюша!
В конце марта Саня ушла и поступила в милиционеры, которые регулируют движенье.
Я осталась без домработницы. А тут ещё помимо той громадной работы, которую
приходилось проделывать с очередями и прочими вещами, у нас прибавили лекции, и
начались экзамены. Я очень заболела, у меня сделалась опухоль на груди, и
поднялся жар. Думала, что придётся резать, но к счастью всё обошлось
благополучно.[MVV10]
17.XI.33.
Милый Ник!
Позавчера я получила письмо от Улюшеньки
и с ужасом прочла о случившемся. Бедная
наша любимая Лёночка, это ужасно, что она так больна. Я эти дни очень
расстроена и нервничаю, не получая дальнейшего известия. Ник, будь так добр,
напиши мне письмо, как обстоит с ней вообще сейчас. Я должна о ней непрестанно
думать и вижу её во сне. Очень много подробностей лучше не пиши, а то мне будет
чересчур тяжело. Как ребятишки? Как только получу наши вещи (представь себе,
они до сих пор не пришли), пришлю сразу ребятам тёплое одеяло, свитер, чулки. С
[нрзб.] дела лучше не веди, и это будет стоить слишком много денег. Главное —
иметь необходимое: кровать, стол, пару стульев, шкаф. Мы сейчас тоже почти
совсем без вещей. Заняли у тёщи Карла кровать, пару стульев и кастрюли, и то не
отчаиваемся. Транспортное общество «Дерутра» написало в Ленинградский порт, так
что теперь надежда есть, что дело пойдёт скорей. Карл получил теперь работу, и
мы сняли небольшую, но уютную квартирку. Заработок небольшой, но прожить можно.
Если Лёночка придёт в себя, передай ей большой привет и скажи, что я здорова, и
пусть не отчаивается насчёт вещей. Мы сейчас тоже живём почти в пустой
квартире. Бедный Ник, тебе наверно сейчас тоже очень тяжело. Ну! Не будем
терять надежды. Ник, я тебя очень прошу (хотя, я знаю, ты это и сам знаешь),
будь с Лёной как можно ласковей. Итак, пиши и будь здоров. Привет от Карла.
Береги малышей и себя.
Жду
письма с нетерпением.
Люля[MVV11].
Адрес: Frau
Елена (слева) и Лидия Кирхнер («Лёля»
и «Люля»))
Дорогая
Люля!
Я сейчас нахожусь в псих. клинике им.
Балинского[MVV12]. Мне здесь не
очень хорошо. Я заболела 3 июля и до сих пор не могу поправиться окончательно.
В общем, я здесь даже искалечилась и боюсь даже умереть здесь. Не желаю, в
общем, тебе пережить то, что я пережила за это время. Навещает меня Ник, но
очень редко, не так часто, как в Выборгской психиатрической. Он до того, как я
заболела, влюбился в свою знакомую Александру Антоновну. Я из-за этого очень
много пережила и отчасти из-за этого заболела. Что делать дальше, не знаю,
потому что Ник не хочет меня взять домой. Я буду настаивать сама на том, чтобы
меня выписали отсюда, но получается впечатление, что я нахожусь как в тюрьме.
Чувствую себя психически нормальной, а физически хуже и хуже.
Ник
торопит кончать. Напишу тебе попозже.
Но,
в общем, я решила так, что если Ник не возьмёт меня домой до воскресенья, т.е. мы
не добьёмся моей выписки, то я здесь умру или повешусь или что-нибудь в этом
роде.
Прости
за то, что заставляю тебя беспокоиться обо мне, но надо знать правду.
1940
г. Ноябрь.
Лёля.
Доверенность.
Доверяю получать Старшему Научному
Сотруднику ЭЛАБ АН СССР Голикову Николаю Васильевичу обед по моему
пропуску в столовую АН СССР.
Академик
А. Ухтомский
1 января 1942 г.
Никочка! Миленький! Почему ты меня так
бросил? Как собаку. Я мучаюсь очень: обо всём расскажу, когда увижу. Видеть
необходимо. Писала я письма. Звонила. Нет результатов. Это последняя
возможность. Прошу, умоляю, ради бога, ради Муры и Саши. Придите ко мне
скорей… Сегодня или завтра… Принесите соли, костей и морсу. Если
не придёте, я или убегу, потому что без тебя меня не выпускают, или покончу
самоубийством, потому что жить так больше не могу. Меня бьют и мучают. Я не
ворую систематически, но иногда собираю объедки. Иначе смерть от голода. Каждый
день умирают по нескольку человек. От меня остался скелет. Я знаю, что
эвакуируют академиков, вообще научных работников. В Вологду с семьёй. Доезжают
до Вологды и там попадают в санаторию на 2 недели, а потом куда угодно. Ехать
тепло, бесплатно и сытно. Это гарантированно. Зачем умирать? Вся надежда на
вас. Вам тоже плохо, я знаю, но, может быть, не так холодно. Мне даже нечем
накрыться. У всех свои одеяла. В общем, 7° мороза, голод, тюрьма. Я решилась на
всё. Жду вас. Жду… Жду… Если не придёте — или повешусь, или зарежусь. Я
нормальна, но мне очень тяжко. Жду, что придёте. Не могу больше без вас.
Спешите, если хотите ещё видеть меня. Я не хочу умирать, не видя вас. Тяжело.
Целую.
Жду…
Мама.
[конец
января 1942 г.]
Е.А. Голикова
Справка
Больница им. Балинского сообщает, что
больная Голикова Елена Александровна, находившаяся на излечении в больнице с
20-VI-40 г., скончалась 10-III-42
г. Диагноз: [вымарано слово: ‘Дистрофический’] Колит.
1-VI-42 г.
Псих.
Больница им. Балинского
Справка
Дана доценту кафедры Физиологии
Ленинградского Государственного университета т. Голикову Николаю Васильевичу в
том, что с ним проживают совместно и находятся на его иждивении двое детей
младшего школьного возраста:
Голикова
Маргарита — 12 лет
Голиков
Александр — 10 лет
Жена скончалась 10-III-с.г., ближайших родственников не имеет.
Настоящая справка дана для
предоставления в Райвоенкомат.
14.IX.1942
Ленинградский
Государственный Университет, Общежитие научных работников, Саратов, проспект
Кирова, бывшая гостиница «Россия».
Н.В. Голиков во время войны
15 мая 1943 г.
Многоуважаемый
Николай Васильевич!
Шлю Вам и детям горячий привет и
пожелания всего наилучшего. Вы, вероятно, будете крайне удивлены, получив это
письмо, т.к. вряд ли помните его автора, но я Вас очень часто вспоминаю, очень
хотела бы видеть, а поэтому и рискую начать регулярную переписку с Вами. Твёрдо
надеюсь, что Вы сразу же ответите мне с тем, чтобы я смогла, в свою очередь,
написать Вам ещё.
Меня,
также как и многих, знающих Вас, очень интересует Ваша жизнь и работа. После
Вашего отъезда из Ленинграда удалось косвенно узнать, что Вы вполне
восстановились и стали прежним Н.В., весёлым и добрым. Кое-что я узнала из
Ваших писем к Алексею Алексеевичу, в частности, по его просьбе я ходила
узнавать о состоянии Е.А. в больницу им. Балинского, он говорил также о Ваших
занятиях в университете и диссертации. Как-то раз он попросил меня кратко
сформулировать своё отношение к Вам. И после очень короткой формулировки: «Я
люблю Н.В.», — он пояснил, что спросил меня потому, что всегда чувствовал мою
симпатию к Вам. Я пишу всё это, чтобы показать, что о Вас в Ленинграде помнят.
И вспоминают всегда с любовью. И что А.А., вероятно, так же много думал о Вас в
последние дни своей жизни. Я лично в эти дни очень жалела, что Вас нет в
Ленинграде, т.к. очень хотелось, чтобы в это время рядом были близкие и родные
ему люди. Случилось так, что последние 2 недели его жизни (с 16/VIII по 31/VIII)
мне пришлось быть около него довольно много. И поелику возможно, сделать всё
возможное для облегчения его тяжёлого состояния. Дело в том, что уже после
Вашего отъезда в апреле или марте 42 г. я зашла навестить А.А., не будучи
уверенной, что он не эвакуировался. А.А, оказался дома, очень тепло встретил
меня, просил навещать ещё. С тех пор я более или менее регулярно навещала его.
И всегда уходила от него с большим подъёмом, но вместе с тем несколько
встревоженная его состоянием здоровья. На все мои предложения относительно помощи
в быту А.А. отвечал отказом, объясняя это тем, что М.М. Шаркова (лаборант
кафедры) бывает у него через 2 дня на третий. И что этого вполне достаточно. И
даже слишком много, т.к. отрывает его от работы. В июле состояние А.А. резко
ухудшилось, он страшно похудел, ослаб, но по-прежнему не жаловался и упорно
отказывался от какой-либо помощи с моей стороны. 16/VIII,
когда я поздно вечером пришла к А.А., он уже лежал, не мог встать и слабым
голосом сообщил, что просил вызвать меня к нему. После моих слов, что меня
никто не вызывал, и что я просто пришла навестить его, как обычно, он сказал,
что, значит, я почувствовала его желание видеть меня. С этого вечера и до 31/VIII я почти все ночи была у А.А. И все часы дня, когда
мне это удавалось. Нужно сказать, что все бытовые дела удавалось делать очень
легко, т.к. та или другая просьба в той или другой инстанции сразу же
выполнялась после произнесения имени А.А. И университетские, и академические
организации, и районные, и городские очень сильно реагировали на состояние А.А.
(даже, по его словам, сильно надоедали ему). Очень усиленно старались получить
согласие на помещение его в Свердловскую больницу, но он категорически
отказался от этого. И при настойчивых уговорах начинал сильно волноваться и
умолял не мучить его. В конце концов, пришлось отказаться от этой мысли и
ограничиться посильной помощью на дому. Приезжали профессора: Иванов,
Тушинский, Поварнин. Назначали то или иное мероприятие, необходимую мед. помощь
оказывали приходящая м/с, днём дежурила санитарка, а вечером и ночью — мы с
М.М. Конечно, всего этого было недостаточно. Тем более, что процесс зашёл
слишком далеко. Сам А.А. поставил себе диагноз: поражение вегетативных центров
промежуточного мозга, а отсюда — нарушение обмена и, в частности, водного. (Я
думаю, что это было связано с интоксикацией вследствие гангрены ноги, которая
мучила его последнее время ужасно). А.А. большую надежду возлагал на
стрептомицетин, пирутрин, папаверин. С большим трудом всё достали, но ничего не
помогло. А.А. ничего не мог кушать, т.к. сразу же начиналась мучительная рвота,
единственное, что он ещё мог кушать, было т.н. ‘моро’, особое кушание, которое
мне удавалось покупать из детской консультации. Похудел А.А. невероятно, и,
когда лежал в гробу, то сравнение его с его же портретом на стене было
невыносимо тяжело. До конца жизни он и по отношению к самому себе оставался,
прежде всего, физиологом и давал каждому явлению физиологическое объяснение.
Очень тяжело было ощущать отсутствие всех вас, университетских и академических
его сотрудников, и при похоронах, но, конечно, последнее было уже не так важно.
Очень тяжела была эта потеря. И было очень тяжело, что А.А. не уехал в Елабугу
раньше, тем более что последнее время это входило в его намерения. Если Вас
заинтересуют какие-либо подробности, на которые я смогу ответить, то напишите.
Я
живу хорошо. Вопросы быта вполне удовлетворительные. И полна сил и энергии. С IX-1942 работаю в двух местах: 1) Райздравотдел
Дзержинского района, помощник эпидемиолога (ведь в VIII-1941
нас направили на курсы при Институте Пастера, а затем на практическую работу);
2) Медицинский институт — ассистентом кафедры Нормальной физиологии. Последняя
работа очень приятна, ведь это была мечта моей жизни. Провела занятия в одном
потоке студентов. И теперь с 21/V начинается новый
поток. Занятия идут нормально, не смотря на целый ряд затруднений и, в
частности, отсутствие экспериментальных животных. Вышли из всех трудностей с
честью. В приказе от 1/V получила
благодарность за работу.
20/VI-43
г.
Многоуважаемый
Николай Васильевич!
18 июня получила Ваше письмо и была
бесконечно рада! Спасибо за хорошее отношение и память. Шлю Вас самый горячий и
искренний привет. Твёрдо надеюсь, что, рано или поздно, мы встретимся вновь, и
я смогу выяснить у Вас целый ряд волнующих меня вопросов. Скажу откровенно, что
для меня Вы всегда были авторитетом в вопросах физиологической школы ЛГУ, а
теперь тем паче. Очень тяжело отсутствие А.А., как хотелось бы иметь
возможность поехать к нему на В.О. и получить руководство и указания.
Сегодня
совершенно случайно я встретила в трамвае М.М. Шаркову (счастливый случай). Она
с мая месяца находится на лесозаготовках под Ленинградом. И за всё время только
первый раз получила отпуск в город. Выполняя Ваше поручение, я просила её
черкнуть Вам о делах университетских, но она перепоручила это мне. Прежде
всего, эта командировка целиком отрывает её от прямого назначения хранителя
всех физиологических лабораторий, что, конечно, очень и очень вредит делу. Ведь
это единственный человек в системе университета наших дней, сохраняющий
традиции кафедры. А.А. её очень ценил и целиком доверял ей всё имущество. Ничто
не гарантирует, что в её отсутствие лаборатории не будут в той или иной степени
оголены. Из опыта Второго ЛМИ совершенно очевидно, как важно сохранить людей,
преданных делу и близких ему (И.И. Лебедева и Н.А. Смирнова). Нынешние главки
университета меньше всего заняты сохранением имущества и традиций университета,
а отсюда особенно возрастает роль и значение таких преданных и честных лиц, как
М.М. Совершенно ясно, что необходимо в срочном порядке через Комарова вернуть
М.М. к выполнению её прямых обязанностей. Пусть пошлют ей замену. Твёрдо
надеюсь, что Вы сразу же энергично через дирекцию добьётесь разрешения вопроса
в нужном направлении. Ведь нужно помнить, что потерять легко, а восстановить
очень трудно. Напишите сразу же, как пойдёт дело.
Второе,
о чём мне хотелось бы просить Вас,— издание лекций А.А. На мой взгляд, Вы
больше, чем кто-либо другой, знаете о всех начинаниях по этому делу. Прежде
всего — какие отделы были зачтены. Н.М. — физиология ЦНС и органы чувств. В.Б.
Болдырев говорит о крови и др. отделах вегетативной физиологии, но, по-моему,
он ошибается. Уж постольку, поскольку Вам приходится общаться с Л.А. Орбели в связи
с судьбой школы А.А., поговорите и по этому вопросу, ведь всё должно находиться
в архиве А.А. Вы были ближе всего к этому делу и принимали участие в отделах,
посвящённых демонстрациям. Значение издания лекций очень большое. Я писала по
этому поводу Ю.М. Уфлянду, но ему труднее, т.к. он не в курсе дела. Обязательно
начните действовать и в этом направлении. Мне кажется, что здесь мог бы быть
очень полезен М.И. Рафини и др. елабужцы. Очень рада, что возможен их переезд в
Саратов, ибо «в единстве сила». Моя личная жизнь вполне благополучна. Условия
быта сложились очень удачно. С 16/VI большая
радость: меня отпустили из системы Райздравотдела, где мне приходилось работать
помощником эпидемиолога. И я теперь целиком переключилась на работу в
Медицинском институте. Как и все ленинградцы, занимаюсь огородничеством. Наш
участок около больницы Мечникова. Никого из перечисленных Вами лиц не видела.
Скоро увижу В.Г. Куневича. Все наши шлют Вам горячий привет. Пишите и
действуйте.
О.
Замятина[MVV13].
Как
Ваша диссертация, если это подлежит ответу?
[На
письме штамп: «Просмотрено военной Цензурой]
Академик А.А. Ухтомский
Мой
дорогой!
Твои последние письма приносят уже
забытые мною ощущения — ощущения женщины, которую любят. Это, вероятно, сугубо
женские переживания, когда сознание, что ты кому-то дорог, радостно волнует и
окрыляет. И это сознание освежает и согревает существование. Спасибо тебе за
этот свет и тепло!
Сегодня
получила твоё письмо от 19/II. Ты пишешь,
что, может быть, вернёшься ещё в апреле. Это было бы очень хорошо. Жду тебя и,
кажется, как и ты, представляю себе разные варианты нашей встречи. Пожалуйста,
только не начинай «устраиваться», как ты пишешь, и только потом прийти
повидаться со мной. Устроиться после дороги, не имея ничего, в Ленинграде
сейчас значит потратить 2–3 дня. Я очень обижусь, если ты вспомнишь обо мне
через 3 дня после приезда. Думаю, что самое простое — это мне встретить вас
троих на вокзале, отвести на Пушкинскую, где ты можешь «привести себя в
порядок» для того, чтобы идти устраиваться, а Саша и Мура смогут там отдохнуть
и поспать, сколько захотят. Тебе не нравится этот план? Напиши.
Сейчас
поток возвращающихся сюда опять возрос. Это меня успокаивает. В прошлом письме
я тебе сообщала, что въезд был очень затруднён, и я боялась, что это задержит и
твоё, и папино возвращение. Хочу верить, что в мае увижусь с тобой. Хорошо было
бы, чтобы и я иногда не была бы так связана, прикована к Садовой.
Ты
вспоминаешь о своих приборах, о библиотеках. Боюсь, что тебя ждёт
разочарование. Ленинград ещё не тот, которым ты его помнишь. Сохранились ли
твои приборы? Библиотеки работают, но не на полную свою мощность. Текущей
литературы, и союзной, и иностранной, было очень мало, особенно в период
блокады. В твоей квартире живут, и получить что-нибудь из вещей, там
оставшихся, лучше не рассчитывай. Я тебе уже писала, что меня даже не впустили
в квартиру, когда я сказала, что пришла проверить, целы ли твои вещи. Ты этим
не огорчайся, люди теряли и большее.
Возвращайся
скорее, мой любимый! Единственное, что в Ленинграде осталось прежним, это моё
отношение к тебе. Сейчас мама принесла твоё письмо от 22/II. Спасибо за всё, что ты там пишешь! На все вопросы,
сомнения, которые там есть, я отвечаю только просьбой скорее приехать. И если я
тебе нужна, мы сделаем так, как тебе захочется. Я немного удивлена, что ты
считаешь мои письма порожними и холодными, и что из них не можешь составить
представление о моём отношении к тебе. Письма, конечно, не холодные, и из них
каждому ясно, что я люблю и жду тебя. Мне кажется, что ты напрасно привлекаешь
к этому вопросу маму. Наши отношения — это только наше дело, и третьим лицам,
даже если это моя дорогая мамочка, здесь делать нечего. Если я ошибаюсь, ты мне
объяснишь по приезде. Я очень хочу увидать тебя поскорее и очень боюсь, что в
последнюю минуту случится что-нибудь, что затянет твой приезд. Старайся
приехать в первую очередь, пока ещё есть разрешение. Консерватории уже
запретили возвращаться. Выехал ли ректор в Ленинград? Может быть, его
присутствие здесь подвинет дело. Уфлянд так и не приехал. Возвратилась только
Р.М. Голант, говорят, очень изменившаяся и постаревшая.
Это
письмо я начала писать 5/III, кончаю 7/III (из-за дежурств по приёмному покою).
Возвращайся!
Целую тебя крепко-крепко!
Пиши.
Привет
Саше и Муре!
С.
Валентинович[MVV14] = это никогда
не означало и не означает, что я на тебя сержусь.
Мама послала тебе письмо 5/III или 4/III.
Целую.
7/III.
[На
письме штамп: «Просмотрено военной Цензурой]
А.А. Валентинович в военной форме
31/III.
Мой
дорогой!
Мне стало немного неприятно от того, как
ты реагировал на мой совет привезти с собой каких-нибудь продуктов. Спешу
оговориться, хотя немного поздно,— я совсем не имела в виду себя или моих
родителей, когда писала тебе об этом. Мне абсолютно ничего не нужно. Считала
только, что тебе это пригодится для детей. Ты же на это написал и о
дополнительной работе, которую ты возьмёшь и т.п. Зачем?
Вообще
жаль, что речь зашла об этом. Будем считать вопрос исчерпанным и возвращаться к
нему не будем.
Спасибо,
что стал чаще писать. От твоих писем мне становится светлее и радостней. А как
хорошо будет, когда ты вернёшься! И, знаешь, спорить и ссориться мы совсем не
будем. Я стала совсем другая, и никаких капризов во мне не осталось и следа.
Или, может быть, это только сейчас кажется, что не осталось? Как ты думаешь? Я
буду покорно выполнять все твои распоряжения, и собственных желаний у меня не
будет. Ты доволен? Напиши свои соображения на этот счёт. Целую тебя крепко-крепко
и много-много раз! Поцелуй и ты меня долго-долго, так, чтобы захватило дыхание.
Приезжай скорее. Мне кажется, что у меня накопилось столько рассказов для тебя,
что я могла бы говорить целыми часами.
Целую
Мурочку и Сашу — если они любят чтение, то чтением они обеспечены — я накупила
за это время массу книг.
Целую.
С.
Напиши мне, каким языком занимаются дети
— английским, французским, немецким? И насколько велики их знания. Здесь бывают
в продаже очень хорошие книжки для детей. Я бы хотела купить подходящие.
[На
письме штамп: «Просмотрено военной Цензурой]
Мой
дорогой!
Не писала, т.к. всё ждала возможности
порадовать тебя хорошими вестями о возвращении университета в Ленинград. Но
хорошие вести заставляют себя ждать. Последние дни я упорно слышу, что Ваше
возвращение откладывается чуть ли не на год. Огорчает это меня ужасно. Хочу
видеть тебя! Казалось, что возвращение твоё так реально!
Оказывается,
что ленинградская администрация не очень приветствует приезд университета.
Ректор уже две недели не может попасть на приём к т. Жданову. А это решило бы
вопрос скорее. Жаль, что ты не приехал сюда хотя бы маляром. Если не
возвратишься окончательно, приезжай этим летом в командировку.
Знаешь
ли ты о реорганизации ВИЭМ’а и о превращении его в медицинский [нрзб.] при
Академии Наук?
Как
поживаешь? Как твоё здоровье? Как дела с утверждением в степени? Пиши,
пожалуйста, обо всём. Хотя письма и не могут заменить встречи, но когда и их
нет, совсем уже грустно. Настроение у меня совсем плохое. Ты не едешь, маме
нездоровится, за последние 2 года я, сидя в лаборатории, совершенно [нрзб.], и
кто знает, сколько времени ещё всё это протянется. Жизнь целиком заполнена
работой, и нет ни капли радости, ничего, что сделало бы жизнь ярче и светлее.
Хотя бы ты приехал! Постарайся!
Если
бы ты был здесь, рассказала бы о многом. А писать сейчас трудно. Кроме жалоб и
сетований, ничего не находится. На днях, когда исправится настроение, напишу
побольше.
Целую
тебя крепко-крепко! Хочу видеть и жду, не смотря на все отрицательные решения с
возвращением университета.
Пиши!
Привет от Мамы и Папы.
Целую.
С.
19/IV.
[На
письме штамп: «Просмотрено военной Цензурой]
Н.В. Голиков. После войны
ЛЕНИНГРАДСКИЙ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ВЫПИСКА
ИЗ ПРИКАЗА № 324
От 26 ноября
1945 г.
Голикова
Н.В., доцента кафедры Физиологии животных, освободить от временного исполнения
обязанностей Зав. Кафедры Физиологии животных с 20/XI-45
г.[MVV15]
П.П.
Ректора А.А. Вознесенский
Обращение к
физиологам V курса.
Даже в те далёкие дни, когда в наших
головах, наконец, произойдёт корроборация полученных ранее знаний, и когда мы,
без каких бы то ни было осцилляций, будем идти по тернистому пути науки, мы с
благодарностью будем вспоминать лекции Николая Васильевича.
Эти
лекции повышали нашу физиологическую лабильность, поэтому на них мы не впадали
в парабиотическое состояние. Наши центры всё время находились в состоянии
ритмической активности, хотя это и не всегда с очевидностью проявлялось.
И
теперь, с грустью анализируя тот факт, что последняя лекция уже прочитана, мы
утешаемся мыслью о том, что в результате лекций Николая Васильевича большинство
из нас будет стремиться к созданию в себе того аттрактивного покоя, который
характеризуется полной готовностью к успешным физиологическим действиям.
6/XII-1950 г.
Николай
Васильевич, будьте добры, ответьте мне на вопрос. Вы не сын ли моего дедушки
Василия Васильевича Голикова, который жил до войны в городе Пушкине под
Ленинградом? Я его внучка Оля, от дочери Евгении Васильевны.
Если
Вы брат моей мамы, то мне Вы дядя.
Ответьте
мне, пожалуйста, так как я очень хочу найти кого-нибудь из родных, потому что
из семьи я осталась одна.
Мой
адрес: г. Тамбов, ул. Ленинградская, д. № 30, кв. 3.
Маковской
Ольге.
2/IV-50
г.
Оля Маковская
Дорогой
Ник!
Билеты
на самолёт мне принесли в 12 часов в субботу. Стала тебе звонить, чтобы
сообщить, что вместо понедельника вылетаю 13/VII
в 6
часов утра, но никто к телефону весь день не подходил.
По
приезде сообщу, какова обстановка, что за комната снята.
Если
ты будешь здоров, если врачи позволят приехать в Крым — я буду рада тебя там
увидеть.
Пожалуйста,
не спи в своём холодном домике, это вредно, и этого следует избегать.
Если
будешь в Л-де, и время позволит, зайди, посмотри, что делается в моей квартире.
Цветы поливать в первое время будет Константин Антонович, но он скоро уезжает в
командировку и сдаст ключи соседке, которая будет вынимать почту и входить в
квартиру, чтобы поливать цветы. Правильно ли это — не знаю.
Шлю
тебе привет. Приезжай, если позволит здоровье. Лечись.
С.
Дорогой
папочка!
Очень невезучая я в отношении погоды! В
Ленинграде было холодно, пока я там была, а теперь, судя по сводкам, — жарко.
(Наверху у соседей радио есть, так что иногда по вечерам хорошо слышно). А
здесь вот уже третий день идёт дождь, почти не переставая. С вечера у меня был
материал, так что я спокойно вскрывала лягух. Дождь как будто перестал. Но
стоило мне собраться на озеро, выйти за дверь с сачком, как опять полил дождь,
а у меня ещё со вчерашнего дня плащ не высох. Решила попробовать переждать
дождь и написать за это время домой. У меня всё хорошо, работаю понемногу.
Лягух вот только сейчас трудней ловить, не то, что весной. Они непременно лезут
в осоку или крапиву, и самая захудаленькая лягушонка стремится тебя обмануть.
Однако как-нибудь справлюсь, из необходимой сотни — 27 уже вскрыто. Это нужно
собрать для новой работы по инфузориям лягушачьим для Ксении Мироновны
Сухановой. И для себя я тоже кое-что уже сделала.[MVV16]
В
первый погожий день схожу за мёдом. Большая часть липы уже отцвела, и сейчас
должен быть липовый мёд свежий. У меня два бидончика по три литра, хорошо бы
было их наполнить. Кормлюсь я в этом году сама, пока что концентраты ем, которых
ты мне накупил, их ещё надолго хватит.
В
понедельник в Ленинград за утками выедет из совхоза Иван Васильевич Миронов, у
которого я в семье в прошлом году кормилась. Он хороший человек, предлагает мне
послать домой с ним что-нибудь. Сперва я даже согласилась, но теперь что-то
раздумала. Это для вас только лишнее беспокойство. Надо было бы в этот день
обязательно в Ленинграде быть. Ни к чему это, тем более что яички в этом году
довольно дорогие в совхозе — по 7.50 десяток. Сама уже всё привезу. Может быть,
позвонит он тебе в Ленинграде, скажет, что у меня всё хорошо, что тебе
беспокоиться не о чем с этой стороны. Жить мне здесь совсем недолго осталось —
уже меньше трёх недель. Одна забота — успеть бы побольше сделать.
О
доме я очень беспокоюсь, каждый день всех во сне вижу. Особенно за Сашку
страшно. Как там дела? Я всё боюсь, что Нина сбежит от него, трудно сейчас с
ним, нужно много терпения, сил.
Передавай
им, Саше и Нине, привет от меня. Я жду письма от них в ответ на моё, которое я
послала им несколько дней назад.
Как
поживает Коленька? Он так безразлично отнёсся к маминому отъезду, провожать не
захотел меня, всё к ребятам стремился, что я очень огорчилась. И сейчас,
наверное, не вспоминает меня. Пишет ли он мне письмо? Я ему ведь написала в
Шапки, пусть и он мне ответит, только сам, ты не помогай ему.
Передай
привет Климентьевне, поцелуй Коленьку.
Дождь
всё ещё идёт — видно придётся под дождём собирать зверей своих.
Целую
крепко.
Мура.
19/VII-1957
М.Н. Голикова на практике в Дальних
Зеленцах
Дорогой
папочка!
Сегодня уже 24 число, 2 недели, как я
здесь. Осталось ещё две недели. Очень беспокоюсь. Как там дела? Почему никто из
вас мне ничего не пишет? Я получила только одно твоё письмо от 15 июля. Что
Саша делает? Как держится Нина? Слушается ли Коленька? Я очень соскучилась.
Оставшееся
время пролетит быстро — ещё так много надо сделать, что и представить себе
страшно. А тут, как назло, сегодня опять с утра дождь льёт, как из ведра.
Дела
мои идут не очень успешно: очень трудно добывать водяных лягушек — жерлянок и
съедобных. Они сидят в зарослях в воде и очень подвижны, т.к. температура воды
высокая. Вчера я истратила 3 часа на охоту за ними и вернулась ни с чем. Ну
ничего, как-нибудь справлюсь. На днях я достала 1 бидончик мёда, надо ещё
достать другой. Ем хорошо, сплю нормально. Оказывается, билет в Черняховск
можно заказать только за неделю, так что поеду туда в первых числах августа.
Говорят, что и здесь сейчас с билетами не легко. К сожалению, Иван Васильевич
уехал в Ленинград за утками. Он мог бы помочь мне достать билеты, т.к. у него
есть какие-то знакомства выгодные в Черняховске. Надеюсь, что удастся достать
билеты без особого труда, так как это было раньше.
Черкни
мне открыточку или коротенькое письмецо, а то я беспокоюсь.
Целую.
Мура.
24/VII-1957.
Всем
большой привет.
А
это — письмо Коле:
КОЛЕНЬКА!
МОЛОДЕЦ, ЧТО НАШЁЛ КЛЮЧ ОТ ЭКСКАВАТОРА!
БУДЬ ПОСЛУШНЫМ МАЛЬЧИКОМ. МАМА СКОРО ПРИЕДЕТ. ЦЕЛУЮ ТЕБЯ КРЕПКО.
МАМА.
Ленинград, 1/VIII-1957
Дорогая
Мурлышка!
Саша[MVV17] и Нина передали
мне твоё письмо от 24/VII. Будь спокойна,
всё в порядке. Коленька здоров, весел, умный. Просит тебя привезти ему игрушку.
Писать не хочет — обленился. Хорошо ездит на трёхколёсном велосипеде. Я его
катал на двухколёсном, пробовал его учить ездить под рамой — он ещё не может,
но с завистью смотрит, как 7-летний мальчик ездит на «Орлёнке».
Рассказал
ему много сказок.
Климентьевна
слаба, делает не много, устаёт. Неприязненно относится к Нине.
Нина
с Сашей пожили неделю на верхушке. Обедали одни, Нина не любит Коленьку и
изолируется. С 1/VIII пошла на
работу. Я должен был поехать в Ленинград смотреть за Сашей. Её характер —
[нрзб.], сегодня взяла Сашу с собой в ЗИН, он там опять кого-то ударил, в 2
часа она привела его домой и затем снова ушла. Сейчас уже 10 часов, а её ещё
нет, Саша мечется.
Придётся
его на недельку поместить в больницу, но сейчас врачи все в отпуске.
Не
знаю, как быть.
В
субботу еду в Шапки — один или с Сашей.
Климентьевна
варит варенье.
Принёс
много песку.
Папа.
Дорогая Мура, приезжай скорей домой. Я
болен.
Саша.
М.Н. Голикова
Посёлок
Шапки
Ленингр[адская]
область
Ключевая
15
Голиковой
Маргарите Николаевне
Дорогая Мура,
доехали хорошо. Тебе перевод в Ленинград. Позаботься о Коле. Привет ему от
[нрзб.]. Корми Ванька. [На открытке штемпели Симферополя и Шапок. 7/VIII-1963].
Дорогой
Коленька!
Дедушка
и я шлём тебе привет из Ялты. Когда пролетали над Шапками, мы махали тебе
платком. Видел ли ты?
Здесь
очень хорошо, красивая природа — на будущий год поедем вместе с тобой.
Целуем
тебя крепко.
Дед
и т. [нрзб.]
Мой
дорогой юридический муж!
Обращаюсь к тебе со словом
‘юридический’, т.к. тебе, видимо, нужно делать вид (перед кем?), что ты мне
только юридический муж.
Ну
что же! Пусть будет так. Ты всегда любил вводить окружающих в заблуждение.
Получила
твоё письмо. Все изложенные там формулы так стары, так давно известны, что я
просмотрела их мельком и остановила внимание только на последней фразе, где ты
пишешь, что можешь приехать ко мне.
Это
хорошо! Чтобы тебе не быть на почте «до востребования» — сообщаю тебе, что живу
на ул. Комсомола 40. (Письма сюда писать не следует). Пожалуйста, не раздумывай
долго, а приезжай, пока стоит приличная погода, и мы сможем побыть на пляже и
погулять. Пляж здесь хороший, без единого камушка, песок очень чистый и тонкий,
всё время дует лёгкий, тёплый ветерок, море изумительно спокойное. Где-то
вблизи есть мол, который вдаётся в море на 3 километра. Я туда одна идти не
хочу — жду тебя.
Поезда
из Ленинграда на Таллин выходят в 7 ч. вечера и 11 ч. вечера. В Таллине ты
будешь к утру (в 6 ч. утра), садись в такси, которых много у вокзала, и в 9 ч.
утра ты будешь у домика № 40 по ул. Комсомола. Таким образом, путешествие
займёт около 12 часов. Поезжай только в такси, т.к. если ждать поезда, то нужно
быть в Таллине целый день. Такси стоит 70 р. с человека.
Если
хочешь — сможешь купить себе здесь костюм — они здесь кажутся хорошо сшитыми и
стоят от 1500 р.. до 500 р.
С
собой обязательно возьми 2 полотенца и 1 простыню, и макинтош, т.к. погода
здесь не очень устойчивая.
Не
раздумывай долго, я здесь буду до 1/VIII.
Ты
о Саше ничего не пишешь, надеюсь, что ему лучше.
Целую.
С.
15/VII.
А.А. Валентинович
Жить
здесь не разрешаю. Жить там не буду, пока не будет дверь. Разрешаю и рекомендую
в случае отсутствия у Вас других возможностей разводиться…
Ник.
Вас!
К Вам не вернусь. Против развода ничего
не имею. К Вам претензий не имею.
Валентинович
†
|
|
|
|
|
