ФЕДЕРИКО
ГАРСИА ЛОРКА
ПОЭМА О КАНТЕ ХОНДО
1921
ПЕРЕВОД
МИХАИЛА ВЛАДИМИРОВА
1992–1994
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
1994
© Михаил Владимиров mvv235@mail.ru
БАЛАДИЛЬЯ О ТРЁХ РЕКАХ
Сальвадору
Кинтеро.
Бежит
Гвадалкивир
в оливах, апельсинах.
В Гранаде две реки
к полям сбегают с гор.
Ах, любовь,
ты прошла и забылась!
Трясёт
Гвадалкивир
гранатовою бородою.
В Гранаде две реки:
из крови и из слёз.
Ах, любовь
изошла, испарилась!
Для
парусных судов
есть место и в
Севилье.
В Гранаде — только
вздохи
плывут неторопливо.
Ах, любовь,
ты прошла и забылась!
Гвадалкивир, сады,
над башней ветер воет.
Дауро и Хениль,
руины над водою.
Ах, любовь
изошла, испарилась!
Кто посмеет сказать,
что вода —
это криков поток
бестолковый!
Ах, любовь,
ты прошла и забылась!
В ней плывут
апельсины, оливы,
цветы к твоему,
Андалусия, морю.
Ах, любовь
изошла, испарилась!
ПОЭМА О ЦЫГАНСКОЙ СИГИРИЙЕ
Карлосу
Морла Викунья.
ПЕЙЗАЖ
Оливковое
поле
раскроется, как веер,
и снова потемнеет.
Бездонное, как
пропасть,
над ним нависло небо,
и звёздный ливень
брызжет,
как ночь, заледенелый.
Дрожат тростник и тени
на тёмном побережье.
Слоится воздух серый.
Оливы
крикам
внемлют.
Как будто птичья стая
охотником накрыта,
и длинными хвостами
поводят птицы тихо.
ГИТАРА
Начинает
рыдать
гитара.
Разбивает бокал
рассвета.
Начинает рыдать
гитара.
Нет, она не замолкнет.
Нет, ей нельзя
замолкнуть.
Плач монотонный,
будто вода плачет,
будто пурга плачет
в час непогоды.
Нет, ей нельзя
замолкнуть.
Плачет о ближнем
и дальнем.
Раскалённый песок
пустыни,
который камелий
жаждет.
Плачет стрела без
цели,
плачет вечер без утра,
первая мёртвая птица
плачет на ветке утлой.
О гитара!
Пятеро шпаг острых
сердце моё ранят.
КРИК
Отзвук
гулкого крика
бежит от горы
к горе.
Над
оливами вздыбилась
чёрная радуга
в синей ночи.
Ай!
Словно скрипичный
смычок,
крик заставил запеть
длинные струны ветра.
Ай!
(Замелькали вдали
огоньки
над убежищами
человечьими.)
Ай!
ТИШИНА
Вслушайся, сыночек, в тишину.
В тишины дрожащую
волну.
Вот она какая, тишина,
звуки и долины в ней
лежат,
суровеют люди и
молчат,
к небесам свой
обращают взгляд.
ПОСТУПЬ
СИГИРИЙИ
Средь
бабочек чёрных
смуглянка идёт,
туманного змея
несёт.
Земное небо
и небесная земля.
Охвачена
трепетом
ритмов и тем,
с серебряным сердцем,
с кинжалом в руке
Куда
ты, безумная
дева, куда
Быть может, луна
остановит тебя
Земное небо
и небесная земля.
ПОСЛЕ
Куда-то
вдаль
с тоскою смотрят дети.
Последние погашены
огни.
Слепые девочки
беседуют с луною,
и плач спиралями
восходит к небесам.
Куда-то
вдаль
с тоскою смотрят дети.
И
ЕЩЁ ПОСЛЕ
Лабиринты,
времени пустая суета,
растворяются.
(Остаётся
пустыня одна.)
Сердце,
источник страстей,
растворяется.
(Остаётся
пустыня одна.)
Поцелуи
и волшебная заря
растворяются.
Остаётся
пустыня одна.
Да, дрожащая
пустыня одна.
ПОЭМА
ПРО СОЛЕА
Хорхе
Саламеа.
Земля суха,
земля мертва,
громадой ночи
обнята.
(Ветер среди олив,
ветер среди вершин.)
Земля
стара,
огнями
взорвана,
канавами
исполосована.
Земля,
безглазой смерти мать
и цель для стрел.
(Ветер среди дорог,
бриз среди тополей.)
СЕЛЕНИЕ
На каменистой вершине
—
селенье.
Ясный источник,
стоят вековые оливы.
В длинных одеждах
по улочкам движутся
люди.
На колокольнях
вращаются флюгеры
тихо.
О прожжённое солнцем
селенье,
что затерялось средь
горестной Андалусии!
КИНЖАЛ
Кинжал
пронзает сердце,
как лемех плуга
новь.
Нет.
Не убивай меня.
Нет.
Кинжал,
как лучик солнца,
ущелья
пропорол.
Нет.
Не убивай меня.
Нет.
ПЕРЕКРЁСТОК
Ветер с востока;
фонарь
и кинжал
в сердце.
Улица
глухо
дрожит,
как струна,
и звенит,
словно овод огромный.
И всюду
мерещится
воткнутый
в сердце
кинжал.
АЙ!
Крик
по ветру распускает
кипарисовую тень.
(Оставьте меня среди
поля,
я буду плакать.)
Мир разрушился на
части,
и настала тишина.
(Оставьте меня среди
поля,
я буду плакать.)
Ярко-красными
кострами
блещет чёрный
горизонт.
(Я же сказал: оставьте
меня
среди поля,
я буду плакать.)
НЕОЖИДАННОСТЬ
Остался
лежать убитый
с кинжалом в груди
пронзённой.
Никто его здесь не
знает.
Ах, как дрожал фонарь!
Мама.
Как трепетал фонарь
в том переулке!
Едва рассветало.
Больше
никто не мог
отразиться
в глазах, распахнутых
настежь.
И рассказать, что
остался лежать убитый
с кинжалом в груди
пронзённой,
и почему никто его
здесь не знает.
СОЛЕА
Закутана
в чёрный сумрак
и думает: мир —
ребёнок,
а сердце, как мир,
огромно.
Закутана в черный сумрак.
И
думает, будто вздохи
и крики навек исчезнут
среди дуновений ветра.
Закутана в черный сумрак.
Забыла балкон
захлопнуть,
а небо взяло на
рассвете
и в дом пролилось
сквозь балкон.
Ай я-я-я-яй,
закутана в черный сумрак!
ПЕЩЕРА
В
глубине пещеры голос
судорожно рыдает.
(Фиолетовое
в алом.)
Вспоминается
цыгану
сторона родная.
(Башни до неба,
открыты тайны знаний.)
За
срывающейся трелью
глаз не поспевает.
(Чёрное
на алом.)
Известковая
пещера
золотом взыграла.
(Белое
на алом.)
ВСТРЕЧА
Наверное,
с тобою оба
мы к этой встрече
не готовы.
Тебе она и ни к чему,
А я страдал — и я
терплю.
Дорожка стелется.
И в сутолоке дней
руками помню
острия гвоздей.
Не видишь разве —
кровью истекаю
Всегда спокойна будь
и не смотри назад,
но помолись, как я,
святому Каэтано.
Наверное, с тобою оба
мы к этой встрече
не готовы.
ЗАРЯ
Колокола
рассвета
над Кордобой звучат.
Колокола восхода
в Гранаде говорят.
Им девушки внимают
чутко,
когда замолкнет солеа,
оплакав жизнь со
смертью вкупе.
Те девушки
Андалусии
высокой и земной.
Испанки
с крохотною ножкой,
с небес смахнувшие
подолом
свет звезды.
Колокола рассвета
над Кордобой звучат.
Колокола восхода
в Гранаде говорят.
ПОЭМА О САЭТЕ
Франсиско
Иглесьясу.
ЛУЧНИКИ
Мрачные
стрелки
к городу идут.
Бежит Гвадалкивир!
Шляпы широки,
до земли плащи.
Ай, Гвадалкивир!
Из
далёких стран
жалобы несут.
Бежит Гвадалкивир!
Камень и стекло,
лабиринт любви.
Ай, Гвадалкивир!
НОЧЬ
Лампа, свеча,
фонарь и светляк.
Это
созвездие
саэты.
Золото
за окном
дрожит,
переплетенье крестов
бьётся в лучах зари.
Лампа, свеча,
фонарь и светляк.
СЕВИЛЬЯ
Севилья
— колокольня
в переплетеньи арок.
Севилья ранит,
Кордоба погубит.
О,
этот город ловит
длиннейшие из ритмов
и их переплетает
в чудные лабиринты.
Взмывают к небу ритмы.
Севилья ранит!
Под
синей аркой неба
среди потоков света
играет беспрерывно
река свою саэту.
Кордоба погубит!
И
смешаны в бокале
безмерность горизонта,
горчинка Дон Жуана
и Диониса стройность.
Севилья ранит.
Всегда Севилья ранит!
ПРОЦЕССИЯ
По
улочке убогой
идут единороги.
Откуда взялись,
из каких
мифологических лесов
За ними выступают
астрологи и маги,
чудные Мерлины,
сам Ecce Homo,
зачарованные принцы
и неистовый Роланд.
ПРОХОЖДЕНИЕ
Божья Матерь в
кринолине,
Божья Матерь Соледад,
как тюльпан,
Ты вся раскрыта.
В лодке взглядов
проплываешь
Ты сквозь звёзды из
стекла
и сквозь рощи стрел
летучих.
Божья Матерь в
кринолине,
проплываешь
улицей-рекой сквозь
нас.
Встречи с морем близок
час!
САЭТА
Вот
идёт
смуглый Христос.
Лилии из Иудеи и
гвоздики Испании
Он принёс.
Смотрите, откуда идет Он!
Об Испании.
Чистое, тёмное небо,
изжаренная земля,
и кое-где протекает
медленно очень вода.
Смуглый Христос
с обгорелыми волосами,
скачущей челюстью,
выцветшими глазами.
Смотрите, куда идет Он!
БАЛКОН
Лола
поёт саэты.
Тореро
её окружают,
а из-за двери
цирюльник
в такт головой
качает.
Между цветов
и мяты
Лола
поёт саэты.
Та вертихвостка Лола,
что вечно
в фонтан смотрела.
УТРО
Но
в любви
саэтеро
слепы.
И
в зелёной ночи
оставляют саэты
следы
раскалённой лилеи.
Киль
луны
разрывает лиловые тучи
и росой
наполняет сердца.
Ай! Как любовь,
саэтеро
слепы!
СИЛУЭТ ПЕТЕНЕРЫ
Эухенио
Монтесу.
КОЛОКОЛ
(басом)[1]
Там,
на жёлтой
колокольне
колокол благовестит.
Там,
на жёлтых
крыльях ветра
благовестие летит.
Серебристой
пылью ветер
чертит в небе корабли.
ПУТЬ
Сотня всадников
скорбящих,
как им быть,
к апельсиновому небу
как приплыть
В Кордобу или Севилью
не придут.
И в Гранаду ни за что
не попадут.
Эти снурые лошадки
их везут
в лабиринт крестов,
где песня
и молитва воздух жгут.
С сотней выкриков
звенящих,
как им быть,
к апельсиновому небу
как приплыть
ШЕСТЬ
СТРУН
Гитара
нас заставит
оплакать наши грёзы.
Стенанья
душ погибших
нутро её откроет.
Как призрачный
тарантул,
она ткёт паутину,
чтоб выловить все
вздохи,
что в деревянном брюхе
качаются и стынут.
ТАНЕЦ
(В саду петенеры.)
В
ночи сада
шесть цыганок
в белом
пляшут.
В
ночи сада
в их причёсках
розы
вянут.
В
ночи сада
перламутром
зубы
блещут.
В
ночи сада
тени к небу
руки
тянут.
СМЕРТЬ
ПЕТЕНЕРЫ
В
белом доме умирает
вожделение само.
Сто коней храпят и бьются.
Всадники давно мертвы.
Под
дрожащими над нами
огоньками от лампад
складки юбок в танце
вьются,
открывая медь бедра.
Сто коней храпят и бьются.
Всадники давно мертвы.
Песни
вытянулись в нити
и над домом мельтешат,
а басок гитары
грустный
рвётся к тёмным
небесам.
Сто коней храпят и бьются.
Всадники давно мертвы.
ФАЛЬСЕТА
Ай,
цыганская петенера!
Ай-я-яй, петенера!
На погребенье твоём
девушек нет из хороших
семей.
Девушек, которые
посвящают Христу
пышность волос и души
красоту,
девушек, которые в
праздничный день
в белых мантильях
ходят.
На погребеньи твоём
только негодные
собрались люди.
У которых в груди
вместо сердца —
камень.
По переулкам они за
тобою пройдут,
рыдая.
Ай, цыганская петенера!
Ай-я-яй, петенера!
DE
PROFUNDIS
Под
иссохшей землёй
сто влюблённых
навеки заснули.
Далеки и кровавы
страны моей милой
дороги.
Средь зелёных олив
сто крестов водружу,
чтобы память хранили.
Сто влюблённых
навеки заснули.
ПОГРЕБАЛЬНЫЙ
ЗВОН
Там,
на жёлтых колокольнях
погребальный
звон звучит.
Там,
на жёлтых
крыльях ветра
весть прощальная
летит.
По дороге пыльной
смерть сама идёт.
В волосах — увядший
флёр-д'оранж цветёт.
Идёт и поёт.
А мелодия
белой её виуэлы
плывёт.
И поёт, и поёт, и
поёт.
Там,
на жёлтой колокольне
тяжкий колокол молчит.
Серебристой
пылью ветер
чертит в небе корабли.
ДВЕ ДЕВУШКИ
Максимо
Кихано.
ЛОЛА
Под
апельсиновым деревом
Лола стирает бельё
Фиолетовый у неё голос
и большие глаза
зеленые.
Любовный
яд!
Апельсиновый сад!
Вода
ручейка весёлого
солнцем напоена,
в соседней оливковой
роще
устроили воробьи
скандал.
Любовный
яд!
Апельсиновый сад!
Ну а в тот
долгожданный миг,
когда смылится лолин
мыла кусок,
вдруг тореро возникнут
из-за кустов.
Любовный
яд!
Апельсиновый сад!
АМПАРО
Ампаро,
как ты в доме своём
одинока
вся в белом!
(Белее, чем жасмин
и нард.)
Слушаешь
волшебный шелест
тихо льющейся воды
и желтеющие трели
канарейки.
Вечерами
тихо буквы
вышиваешь на платочке,
а за окнами чуть
слышно
кипарисы шелестят.
Ампаро,
как ты в доме своём
одинока,
вся в белом!
Ампаро,
как мне трудно сказать
тебе
о любви!
ВИНЬЕТКИ ФЛАМЕНКО
Мануэлю
Торресу, "Сыну Хереса"
с
фигурой Фараона.
ПОРТРЕТ
СИЛЬВЕРИО ФРАНКОНЕТТИ
По-итальянски
петь
и петь фламенко
как ты мог,
Сильверио?
Густейший мёд Италии
и наш лимон
слились в глубинном
плаче
Франконетти.
Он ужас мог внушить.
Рассказывают
старики,
что волосы вставали
дыбом,
и от зеркал
отслаивалась ртуть.
Он звуки пропевал,
не разрывая.
Он их творил
и нежно опекал.
Он обрамленье тишине
творил.
Теперь
его мотив
меж отражений спит.
Пронзителен и чист.
Меж самых чистых
отражений спит!
ХУАН
БРЕВА
У
Хуана Бревы было
тело, как у великана,
и голос девочки.
И выше совершенства
трель.
То пела
боль сама,
прикрывшись смехом.
Взывала
к спящей Малаги
лимоновым садам.
Морской солёный
привкус
в тех стонах слышался.
Он слеп был, как
Гомер.
И было что-то в голосе
его
от тьмы морской
и выжатого апельсина.
КАФЕШАНТАН
Люстры
из хрусталя
и зелёные зеркала.
В
темноте на эстраде
Паррала
со смертью
ведёт разговор.
Зовёт —
та не внемлет,
и снова зовёт.
Все в зале
рыданья глотают.
И только стекло
изумрудных зеркал
дрожанье шелков
отражает.
ЖАЛОБЫ
СМЕРТИ
Мигелю
Бенитесу.
В черной бездне неба
сполохи желтеют.
Я в мир пришла с
глазами,
но здесь хожу без них.
О страждущий Господь!
И только свет свечи,
и белый саван
брошен.
Хотела я туда,
где праведников сонмы.
Но где я, Боже, где
я!...
И только свет свечи,
и белый саван
брошен.
Лимончик жёлт.
Лимончик.
Так выкиньте лимончики
к чертям!
И помните! И помните,
что только свет свечи,
и белый саван
брошен.
В черной бездне неба
сполохи желтеют.
ЗАКЛИНАНИЕ
Скрюченная рука,
как Медуза, мертвит
хилый глаз
ночника.
Туз
треф
и ножницы крестом.
Жертвенный
белый дым
стол пеленой накрыл,
то мелькнёт в нём
огромный крот,
то мотылёк сверкнёт.
Туз
треф
и ножницы крестом.
Сердце сожмётся вдруг.
Видишь? Видишь?
Сердце,
и ветер дышит.
Туз
треф
и ножницы крестом.
MEMENTO
Когда я умру,
то меня закопайте с
гитарой
в песок.
Когда я умру,
то заройте меня
посреди апельсинов
и мяты.
Когда я умру,
хоть на флюгере тело
распните.
Когда
я умру!
ТРИ ГОРОДА
Пилар
Субьяурре
ПЕСНЯ
ПРО МАЛАГУ
Входит
и выходит
из таверны
смерть.
Траурные
дроги
и печальный люд
по гитарным струнам
едут и идут.
Запах женской крови,
соли и греха
держится в огромных
нардовых венках.
Входит
и выходит
из таверны
смерть.
Входит и выходит
из таверны.
КВАРТАЛ
В КОРДОБЕ
(Ночная тема)
В
доме запираются
от звёзд.
Ночь оборвалась.
Там умершая девушка
внутри
с кровавой розою
в причёске.
Шесть соловьёв о ней
рыдают
у окошка.
Вздыхают
груди
стонущих гитар.
ТАНЕЦ
Кармен
с танцами проходит
по Севильским
площадям,
белокурая головка,
искромётные глаза.
Девочки,
скорей, сюда!
Жёлтой
лентою свернулся
в волосах библейский
змей,
о любовниках мечтает
Кармен в шуме
площадей.
Девочки,
скорей сюда!
Улицы, как смерть,
спокойны,
только в этой тишине
андалузские сеньоры
ранили сердца себе.
Девочки,
скорей сюда!
ШЕСТЬ КАПРИЧО
Рехино
Саинсу де ла Маса.
ЗАГАДКА
ПРО ГИТАРУ
На
круглом
перекрёстке
шесть девушек
танцуют.
Из плоти три
и три из серебра.
Вчерашние мечты их
догоняют,
но золотой
в объятиях их держит
Полифем.
Гитара!
СВЕЧА
О
что за думы
навевает нам свеча!
Как у индийского
факира,
пылает золотом её
нутро
и песнею своей
вокруг всё затмевает.
Из
своего гнезда
клюёт ночные тени
аист огненный
и отражается, дрожа,
в глазах застывших
умершего цыганёнка.
ТРЕЩОТКА
(Кротало)
Кротало.
Кротало.
Кротало.
Громовой скарабей.
В
пауке руки
катышки
жара
спрятаны,
и задыхается
деревянная трель.
Кротало.
Кротало.
Кротало.
Громовой скарабей.
КАКТУС
Степной
Лаокоон.
Под
полною луной
как ты хорош!
Игрок
с мячом.
Угроза для ветров,
как ты хорош!
Лишь
Дафна с Атисом
всю скорбь твою
оценят.
АГАВА
Полип
окаменелый.
Подпругой
серой
подпираешь брюхо гор
и каменной горой
ущелия загромождаешь.
Полип
окаменелый.
КРЕСТ
Крест
(Конечная
точка пути.)
В канаву смотрится.
(Поставлю многоточье...)
СЦЕНА С ПОДПОЛКОВНИКОМ
ЖАНДАРМЕРИИ
(В комнате со знаменами)
Подполковник.
Я — подполковник жандармерии.
Сержант.
Так точно.
Подполковник.
И никто не смеет мне перечить.
Сержант.
Никак нет.
Подполковник.
У меня три ордена и двадцать медалей.
Сержант.
Так точно.
Подполковник.
Недавно
со мной поздоровался сам кардинал-архиепископ со всеми своими двадцатью
четырьмя лиловыми кисточками.
Сержант.
Так точно.
Подполковник.
Я подполковник. Я подполковник. Я
подполковник жандармерии.
(Ромео и Джульетта, лазурь, белизна и золото, обнимаются в
табачном садике на крышке ящика для сигар. Жандарм ласкает ствол ружья, полный
подводной тьмы. Снаружи раздается голос.)
Луна, луна, луна,
оливок времена,
и крыша колокольни
в сиянии видна.
Луна, луна, луна,
луна.
Кричит петух в луны
лучах.
Сеньор алькальд и вся
семья
решают важные дела.
Подполковник.
Что такое?
Сержант.
Да это цыган!
(Цыган смотрит
взглядом молодого мула, отчего маленькие глазки Подполковника Жандармерии вдруг
увеличиваются и темнеют.)
Подполковник.
Я подполковник жандармерии.
Цыган.
Ну да.
Подполковник.
А ты кто?
Цыган.
Цыган.
Подполковник.
Что такое цыган?
Цыган.
Да всё, что угодно.
Подполковник.
Как тебя зовут?
Цыган.
Так.
Подполковник.
Что ты говоришь?
Цыган.
Цыган.
Сержант.
Он попался мне, и я доставил его сюда.
Подполковник.
Где ты был?
Цыган.
На мосту через реки.
Подполковник.
Через какие ещё реки?
Цыган.
Через все реки.
Подполковник.
Что ты там делал?
Цыган.
Воздушные замки.
Подполковник.
Сержант!
Сержант.
Слушаю, господин подполковник
жандармерии.
Цыган.
Я придумал крылья, чтобы летать, и
теперь летаю. Роза и сера на моих губах.
Подполковник.
Ай!
Цыган.
Но вообще-то крылья мне не нужны,
потому что я летаю и без них. Ведь облака и полёты у меня в крови.
Подполковник.
Ай-яй-яй!
Цыган.
Апельсины у меня цветут в январе.
Подполковник
(согнувшись).
Ай-яй-яй-яй-яй-яй!
Цыган.
А созревают прямо на снегу.
Подполковник.
А-а-ай! Пум, пим, пам. (Падает мертвым.)
(Душа
Подполковника Жандармерии цвета табака и кофе с молоком вылетает через окно.)
Сержант.
На помощь!
(Во дворе казармы четверо жандармов
избивают цыгана.)
ПЕСНЯ
ИЗБИТОГО ЦЫГАНА
Двадцать два тумака.
Двадцать три тумака.
Ох, лечить придётся
маме
ночью сына-дурака.
Эй, жандарм, погоди,
хоть глоток дай воды.
С рыбами и кораблями,
дай воды, воды, воды.
Эй, жандармский
начальник,
нечего так долго
спать!
Шёлку на платки не
хватит,
чтоб лицо мне утирать!
ДИАЛОГ АМАРГО
Поле.
Голос.
Амарго.
Олеандры
с моего двора.
Сердце
горького миндаля.
Амарго.
(Проходят трое юношей в широкополых
шляпах.)
Первый
юноша.
Кажется, припозднились.
Второй
юноша.
Нас застигает ночь.
Первый
юноша.
А где этот?
Второй
юноша.
Идёт позади.
Первый
юноша (громко).
Амарго!
Амарго
(издалека).
Иду.
Второй
юноша (в голос).
Амарго!
Амарго
(спокойно).
Да иду я!
Первый
юноша.
Что за прекрасные оливковые рощи!
Второй
юноша.
Да.
(Долгое молчание.)
Первый
юноша.
Не нравится мне бродить по ночам.
Второй
юноша.
Да и мне тоже.
Первый
юноша.
Ночь существует, чтобы спать.
Второй
юноша.
Точно.
(Лягушки и
сверчки демонстрируют все прелести андалузского лета. Уткнув руки в боки,
приближается Амарго.)
Амарго.
Ай-я-я-я-яй.
Где
же ты, смерть?
Ай-я-я-я-яй.
(Звуки его песни приводят в содрогание
все вокруг.)
Первый
юноша (издалека).
Амарго!
Второй
юноша (еле слышно).
Амарго-о-о-о!
(Тишина.)
(Амарго стоит
один посреди дороги. Он закрывает свои огромные зеленые глаза и покрепче
затягивает у талии куртку. Вокруг столпились высоченные горы. Большие
серебряные часы позванивают у него в кармане на каждом шагу.)
(На дороге появляется всадник.)
Всадник
(останавливая коня).
Доброй ночи!
Амарго.
И Вам того же.
Всадник.
Вы в Гранаду?
Амарго.
В Гранаду.
Всадник.
Значит, нам по пути.
Амарго.
Похоже на то.
Всадник.
Что же Вы, забирайтесь на лошадь!
Амарго.
Я пока что ещё не устал.
Всадник.
Я еду из Малаги.
Амарго.
Понятно.
Всадник.
Там у меня братья.
Амарго.
И сколько их у Вас?
Всадник.
Трое. Они продают ножи. Такая работа.
Амарго.
Пусть послужит она им ко благу.
Всадник.
Из золота и серебра.
Амарго.
Нож должен быть только ножом.
Всадник.
Вы ошибаетесь.
Амарго.
Спасибо.
Всадник.
Золотые ножи входят в сердце, как в
масло. Ножи из серебра рубят головы, как пучки травы.
Амарго.
Я думал, ножи нужны, чтобы резать
хлеб.
Всадник.
Мужчины добывают свой хлеб руками.
Амарго.
Это верно.
(Конь начинает беспокоиться.)
Всадник.
Э-эй!
Амарго.
Это ночь.
(На дороге мелькают какие-то тени.)
Всадник.
Хочешь нож?
Амарго.
Нет.
Всадник.
Я его тебе подарю.
Амарго.
А я не возьму.
Всадник.
Больше тебе никогда не представится
такой случай.
Амарго.
Кто знает?
Всадник.
Другие ножи никуда не годятся. Они тупы
и ржавеют от крови. А наши ножи — это сам холод. Понимаешь? Вонзаясь в тело,
они ищут самое горячее место и успокаиваются только там.
(Амарго
молчит. Его правая рука немеет от холода, как если бы она сжимала золотой
слиток.)
Всадник.
Что за нож!
Амарго.
И сколько стоит такой?
Всадник.
Точно не хочешь?
(Достает золотой нож. Острие блестит,
словно огонек свечи.)
Амарго.
Я же сказал, что нет.
Всадник.
Паренёк, забирайся ко мне!
Амарго.
Я всё ещё не устал.
(Лошадь снова начинает нервничать.)
Всадник
(натягивая узду).
Да что такое!
Амарго.
Это темнота.
(Пауза.)
Всадник.
Как я тебе уже говорил, в Малаге
остались три моих брата. О, как они торгуют ножами! Две тысячи ножей закупили в
собор, чтобы украсить ими все алтари и увенчать колокольню. На многих ножах
запечатлены имена кораблей; самые бедные рыбаки с побережья освещают дорогу в
ночи тем блеском, что отражают их остроотточенные клинки.
Амарго.
Вот красота!
Всадник.
Кто уж тут возразит?
(Ночь
ароматна, как столетнее вино. Толстая змея Юга открывает на рассвете свои
глаза, и просыпается у спящих неодолимое желание броситься с балкона в
волшебный океан запахов и чудес.)
Амарго.
Кажется, мы заблудились.
Всадник
(останавливая лошадь).
Да?
Амарго.
Пока вели разговор.
Всадник.
А разве это не огни Гранады?
Амарго.
Не знаю.
Всадник.
Мир очень велик.
Амарго.
И как будто совсем пуст.
Всадник.
Ты сказал.
Амарго.
Я начинаю отчаиваться! Ай-я-я-яй!
Всадник.
Это потому, что ты стремишься к
чему-то. А зачем?
Амарго.
Как — зачем?
Всадник.
И если ты там, где ты есть, то зачем
ты хочешь быть где-то ещё?
Амарго.
Зачем?
Всадник.
И вот я сажусь на этого коня и продаю ножи,
а если бы я не делал этого, то что бы произошло?
Амарго.
Что бы произошло?
(Пауза.)
Всадник.
Мы уже в Гранаде.
Амарго.
Как же так?
Всадник.
Смотри, как светятся окна.
Амарго.
И в самом деле.
Всадник.
Теперь уж ты не откажешься взобраться
на моего коня.
Амарго.
Подожду ещё немного.
Всадник.
Ну давай же! Забирайся скорей. Нам
надо успеть до рассвета... И возьми это нож. Дарю!
Амарго.
Ай-я-я-яй!
(Всадник
помогает Амарго. Вдвоем они направляются в сторону Гранады. Горы покрываются
цикутой и крапивой.)
ПЕСНЯ
МАТЕРИ АМАРГО
Его принесли
запелёнутым в саван.
Вот пальмовый лист и
побег олеандра.
Августа двадцать
седьмое число.
Ножик из золота в
сердце вошёл.
Крест. И пойдёмте из
дома.
Вечно он был
непутёвым.
Дайте скорее,
подружки,
мне лимонадику кружку.
Крест. И не лезьте ко
мне.
Амарго теперь на луне.
_____________________________________________________
|
|
|
|
|
