Михаил Владимиров
ДОРОГА
Поэза
Вперёд, вперёд! Она заждалась... Деревню мы покинем поутру. Скорее вырваться из сети телеграфных проводов, разрезать связанный столбами невод из магазинов, ящиков почтовых и автобусных дверей. Скорее в путь, скорее на свидание с дорогой.
Крайний дом. Нам журавль направленье
укажет, и, в приветствии шею склонив, заскрипит, запоёт, и в разверстую глубь
головой окунется. Воды... Зачерпнуть на дорогу во фляжку. Как прозрачна она,
как блестят в ней осколки светила, отразившись на миг в оцинкованных стенках
ведра. Не смогу передать всей поэзии я тракторами разбитой дороги. Отпечатки
колёс изукрасили грязь, будто буквы — исписанный свиток. На прогалину выйдет
дорога — тотчас запечётся на солнце орнаментом грязь, словно пряник печатный в
духовке. И даже можно пройти, не замочив ноги! Только спустится в лес —
посыреет вокруг. По бокам колеи понабиты. Грязь встаёт, будто тесто, повсюду
ползёт, забирается в ваши ботинки. Осторожней, сюда! Под ногами вода: в каждой
лунке и в каждой ложбинке собирается бурая лужа. Все замолкло вокруг,
начинается глушь. Как из этих болотных коричневых луж любят пить, запыхавшись,
собаки! Если в лужу такую ступить сапогом, звонко чавкнет приставшая глина, и
кругами взметнётся белёсая муть. Лужи поменьше высыхают в сильную жару, а в
больших — заводятся головастики, разбегающиеся маленькими тучками, когда на них
падает ваша тень. А потом, заслышав шаги, прыгают с дороги в разные стороны
маленькие лягушата. Чу! В воздухе чуть слышный трепет. Над лужею в лес
пронеслись, сверкая медью в пьяном танце, две спаривающихся стрекозы... Но
солнце начинает припекать. Кружат, жужжат, кусаются слепни. Уж стадо обессилело
в борьбе и разлеглось лениво на поляне. Сомлевшие коровы редко-редко с
отчаяньем махнут хвостом и вновь вернутся к жвачке. Пастух укрылся в
придорожном шалаше и крепко спит. Комолая тёлка доверчиво тянет навстречу
прохожим свой розовый нос. Язык
шершавый бархатным касаньем скользнёт по вашим пальцам. Щекочет ноздри
сладковатый, чуть одуряющий навозный дух.
Но
слепни! Их много. Они разные. Маленькие, с тигровым брюшком, побольше —
дымчато-серые, с едва заметными на топазовом теле рябинками, и большие, оленьи,
с блестящими изумрудно-зелеными, переливающимися на солнце глазами. Скорее в
лес, в тень! Но тут на смену слепням прилетают комары. Стоит на секунду
ослабить внимание, как то один, то другой уверенно приземлится на вашей руке,
ноге, шее, осмотрится по сторонам, устроится поудобнее и вонзит в кожу тонкий,
упругий хоботок. Скорее сорви ветку рябины, маши! Нет, нет сил. Что ни шаг, то
удар. Руки чернеют от маленьких трупов. Зловещий угар убийства тёмной волной
вздымается в сердце.
Спасенья
нет... Спасенье есть! Два озера возникли по обеим сторонам дороги. Сама она
идёт меж ними по высокому бугру границею двух океанов. Стекают справа воды в
Ледовитый, а слева — через Онегу, Ладогу — в Атлантику бегут.
Скорее
вниз! Под гору, по тропинке узкой продраться сквозь черёмуху, ольху и - в воду,
обнимающую тело, как мать, обретшая пропавшее дитя. Почувствовать себя на грани
волшебства единственным на свете человеком, едва восставшим из пучины вод, и
озарённым счастьем первородства, и со всем миром чувствующим связь.
Вдали,
за озером, прорезался на фоне неба крест. Среди деревьев на горе над берегом
храм Александра Свирского. Нет, мы сегодня не сюда. Нам дальше, дальше...
Отсюда заворачивать направо. Вместо дороги — чуть заметный след. Наверное, раз
в месяц здесь проедет трактор, да раз в неделю проплетётся человек. Сначала
сквозь сосняк, затем с горы — и в низкий, заросший, заболоченный лесок. Повеяло
грибами и прохладой. Из леса вырвавшись, деревья руки тянут мне и падают
стволами на дорогу. А я иду по их телам, ступаю, словно победитель, и горько в
сердце, и ступни горят. Навстречу из болота вылез мох и трётся об ноги
мохнатыми стеблями. Развесил папоротник уши. О сплетнях леса шелестит трава.
Вот мост из брёвен, брошенных в накат, под ним бежит болотная водица, а я стою
и вслушиваюсь в сказки, которые нашёптывает лес.
Прогалина.
Открытое пространство. У озера зарос густой травою луг. Стояла раньше здесь
деревня. Но не осталось ни следа, ни пепелища, ни покинутой избы. Другая —
через озеро ещё жива. Два-три двора, амбар, сарайчик. Туда дороги нет, и жители
перебираются на лодках, когда им нужен хлеб или табак. Уж день Петров прошёл,
но здесь траву не косят; иду сквозь стебли, словно через строй...
Вдоль
озера, вокруг застывшей глади, подняться на пригорок золотой. — Вокруг
раскинулись леса, и разлились задумчивые воды, еще хранящие воспоминанья о
былом.
Она
уж близко. Впереди ещё деревня. Пред нею — островом забытым — погост среди
полей. Ни церкви, ни часовни. Только, как старые грибы, прогнившие кресты среди
травы растут. Двухвековые сломаны деревья и довершают умирания покой. Но вот
какой-то заунывный стук. На кладбище рубить дрова? Как это грустно. Деревня
смотрит мертвецом, окошки в избах — мёртвые глазницы. Где улица была — в
пространстве меж домами — луг. Трава до головы. Тропинка еле вьётся. Ба! Кто-то
здесь живет! Заходим. —"Как пройти? — Не знаем. Зачем; не ходим мы туда.
Заночевать? —Не пустим, нет. Боимся. Тут беглых много. — Бог вас
разберет."
С
оледеневшей грудью вниз по косогору. Дорога вовсе изошла на нет. Да; тут,
пожалуй, ходят только чудаки. Болотце, таволги пьянящий аромат, вздыхающие
кочки под ногами. И снова через лес. Идти, идти, идти. Сырые заросли, завалы.
Тревожный выкрик всполошённых птиц: то дрозд взметнется под ногами, то
куропатка тяжело взлетит.
Но
вот становится лес суше, на песке резвятся молодые сосны. Прорвался горизонт,
блеснуло зеркало воды. Как хорошо! Не может быть! Среди замшелых елей, словно в
сказке, стоит Она.
Подставив ветру грудь, упруго ввысь взбегает клинчатая кровля. Над нею — аскетически строга – чешуйчатая главка. Лемехом покрыта, как кукулем. Знать церковь великую уж схиму приняла и доживает в пустыне, одна, подальше от людей. Они ушли туда, где магазины, клубы, сельсоветы... Над колокольней тянется шатёр. Ему родные, ели-великаны могучим строем окружили храм, ветвями, лапами закрыли, как руками — спасти, врагов не подпустить. Луковке вторя, свисают шишки. Словно сивый ус, повис лишайник над апсидой. Кольцом таинственным погоста вкруг ограда вьётся, как вервие вокруг престола в алтаре, как нитка против змей — защита ото зла.
Войти
сквозь низкие врата, сквозь время в вечность провалиться, заснуть на колокольне
под шатром. Поскрипывают доски под ногами. Испуганные голуби взрезают тишину
натужным плеском крыльев. Мгновенье помолчи. Здесь дома я. Отсюда никуда идти
не надо. Здесь разоренное отечество моё зияет сквозь прорехи в стенах. Я не
уйду. Я это заберу с собой. Без этой церкви трёхвековой, без этого погоста уже
не будет и меня. Оставьте здесь меня, я не уйду...
†
_____________________________________________________
|
|
|
|
|
