ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКА

П Е С Н И

(1921 - 1924)

Педро Салинасу,

Хорхе Гильену

и Мельчорито

Фернандесу Альмарго.

ПЕРЕВОД

МИХАИЛА ВЛАДИМИРОВА

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

1994

ТЕОРИИ

ПЕСНЯ СЕМИ ДЕВУШЕК

(Теория радуги)

Семь девушек

поют.

(Заката искорки

на небеса взлетели).

Семиголосая душа,

семь девушек.

(В прозрачном воздухе

семь длинных птиц).

Семь девушек

умрут.

(Вот только не пойму —

не девять и не двадцать почему?)

Река уносит их.

Их больше не уидеть.

СХЕМАТИЧЕСКИЙ НОКТЮРН

Укроп, змея и тростники.

След, запах, полутень.

Земля и воздух. Пустота.

(А лестница ведёт к луне).

ПЕСНЯ ШКОЛЬНИКА

Суббота.

Калитка в сад.

Воскресенье.

День серый.

Серый.

Суббота.

Синие дуги.

Бриз.

Воскресенье.

Океан с берегами.

Грани.

Суббота.

Дрожащее

семя.

Воскресенье.

(Наша любовь одевается

в желтизну).

* * *

Песнь хочет превратиться в свет.

Средь темноты в её изгибах

блистают фосфор и луна.

А свет не знает, что он хочет,

зажат в опаловых тисках.

Встречается с самим собою

и возвращается.

КАРУСЕЛЬ

Хосе Бергамину.

Дни праздника бегут

в весёлой кутерьме.

Их карусели круг

приносит на спине.

Синий Христова Тела день.

Белая Рождества ночь.

Простые дни, как змеи,

свои меняют кожи,

а праздничные дни —

совсем наоборот.

В одежах наших мам

и бабушкиных фижмах,

как древние шелка,

всё тянутся они.

Синий Христова Тела день.

Белая Рождества ночь.

Несётся карусель,

подвешенная к звёздам.

Раскрашенный тюльпан

пяти частей земли.

Как вишню, ребятня

луну с небес срывает,

гарцуя на коньках,

разряженных зверьми.

Завидуй, Марко Поло!

С чудного колеса

они увидят дали,

земле неведомые.

Синий Христова Тела день.

Белая Рождества ночь.

ВЕСЫ

Всегда спокойна ночь.

А день всё колобродит.

Ночь высока, мертва.

А день с одним крылом.

Пред зеркалами ночь.

А день под сенью ветра.

ПЕСНЯ В ДВИЖЕНИИ

Вчера.

(Звёздная

синева.)

Завтра.

(Звезда

бела.)

Сегодня.

(Цветок мечтает задремавший

о залитой водой земле.)

Вчера.

(Огненная

звезда.)

Завтра.

(Звезда

стара.)

Сегодня.

Ах, это сердце, Боже мой!

Это рвущееся из груди сердце!

Вчера.

(Вспомянутая

звезда.)

Завтра.

(Звезда не будет видна.)

Сегодня...

(Завтра!)

На лодке, может быть,

я по морю пущусь?

Сегодняшние эти, ах, мосты

на водяной моей дороге!

ПРИПЕВ

Март

пролетает незаметно.

А январь — такой высокий.

Январь,

небесная томительная ночь.

А март — проходит как мгновенье.

Январь.

Ты создан для моих усталых глаз.

Март.

Ты — для рук моих прохладных утешенье.

ФРИЗ

Густаво Дюрану.

ЗЕМЛЯ

Проходят мимо дочери Зефира,

за каждой тянется её прозрачный шлейф.

НЕБО

Играют сыновья воздушной вышины:

допрыгивает каждый до луны.

ОХОТНИК

Лес стремится горе!

Четыре голубки летят в вышине.

Четыре голубки

взлетели и пали.

Четырежды тени

на солнце мелькали.

Лес пригнулся к земле!

Четыре голубки лежат на траве.

СКАЗКА

Единороги и циклопы.

Золоторогие,

с зелёными глазами.

На кручах берегов,

средь шума волн

про вечную изменчивость стихии

они вещают.

Единороги и циклопы.

Единый глаз,

единый властелин.

Кто ж усомнится в этом

при виде угрожающих рогов?

Скрывай же свои цели,

о Природа!

* * *

Август.

Слитые звуки

сахара и плодов,

как косточка в абрикосе,

солнце и небосвод.

Прячут пока початки

крепких зубов белизну.

Август.

Лопают дети

с корочкой хлеб и с начинкой луну.

АРЛЕКИН

Солнца красная грудь.

Синяя грудь луны.

Наполовину торс — ал,

наполовину — сребристо-тёмен.

СРУБИЛИ ТРИ ДЕРЕВА

Эрнесто Халфтеру.

Стояли втроём.

(День подошёл со своим топором.)

Стояли вдвоём.

(Крылья, взметнувшиеся серебром.)

Осталось одно.

Ниодно.

(Голой вода осталась.)

ЗАОКОННЫЕ НОКТЮРНЫ

Памяти Хосе Сириа-и-Эскаланте, поэта.

Сверху летит луна.

Снизу ветер бежит.

(Надолго очи

возведу горе.)

Плещет водой луна,

ветер над ней шумит.

(На время очи

опущу к земле.)

Двух девочек

я слышу голоса.

И снова от воды

на небо поднимаюсь.

Рукою ночь

раскрыла мне окно,

а на руке,

как жилы, реки бились.

По глади вод

разбегалась душа,

секунды раненого

времени... сочились.

III

Просуну голову в окно,

и сразу шея ощутит

ножа щемящий холодок,

которым ветер ей грозит.

И в этой гильотины зев,

невидимой и невесомой,

забыв про страхи и про смерть,

я голову свою просунул.

Ударил в нос лимонный дух

и долго наполнял пространство,

покуда в траурный цветок

насмешник-ветер превращался.

Русалочка в пруду

сегодня умерла:

лежит на берегу

тиха и холодна.

Её благословлял

в последний путь карась,

а ветер причитал

и умолял привстать.

Уж не колышет пруд

шелковистых волос,

на серых грудях двух

лягушек хор орёт.

Спаси её Господь!

Подай Мадонна вод

прощение малышке из пруда,

которая неслышно умерла.

А я две тыковки возьму

и под неё их подложу,

и в плаванье препровожу

ах! к морю-океану.

Студенческая Резиденция, 1923.

ПЕСНИ ДЛЯ ДЕТЕИ

Чудесной девочке Коломбе Морла Викунья,

почившей в мире 8 августа 1928 года.

КИТАЙСКАЯ ПЕСНЯ В ЕВРОПЕ

Моей крестнице Исабель Кларе.

Шла сеньорита

с яркой картинки

с веером пёстрым

через мосточек.

А кабальеро

в длинных одеждах

смотрят на мостик

без ограждений.

Той сеньорите

с яркой картинки,

с платьев цветастых

хочется замуж.

Но кабальеро

уж все женаты

на белокурых

стройных красотках.

На Западе

поют сверчки.

(И сеньорита

на зелёном.)

Среди цветов

поют сверчки.

(На Севере

все кабальеро.)

СЕВИЛЬСКАЯ ПЕСЕНКА

Солите Салинас.

В садик апельсиновый

солнышко придёт.

Золотые пчёлки

собирают мёд.

Где же спрятан

этот мёд?

В этом синем цветке,

Исабель.

В розмарине

спрятан мёд.

(Для Мавра — большой

сладим трон золотой.

Стульчик из мишуры —

для его дрянной жены.)

В садик апельсиновый

солнышко придёт.

РАКОВИНА

Наталите Хименес.

Мне раковину принесли.

Внутри неё поёт

сам океан.

И сердце вдруг

наполнилось водою

и рыбками

серебряного цвета.

Мне рковину принесли.

* * *

Мадмуазель Тересите Гильен,

наигрывая на игрушечном рояле.

Плачет ящерица горько.

Горько плачет её муж.

Плачут оба беспрестанно,

плачут в фартучках крахмальных.

Потеряли где-то, видно,

обручальное кольцо.

Ах, свинцовое колечко!

Ах, свинцовое кольцо!

Громадное пустое небо,

и в нём мелькают стаи птиц.

А солнце, круглый капитан,

надело праздничный жилет.

Смотрите, что за старики!

Древнее ящериц не сыщешь!

И плачут, плачут... ай-яй-яй!

Такие старые и плачут!

СПЕТАЯ ПЕСНЯ

В серое,

птица Грифон

одевалась в серое.

А девочка Кикирики

там потеряла белое

и все приметы свои.

Чтобы войти в серое,

себя рисовал серым.

И как блистал

в сером!

ПЕЙЗАЖ

Рите, Конче,

Пепе и Карменсике.

День непонятный нынче,

кажется, будет холод.

Там, за стеклом, дети

сейчас превратятся в птичек.

Смутным сном засыпая,

дерево жёлтым стало.

С реку сегодня вечер

от истока до устья.

Яблочный цвет яркий

меж черепиц бьётся.

ГЛУПАЯ ПЕСНЯ

Мама!

Хочу серебряным стать я.

Сыночек!

Тотчас замёрзнешь.

Мама!

Хочу водяным стать я.

Сыночек!

Тотчас замёрзнешь.

Мама!

Вышей меня на своей подушке.

Сейчас!

Это я мигом!

АНДАЛУЗСКИЕ ПЕСНИ

Мигелю Писарро

(в симметричную неупорядоченнность Японии).

ПЕСНЯ ВСАДНИКА

1860

Вот луны чёрный круг,

на бандитской тропе

шпоры песню поют.

Лошадка чёрная,

куда несёшь ты мертвеца?

...Видно шпоры крепки,

но скользнула узда

из застывшей руки.

Лошадке боязно.

Как пахнет цветик ярко-алый!

В свете чёрной луны

скалы кровью стекли:

профиль Сьерры-Морены.

Лошадка чёрная,

куда несёшь ты мертвеца?

Ночь, стройна и легка,

шпорит всласть рысака,

тычет звёзды в бока.

Лошадке боязно:

как пахнет цветик ярко-алый!

Возле чёрной луны

КРИК! Дрожит в тишине

длинный отблеск костра.

Лошадка чёрная,

куда несёшь ты мертвеца?

АДЕЛИНА НА ПРОГУЛКЕ

Нету в море апельсинов,

а в Севилье нет любви.

Чтоб от страсти я не сгинул,

зонт, смуглянка, одолжи.

От ответа зеленею,

как лимон или грейпфрут,

а слова твои, как рыбки,

стайкой плавают вокруг.

Нету в море апельсинов.

А любви,

нет, в Севилье нет любви!

* * *

— Ежевика, серый ствол,

дай мне ягодку, постой.

Шип и кровь. Поди сюда.

Сейчас я захочу тебя.

Плод, что в зелени возник,

положи на мой язык.

— Я тебя бы обнимала,

в тело бы шипы вонзала...

— Ежевика, ты куда?

— В край, где слово — не вода.

* * *

Моя подружка побежала к морю

барашки волн и камешки считать,

но встретилась случайно по дороге

с Севильею-рекой.

Средь олеандровых просторов

пять парусов ловили бриз,

качаясь в колокольных звонах,

пять кораблей вперёд неслись.

Кто это там глядит из башни,

Севильи, впряженной в века?

Пять голосов ответ держали,

пять локонов в воде дрожали.

На реку небо взгромоздило шпиль,

и он пролёг от брега и до брега.

А в воздухе закатном

качались пять колец.

ВЕЧЕР

(Сидела ли моя Лусия,

в источник ноги опустив?)

Три тополя гигантских

и звезда.

Лягушками разъеденная,

тишина напоминает

чёрный креп

в зелёных лунных пятнах.

В реке

сухое дерево

бегущими кругами

расцвело.

И я над водами запел

для смуглой девы из Гранады.

ПЕСНЯ ВСАДНИКА

Кордоба.

Вдали, одна.

Лошадь скачет, месяц светит,

и маслины на обед.

Пусть знакомы все пути,

мне не доехать до Кордобы.

Еду полем, еду с ветром,

месяц светит красным светом,

это смерть за мною смотрит

с башен Кордобы.

Ай, эта длинная дорога!

Ай, эта добрая лошадка!

Ай, поджидает меня смерть

на дороге к Кордобе!

Кордоба.

Вдали, одна.

ЭТО ПРАВДА

Ах, сколько труда мне стоит

любить тебя, как люблю я!

От любви таакой причиняют боль воздух,

сердце

и даже шляпа.

Кто б у меня купил

эту ленту и эту печаль,

шитую белой нитью,

да на платочки б пустил?

Ах, сколько труда мне стоит

любить тебя, как люблю я!

* * *

Деревцо, деревцо,

сухо, а расцвело.

Девчонка, прекрасная ликом,

собирает маслины,

а ветер, приятель башен,

за пояс её обнимает.

Четыре всадника едут

на конях андалузских,

в зелёное с синим одеты,

в тёмных плащах длинных.

"Поехали в Кордобу с нами".

Девчонка не хочет слушать.

Проехали три тореро,

каждый высок и строен,

в наряд облачён оранжевый,

при шпаге серебряной, древней.

"Поехали с нами в Севилью".

Девчонка не хочет слушать.

Когда ж опустился вечер,

в рассеянном свете синем

проехал юноша бледный

с розой и лунным миртом.

"Пойдём со мною в Гранаду".

Девчонка не хочет слушать.

Девчонка, прекрасная ликом,

всё собирает маслины,

а серые руки ветра

ласкают её тихо.

Деревцо, деревцо,

сухо, а расцвело.

* * *

Ухажёр,

ухажёришка.

В твоём доме нет ни зёрнышка.

Только ступишь на порог,

дверь закрою на замок.

Ключик чиста серебра

к ленточке привешу я.

А на ленточке письмо:

"Моё сердце далеко".

Не крутись перед окном.

Пропади ты пропадом!

Ухажёр,

ухажёришка.

В твоём доме нет ни зёрнышка.

ТРИ ПОРТРЕТА И ТРИ ОТРАЖЕНИЯ

ВЕРЛЕН

Песня,

которую никогда не спою,

спит на моих губах.

Песня,

которую никогда не спою.

Загорелся над жимолостью

светлячок огоньком,

и луна исколола

воду острым лучом.

Наконец, я во сне услыхал мою

песню,

которую никогда не спою.

Песню, полную губ

и далёких рек.

Песню стылых часов,

уходящих в тень.

Песню ожившей звезды

над бессмертным днём.

ВАКХ

Чудной, лесной, зелёный шум.

Смоковница ко мне протягивает руки.

Словно пантера, тень её

мою лирическую тень подстерегает.

Луна пытается считать собак,

сбивается и начинает снова.

Вчера и завтра, в чёрном и зелёном,

кружишь вокруг ты в лавровом саду.

Кто смог бы полюбить тебя, как я,

будь у меня в гуди другое сердце?

...Смоковница кричит и нападает,

ужасная, двоящаяся, на меня.

ХУАН РАМОН ХИМЕНЕС

Средь белизны неистребимой,

средь снега, соли, тубероз,

фантазию свою он потерял.

Белый цвет ступает мягко,

глухо шествует ковром

в белых голубиных перьях.

Он без глаз и без движений

свой переживает сон,

только вздрагивает в муках.

Средь белизны неистребимой

какую чистую, незаживающую рану

его фантазия произвела!

Средь белизны неистребимой.

Средь снега. Соли. Тубероз.

ВЕНЕРА

Тебя увидел так.

Лежала мёртвая

на скорлупе кровати,

раздетая, без ветра и цветов,

явившаяся в вечном свете.

Но оставался мир,

и белая лилея — знак любви,

и тень, подхваченная зеркалами,

явившись нам в успенье бесконечном.

Лежала мёртвая,

забравшая любовь с собою.

Средь пены простыней

терялись влосы.

ДЕБЮССИ

Вот тень моя тихонечко идёт

по зеркалу застывшего канала.

В тени пристроились лягушки —

завсегдатаи звёзд.

Тень возвращает телу отраженья

недвижимых вещей.

И кажется, что тень — москит огромный

фиолетового цвета.

Позолотить мечтают сто сверчков

свет тростников.

В моей груди родился тоже свет,

как отраженье от канала.

НАРЦИСС

Ребёнок.

Не ходи, ты свалишься! Река!

Там роза в глубине,

другая в ней река.

На птичку посмотри!

Она желтей цветка!

В речную глубину

глаза мои летят.

О Боже, Боже мой!

Он поскользнулся! Мальчик!

...а в розе спрятан я.

...Когда она пропала,

я понял всё. Но всё же промолчал.

ИГРЫ

Посвященные голове Луиса Бунюэля.

En grand plain [sic].

ИГРЫ НА БЕРЕГУ

(С аккомпаниментом на колоколах).

Говорят, твоё лицо

(дилидон),

словно полная луна

(дилидан).

Слышишь ли колокола?

(дилидон).

Нет нигде покоя мне.

(дилидан)!

Чудные твои глаза... Ах!

(дилидон)

...извини, твои глаза...

(дилидан)

золотая роза та

(дилидон)

эта... больше не могу

(дилидан).

И опять колокола

медью юбок говорят.

Ох, волшебный твой секрет!..., ты...

(дилидон

дон

дон...)

Отпущение.

ИРЕНЕ ГАРСИА

(Служанке)

В роще

пляшут тополя,

раз и два.

Даже деревцо

с четырьмя листочками

плясать пошло.

Ирене!

Скоро будут дожди,

скоро будут снега.

На зелёном пляши.

На зелёном, на зелёном,

а с тобою вместе — я.

Ах, бежит, бежит вода!

Ах, сердечко — никуда!

В роще

пляшут тополя,

раз и два.

Даже деревцо

с четырьмя листочками

плясать пошло.

НА УШКО ОДНОЙ ДЕВУШКЕ

Я не хотел.

Я не хотел сказать тебе ни слова.

В твоих глазах увидел я

два сумасшедших дерева.

Ветровые, смеховые, золотые.

От ветра они качались.

Я не хотел.

Я не хотел сказать тебе ни слова.

* * *

Шли люди,

начиналась осень.

Шли люди

к зелени.

Тащили петухов

и звонкие гитары.

По царству семени.

Река мечтала,

а фонтан шумел.

Подпрыгни,

сердце, веселей!

Шли люди

к зелени.

За ними ковыляла осень,

звёзд желтизна

и измождённость птиц,

волненье на пруду.

На грудь крахмальную

склонилась голова.

Ты, сердце,

снова не у дел!

Шли люди,

начиналась осень.

ПЕСНЯ ЩЁГОЛЯ

Причёску делает щёголь

в своём пеньюаре из шёлка.

Посмеиваются соседи,

высовываясь из окошек.

Накручивает красавчик

локоны на затылке.

Кричат во дворе попугаи,

разносчики и планеты.

Бесстыдно украсит щёголь

жасмином свою причёску.

Становится странным вечер

от локонов и гребёнок.

И от скандалов трепещет

зеброю расписною.

Ведь щёголи в землях Юга

песни поют на крышах!

ДЕРЕВО ПЕСНИ

Для Анны Марии Дали.

Тростинка чудесной песней

раз, а затем другой,

в воздухе пробуждают

снов позабытых рой.

Мечтала одна девчонка

тростинку эту сорвать,

но не смогла ни разу

придти и не опоздать.

Ах, солнце! Ах, месяц, месяц!

Придти и не опоздать.

Десятки цветков пытались

за ноги её хватать.

Гляди, как мелькают рядом

раз, а затем другой,

эльфы, цветки и ветки,

и снов позабытых рой.

* * *

Апельсин и лимон.

Ах, у девчонки

про любовь нет слов!

Лимон и апельсин.

Ах, у девчонки

нет больше сил!

Лимон.

(Солнечный яркий

огонь.)

Апельсин.

(Водных камешков

синь.)

УЛИЦА НЕМЫХ

За стеклянными витринами

девочки играют, улыбаясь.

(В пустых роялях

пауки-жонглёры.)

О мальчишках девочки болтают,

косами потряхивая резво.

(Мир вееров,

платочков и духов.)

Юноши им вторят, превращая

в цветы и крылья чёрные плащи.

ПЕСНИ ЛУНЫ

Хосе Ф.Монтесиносу.

ПОЯВЛЕНИЕ ЛУНЫ

Когда луна восходит,

колокола уходят,

и взору открываются

неторные пути.

Когда луна восходит,

на землю море сходит,

и кажется, что сердце —

средь моря островок.

Жаль апельсинов нет

под полною луною.

А хорошо бы съесть

зелёный плод замёрзший.

Когда луна восходит,

такое происходит!

Рыдают сто монет

беззвучно в кошельке.

ДВЕ ВЕЧЕРНИЕ ЛУНЫ

(Лаурите, подруге моей сестры.)

Луна мертва, мертва;

но воскресает по весне.

Когда листву деревьев

взвивает южный ветер.

Когда сердца нам дарят

из вздохов урожай.

Когда напяливают крыши

свои сомбреро из травы.

Луна мертва, мертва;

но воскресает по весне.

(Исабелите, моей сестре.)

Поёт закат

про солнце апельсинам.

Поёт сестрёнка,

что земля — как апельсин.

Луна в ответ, рыдая, говорит,

что и она быть хочет апельсином.

Но быть тому не суждено,

хоть ты и розовеешь ненароком.

Не станешь даже и лимончиком.

Как жаль!

ПОНЕДЕЛЬНИКИ, СРЕДЫ И ПЯТНИЦЫ

Я был.

И я бывал.

Но нет меня теперь.

Я был...

(О пасть разверстая

меж кипарисом и отражением его!

Луны полночной знак.

Луны далёкой, одинокой.)

И я бывал...

Насмешница-луна сказала мне,

что розочка она.

(В плаще из ветра

моя любовь пустилась по волнам.)

Но нет меня теперь...

(Перед витриной битой

лирический свой шью костюм.)

***************

Примечание: понедельник (исп. — lunes) — день недели, традиционно

связанный у индоевропейцев с Луной.

ОН УМЕР НА РАССВЕТЕ

Четыре месяца в ночи,

а дерево всего одно,

с одною одинокой тенью

и птицею одной.

На теле лихорадочно ищу

следы от губ твоих.

Так можно ветер страстно целвать,

к нему не прикасаясь.

И даже "нет" твоё

ношу в ладонях я,

как восковой лимон

почти бесцветный.

Четыре месяца в ночи,

а дерево всего одно.

На острии иглы

моя любовь обречена вращаться!

ПЕРВАЯ ГОДОВЩИНА

Навстречу мне идёт девчушка.

О чувство прежнее моё!

На что мне служат, вопрошаю,

перо, бумага и стихи?

Это тело — что тростинка

или лилия в цвету.

Луноликая смуглянка,

что возьмешь ты за любовь?

ВТОРАЯ ГОДОВЩИНА

Луна вонзает в море

блестящий длинный рог.

Единорог зелёный с серым,

громадный и трепещущий в экстазе.

А небо в воздухе по воле волн плывёт,

как лотос неправдоподобно-старый.

(О ты, гуляющая в одиночку в тишине,

последние мгновенья ночи украшая!)

ЦВЕТОК

Посвящается Колин Хакфорт.

Плакучей ивой

падал дождь с небес.

О круглая луна

над белыми ветвями!

ЭРОТ С ТРОСТОЧКОЙ

1925

Пепину Бельо.

КОШМАР В СТОЛОВОЙ

Ты розовой была.

И вдруг позеленела, как лимон.

Что ты увидела в моей руке,

которая почти что угрожала?

Вдруг захотелось яблочек зелёных,

а не розоватых мне.

как лимон...

(Заснувший к вечеру журавль

на землю опустил вторую ногу.)

ЛУСИЯ МАРТИНЕС

Лусия Мартинес.

Беседка из красного шёлка.

На вечер бёдра твои похожи:

зовут из света во тьму.

Магнолии на шершавой коже

цветут в потайном саду.

Я здесь стою, Лусия Мартинес,

я сватать пришёл твой рот,

в приданое волосы твои дивные

возьму, когда расцветёт.

Потому что хочу и могу.

В беседке из красного шёлка.

СТАРАЯ ДЕВА НА МЕССЕ

В ладанном дыме под чтение из Моисея

заснула.

Бычьи глаза на тебя смотрели.

Чётки твои струились.

В этой одежде глубокого шёлка

не шевельнёшься, Дева.

Чёрные дыни своей груди

шуму отдай мессы.

ИНТЕРЬЕР

Поэтом быть я не хочу

и кавалером.

Вот простыни, где ты забудешься опять.

Тебе неведомы ни тайны сна,

ни дня блестящего сиянье.

Как каракатица спасается слепая,

так раздевается среди чернил духов

Кармен.

НЮ

Безлунной ночью меж ветвей

была ты обнажённой феей.

Для тела своего ты с карты собрала

всю желтизну Испании.

Меж олеандровых ветвей

какой была, француженка, ты феей!

Зелёный с красным на тебя набросил

я плащ таланта моего.

Зелёный с красным, красное с зелёным.

Совсем другими стали мы теперь.

СЕРЕНАДА

(Приношение Лопе де Вега.)

У берега реки

плескалась ночь в воде;

у Лолы на груди

две веточки погибли от любви.

Две веточки погибли от любви.

Нагая ночь поёт

на мартовских мостках.

А Лола натирает

грудь нардом в тростниках.

Две веточки погибли от любви.

Ночь серебром и мраморным анисом

сверкает в крышах.

То серебро зеркал и родников.

Анис на бёдрах у тебя цветёт.

Две веточки погибли от любви.

В МАЛАГЕ

Пресвятая Леонарда.

Тело агнца в платье белом

меж перильцев "Вилья Леонарда".

Выставляются трамваи и баркасы.

Чёрные тела на пляже заслоняют

берег моря. Ты идёшь,

покачивая задом, —

ракушка и лотос в тот же миг —

как Церера, мраморной дорожкой.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЕ

Мануэлю Анхелесу Ортису.

СЦЕНА

Башни высоки.

Реки глубоки.

ФЕЯ

Вот обручальное кольцо,

им узы верности скрепляли.

Сто рук иль более того

его об пол в сердцах бросали.

Сейчас почувствую в руках

цветок твоих чудесных пальцев,

а про значение кольца

знать не желаю.

Башни высоки.

Реки глубоки.

БОЛЕЗНЬ И НОЧЬ

Синица.

В ночных ветвях таится птица.

Сегодня ночью небо запинается,

и воздуху не спится.

На лицах трёх пьянчуг застыли

гримасы скорби и греха.

Свинцовые, всё крутятся

вокруг себя на ножках звёзды.

Синица.

В ночных ветвях таится птица.

И боль давящая в виске

с минут томительной гирляндой.

Где тишина? Три пьяницы,

раздевшись догола, поют.

Строка на девственной равнине шёлка

твой голосок.

Синица.

Ица, ица, ица, ица.

Синица.

НЕМОЙ МАЛЬЧИК

Ребёнок голос потерял.

(Его украл король сверчков.)

Ребёнок в капельке воды

свой голосок искал.

И я решил, не тратя слов,

сковать из голоса кольцо,

чтоб мог он тишину носить

на пальчике своём.

Ребёнок в капельке воды

свой голосок искал.

(А голос пойманный вдали

в одеждах прятался сверчка.)

СУМАСШЕДШИЙ МАЛЬЧИК

Я говорил про вечер,

но это ерунда.

Ведь он — совсем другое,

ведь он ушёл куда-то.

(И свет пожимал плечами,

как девушка.)

"Вечер". Но где его сыщешь!

Этот ненастоящий, а этот пронизан светом

круглой свинцовой луны.

А тот не придёт вовсе.

(И свет становился зримым,

и принимался играть с сумасшедшим мальчиком.)

Этот был никудышный

и объедался гранатами.

Этот — огромный, зелёный,

мне не одеть, не поднять его.

Не придёт? Как же так?

(И свет походя учинил шутку.

Оторвал сумасшедшего мальчика от его тени.)

ПОМОЛВКА

Бросьте это кольцо

в воду.

(Пальцами уцепилась тень

за мою спину.)

Бросьте это кольцо. Мне

больше ста лет. Тише!

Не задавайте вопросов!

Бросьте это кольцо

в воду.

РАЗЛУКА

Если умру,

оставьте балкон открытым.

Мальчик ест апельсины.

(Я сквозь балкон вижу.)

Жнец хлеба убирает.

(Я сквозь балкон грежу.)

Если умру,

оставьте балкон открытым!

САМОУБИЙСТВО

(Ему причина, может быть,— плохое с Геометрией знакомство.)

Забылся юноша уже средь бела дня,

когда часы отзванивали десять.

Забылся крепко, с грудью полной

обрывков крыльев, тряпочных цветов...

Заметил только, что во рту

одно, последнее, осталось слово.

Из рук, затянутых в перчатки,

летел сквозь пальцы тонкий прах.

Была видна с балкона башня,

он чувствовал и башню и балкон.

Ловил тяжёлый взгляд часов,

в своей коробочке закрытых.

На белм шёлковом диване тень

свою спокойную, растянутую видел.

И юноша, геометрический и строгий,

по зеркалу ударил топором.

И тут зловещее созданье теневое

заполнило таинственный альков.

ЛЮБОВЬ

(С крыльями и стрелами.)

ПЕСЕНКА ПЕРВОГО ЖЕЛАНИЯ

Зелёным утром

мне хотелось сердцем стать.

Сердцем стать.

А спелым вечером

хотелось обратиться в соловья.

В соловья.

(Воспылай

оранжевым светом.

Облачись

в одежды любви.)

Воскресшим утром

захотелось стать собой.

Сердцем стать.

Погибшим вечером —

своим же голосом предстать.

Соловьём.

Воспылай

оранжевым светом!

Облачись

в одежды любви!

В ИНСТИТУТЕ И УНИВЕРСИТЕТЕ

Только в первый раз

не узнал тебя.

Во второй раз — да.

Это подтвердят

воздух и вода.

Среди утренней росы

я томился и грустил,

до тех пор, как рассмеяться

мне черёд не наступил.

Не узнал тебя.

Если бы ты знала.

Если б знал тебя.

Ты меня не знала.

И ползёт теперь

в безрассудной драме

ширмой серых дней

месяц между нами.

Только в первый раз

не узнал тебя.

Во второй раз — да.

МАДРИГАЛЬЧИК

Четыре граната

в саду у тебя цветут.

(Юное сердце моё

возьми.

Четыре кипариса

когда-нибудь вырастут тут.

(Дряхлое сердце моё

возьми.)

Солнце и луна

по небу бредут...

Сад и сердце в нём

растворились вдруг.

ЭХО

Расцвёл на небесах

авроры дивный цвет.

(Но как забыть

глубины вечеров?)

Свой нежный аромат

разбрызгала луна.

(Но как забыть

твой августовский взгляд?)

ИДИЛЛИЯ

Энрике Дюрану.

Выведать хотелось ей

про секрет весенних дней.

Лучше бы для этой цели

ты к лесной сходила ели.

У которой сто ветвей

осеняют сто путей.

Тайна эта велика —

отчего течёт река.

Только слов застывших ряд

оживит погасший взгляд.

Эй, смуглянка, обернись!

Я — поэт, поберегись!

И не очень-то шали

возле омута любви.

Ни за что не выдам ей

я секрет весенних дней.

* * *

Нарцисс.

Твой запах.

И речная глубина.

Хочу с тобой вдвоём остаться.

Цветок любви.

Нарцисс.

В твоих глазах мелькают волны

и стайки спящих рыб.

В моих — снуют, как на японской акварели,

цветные бабочки и птицы.

Ты крохотный, а я большой.

Цветок любви.

Нарцисс.

Лягушки, как они ловки!

Вот только беспокоят неразумно

то зеркало, в котором отражён

с тобой наш общий бред.

Нарцисс.

И боль.

Моё больное место.

ГРАНАДА И 1850

Сквозь переплёт окна

фонтана слышен шум.

Палец лозы огромный

с солнечным тонким лучём

тычутся бестолково

в бедное сердце моё.

По августовскому небу

тянутся облака.

Я о воде мечтаю

из водяного сна.

ПРЕЛЮДИЯ

Беззвучно исчезают тополя,

но остаются с нами отраженья.

Беззвучно исчезают тополя,

но оставляют нам в замену ветер.

Но вот и ветер тихо испустил

последнее дыханье под луною.

Но эхо тихое оставил нам вдали,

плывущее над самою водою.

Блестящие, как звёзды, светляки

среди моих воспоминаний вьются.

А вот и сердце умерло в груди

и только в пальцах еле слышно бьётся

[ПРЕЛЮДИЯ]

На зелёном небе

светится звезда.

Вспыхнуть и исчезнуть,

ах, любовь должна.

В стынущем тумане

башни растеклись.

Как они нас видят

дырками бойниц?

На зелёном небе

сто зелёных звёзд.

Им ста белых башен

и не разгледеть.

Мне ж тоску-кручину

чтобы воскресить,

красную улыбку

надо засветить.

СОНЕТ

Сминая серебро толчками мощных крыл,

сам ветер ночи, тяжело вздыхая,

мне рну старую рукою серой вскрыл

и улетел, а я терпел, страдая.

И тонкий лунный луч мне рану теребил,

по капле кровь из сердца источая.

Убежище, где я для Филомены скрыл

лес, боль и нежные награды рая.

В мозгу истома сладко разлита.

Я растянусь у ног того цветка,

бездушная в котором красота.

В шафранный цвет окрасится река...

А кровь всё каплет на листы куста

средь запахов прибрежного леска.

ПОСЛЕДНИЕ ПЕСНИ

Рафаэлю Альберти.

ДРУГИМ ОБРАЗОМ

Рога взбешённого оленя

костёр бросает на луга.

Долина спит. Её хребёт

щекочет нежно ветерочек.

Под дымом воздух стекленеет.

— Глаз рыжего печального кота. —

Я глазом пробегаюсь по ветвям.

А ветви по воде гуляют.

Наиглавнейшие приходят мысли.

Важнейшие слова из слов.

Средь тростника и пламени заката

какое странное прозванье: Федерико!

ПЕСНЯ НОЯБРЯ И АПРЕЛЯ

Небо ноября в облаках и в дыму

породило глаз моих белизну.

Чтоб глаза мне оживить,

надо бы цветочек

карий раздобыть.

Но глаза мои этим не пронять.

В белой безмятежности продолжают спать.

(За плечами, крыльями воздух топорща,

реет золотистая моя душа.)

А апреля небо, как назло тому

породило глаз моих голубизну.

Чтоб глаза одушевить,

надо бы им розу белую добыть.

Но глаза мои мне не разбудить.

В синем белизну мне не растворить.

(За плечами, слепо веками шурша,

реет безучастная моя душа.)

* * *

Куда бежишь, вода?

Смеясь, бегу туда,

где моря берега.

Эй, море, ты куда?

Дождём прольюсь туда,

где ручейки шумят.

Эй, тополь, как дела?

Тебя не знаю я...

Дрожать пришла пора!

Не знаю, что же, право,

мне всем им пожелать...

(Четыре глупых птицы

на тополе сидят.)

КРИВОЕ ЗЕРКАЛО

Широкая, раскидистая ветвь,

без ритма и без птиц.

Глухие отзвуки рыданий,

без горечи и смысла.

Человек и лес.

Плач

в пучину морскую брошен.

Но зато в зрачках моих глаз

целых два моря поют!

БЕСПОЛЕЗНАЯ ПЕСНЯ

Невозмутимость вен, грядущих дней розан,

вчерашний аметист, сиюминутный бриз,

вас всех хочу забыть я!

На стуле человек и в водорослях карп,

застывшие в предвосхищеньи ночи,

вас всех хочу забыть я!

Я.

Только я!

То блюдо мастера,

где голове моей не быть.

О, только я!

МАРТОВСКИЙ САД

У яблони моей

уже есть тень и собственные птички.

Какой прыжок мечты

от ветра до луны!

А яблоня моя

всё тянет к лесу тоненькие веточки.

О, как прекрасен в марте

лик белый января!

О яблоня моя...

(ветер далеко).

О яблоня моя...

(небо высоко).

ДВА МОРЯКА НА БЕРЕГУ

Хоакину Амиго.

Первый.

Он в сердце рыбу

из китайских вод носил.

Она порой в глазах его

мелькала.

Покуда был матросом, позабыл,

как выглядят кабак и апельсин.

На воду взгляд тяжёлый опустил.

Второй.

Его язык огрызком мыл был.

Он смыл слова и так стоять остался.

Безбрежный мир, суровые моря,

сто звёзд и верный до смерти корабль.

Балконы папы видел он

и груди смуглые кубинок.

На воду взгляд тяжёлый опустил.

ТОСКА СТАТУИ

Шум.

А что осталось мне? — Лишь шум.

Запах.

А что осталось мне? — Лишь запах.

Со мной одни воспоминанья

и краски умерших часов.

Грусть.

Вечно живая волшебная грусть.

Бой.

Истинный, грязный, всамделишный бой.

Но остаётся невидимый люд,

снова и снова снующий вокруг.

ПЕСНЯ СУХОГО АПЕЛЬСИНА

Кармен Моралес.

Дровосек.

Обруби мою тень.

Прекрати мою муку:

бесплодным себя лицезреть.

О за что мне страдать меж зеркал суждено?

День мне тенью меня возвращает.

Ночь стократно меня повторяет

каждой в небе блестящей звездой.

Не хочу на своё отраженье глядеть.

О позволь мне хотя бы в мечтах посмотреть,

как мои муравьи и колючки

в птиц и листья на миг обернутся.

Дровосек.

Обруби мою тень.

Прекрати мою муку:

бесплодным себя лицезреть.

ПЕСНЬ УХОДЯЩЕГО ДНЯ

День, скажи, что предпринять,

чтоб уход твой задержать!

Ты уходишь мне родным,

возвращаешься — чужим.

День, скажи, что предпринять,

чтобы мне не вспоминать,

будто можно невозможность

за мгновенье растерять.

Если вечером Персей

ржавые распилит цепи,

над горами вспыхнет день

и умчится до рассвета.

Ведь меня не соблазнят

ни рыдания, ни тело,

ни река, где сладко спишь

в золотой сиесты время.

Я с востока на закат

круглый твой огонь таскаю,

тот огонь, что душу мне

вдохновеньем воскрешает.

От востока на закат.

День, скажи, что предпринять,

чтоб на лёгких крыльях ветра

возвратить тебя опять!

_____________________________________________________

Ко входу в Светлицу

К сундучку с книгами