Хрустальная
смерть
Нет ли Бога, есть ли Он —
Не
знаю.
Александр
Кушнер
2 апреля, в Страстную Пятницу, самый
страшный день христианского года, когда поминается смерть и погребение Иисуса,
и нет ещё, кажется, никакой надежды на грядущее Воскресение, в помещении фонда
Михаила Шемякина на Садовой, 11, состоялся поэтический вечер Александра
Семёновича Кушнера. Слишком, слишком много совпадений, слишком много
символического было в атмосфере этого вечера, чтобы не упомянуть об этом хотя
бы в нескольких словах.
Что-то странное было уже в том, что на
вечер самого маститого из ныне живущих петербургских поэтов собралось от силы
человек 30 или 40. Причём молодёжи практически не было. Всё больше —
заслуженные старцы и литературные дамы. Хотел было употребить слово
“струльбруги” — но то больше из лексикона политического, а здесь собрались,
всё-таки, люди, имеющие отношение к искусству.
И звучали замечательные стихи. Слабый,
чуть надтреснутый голос автора безраздельно царил в атмосфере зала. Чуть
многословные, пронизанные вниманием к кружевным хитросплетениям материального
мира и, в то же время, философски, феноменологически напряжённые и
музыкално-упругие, стихи эти, без сомнения, принадлежат к сокровищнице
современной поэзии. И всё-таки, что-то ещё витало в зале.
Уже в небольшом холле при сходе с
лестницы перед дверью в зал, в котором проходило выступление, всех
присутствовавших встречали изображения черепов, окровавленных кукол и другая
символика, буквально вопиявшая: «Memento mori!» Через несколько дней в фонде Михаила
Шемякина открыывается выставка под названием «Смерть в искусстве». И в чём-то
выступление Кушнера замечательно вписалось в контекст этой выставки.
Многие из стихов тему смерти затрагивали
буквально. Но главное — даже не это. Долгих лет жизни Александру Семёновичу —
но стихи его буквально напоены атмосферой увядания. Их можно сравнить с
прекрасными цветами, опущенными в жидкий азот. Одно неловкое движение — и вся
красота с хрустальным звоном рассыпается по земле.
Как раз к случаю, рассматривая картинки с
черепами, один из посетителей рассказал историю. Был, дескать, и у него дома
череп. Откуда, с какого кладбища — Бог весть. Но такой хрупкий, что буквально
рассыпался по частям. И вот зашёл к нашему герою в гости друг. Стал череп этот
в руках вертеть, тут и случился у него удар, инсульт, выражаясь языком
современной медицины. Упал череп на землю и разбился. Мораль: не играй со
смертью.
Любопытно, что, обыгрывая хрестоматийный
сюжет противостояния натуры и культуры, Кушнер решительно становится на сторону
последней. Этакий доведённый до предела аполлонизм. Явления культуры (музыка,
живопись) вызывают восхищение, они самоценны, но нежизнеспособны, мертвенны,
почти мертвы. С какого-то своего бока Кушнер подходит здесь к одной из главных
парадигм постмодернизма: культура прошлого совершенна, всё сказано уже, а
значит ничего нового создать нельзя, нам остаются лишь перепевы и повторения.
Вот откуда возникает ощущение мертвенности, почти физическое чувство
присутствия смерти в атмосфере.
В каком-то смысле эти наши нынешние
поэтически собрания начала XXI
века являются полной противоположностью поэтических сборищ начала XX века, тех, что проходили в «Бродячей
собаке», или «Приюте комедианта». Там — дионисийское кипение страстей, молодые,
полные задора «бражники и блудницы». Здесь — опытные мастера, искушённые в
тонкостях мировой культуры, думающие о смерти старики. Неужели русская культура
подошла к эпохе своего заката? — К бурлящей молодости серебряного века Кушнер
относится несколько свысока, как к тому мальчику-романтику, который после
двадцати никак не может сделать выбор между пулей и петлёй.
Смерть, в философском смысле, — это
отсутствие движения, отсутствие связей с иным.
Наш век ещё сохранил связи вертикальные, которые подобно корням и стебелькам
соединяют хрупкие цветки современности с почвой прошедшего, из которой они
тянут соки, необходимые для непрерывности культурного существования. Но связи
горизонтальные разрушены почти что все. Или виртуализированы при помощи
компьютера и интернета. Современная культура существует в виде локальных групп
и группочек, почти не связанных между собой и иногда даже не подозревающих о
существовании друг друга. Это ещё не смерть, но уже некое её преддверие. Когда
же наступит всеобщее Воскресение, давно обещанный общекультурный синтез,
призванный объединить всё и вся в некоем порыве всеобщей любви? — Уповаем. И
любуемся, пока суть да дело, мёртвыми замороженными остекленелыми цветами.
Такими, как те что вырастают в ухоженном садике поэзии Александра Семёновича
Кушнера.
Сергей
Слонимский за роялем на вечере А.С. Кушнера
03.04.2010
|
|
|
|
|
