МИХАИЛ ВЛАДИМИРОВ

mvv235@mail.ru 

 

ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ

         Сегодня целый день настроение у Анны Андреевны было приподнятым. Казалось бы, чему радоваться в нашей теперешней жизни? Жрать нечего, в магазинах — хоть шаром покати. Но завтра всё-таки праздник. А сегодня — укороченный день. Да и на работе сегодня — какая работа! Сначала пили чай. Федик Панфёров притащил торт, мужчины поздравляли лучшую половину человечества в лице своих сослуживиц с праздником, а Славик Шевяков даже сочинил для каждой из дам по стихотворению. Анна Андреевна получила что-то вроде: "О таинственная Аня, ты цветок в седом тумане, мы б тобою восхищались, если б только не боялись",— Анна Андреевна возглавляла исследовательскую группу, и её немного побаивались. Потом загорелся извечный спор на тему о том, кто же всё-таки хуже — демократы или коммунисты. Варенька Федотова, возглавлявшая в недалёком прошлом комсомольскую организацию, вся заплаканная, выбежала в коридор и сказала, что больше ни с кем разговаривать не будет. Марья Кузьминична Василевич — очень активная пожилая дама — кричала во весь голос, что все, кто не поддерживает Ельцина,— трусы и предатели. В общем, какая уж тут работа! Вечером Анна Андреевна собиралась на день рождения к подруге Катьке, к тому же надо было прикупить кое-каких подарков... Короче, дожидаться конца рабочего дня она не стала, выскочила на улицу и чуть не запрыгала, словно школьница, под лучами весеннего солнца...

         И весь день сегодня звучала музыка. Надрывались дома и на работе приёмники. Духовые оркестры с натугой сотрясали воздух чуть ли не у каждой станции метро. И в голове у Анны Андреевны по-весеннему весело разливался марш "Прощание славянки". Радостно-торжественная мелодия то взлетала куда-то вверх, где чернели на фоне ярко-синего неба толстые, морщинистые, как пальчики откормленного младенца, ветки тополей, то падала вниз, прорываясь прямо сквозь решётки водосливных люков, сквозь потрескавшийся от долгой жизни асфальт, туда, где гудели в подземелье похожие на сказочных чудовищ поезда метро. Анне Андреевне казалось, что весь город пропитан музыкой, что музыка выплёскивается из каждого окна, каждой двери, разливается бархатными потоками по улицам и площадям, стекает бурлящими ручейками в реки и каналы, чтобы затихнуть только лишь где-то на промозглых просторах Финского залива.

         Анна Андреевна быстро пробежалась по магазинам, заскочила в парочку универмагов, ужаснулась ценам на рынке, но купила всё же у гордой эстонки относительно недорогие и довольно приличные цветы. Добравшись до дома, плюхнулась на кровать и стала считать часы, дожидаясь нетерпеливо, пока, наконец, можно будет ехать к Катьке.

         Пили не так, чтобы очень много. Катькин муж говорил тосты и, подмигивая значительно, чокался с Анной Андреевной. О чём-то переговаривались гости. Анне Андреевне не хотелось ни говорить, ни думать. Хотелось просто сидеть вот так, улыбаться, что-то отвечать невпопад или взлететь вдруг и закружиться в воздухе под звуки чудной мелодии, не то марша, не то вальса, не то бог знает чего, что родится в голове вполне довольной собой чуть подвыпившей женщины.

         Домой Анна Андреевна собралась уже в первом часу. "Да ну! Ты что? Останься! Посидим ещё, переночуешь у нас",— говорила Катька. Саня, муж её, всё лез провожать. Но Анна Андреевна только смеялась в ответ. Наконец, отвязалась ото всех, вздохнула и вышла под вызвездившееся к празднику мартовское небо. К ночи приморозило. Да это было, пожалуй, и к лучшему: лёгкими шажками могла Анна Андреевна перебраться через затвердевшую новостроечную грязь, не опасаясь утонуть по дороге в какой-нибудь луже. Трамвая не было. Ветерок разносил вокруг остановки окурки и всякую бумажную шелуху. Окна многоэтажек светились холодным жёлтым светом. Опаздывать на метро Анне Андреевне совсем не хотелось. Пару раз ей казалось, что она видит вдали фары вывернувшего из-за поворота трамвая. Анна Андреевна топала в нетерпении ножкой, но трамвай всё-таки не ехал. "Ну хоть бы такси или машина какая-нибудь",— в десятый раз подумала она, и, словно в ответ на эту мысленную просьбу, показался вдали сипло ревущий старенький автобус, с натугой преодолевавший ямы и колдобины разбитой дороги. Анна Андреевна бросилась ему навстречу прямо на проезжую часть, размахивая высоко поднятой вверх рукой. Автобус затормозил. За рулём сидел, весело ухмыляясь, парень с папиросой в зубах в сдвинутой набекрень огромной собачьего меха шапке, явно успевший уже где-то хорошо отметить наступающий праздник.

         — Ну что, подвезём, мужики — бросил он в салон,— Забирайся, красавица. С праздничком тебя!

         Анна Андреевна забралась. Кроме водителя в автобусе расположились с удобством среди груды невообразимого барахла трое. Перебрасываясь словечками и похохатывая, они допивали содержимое мутно-зелёной бутылки. Другая бутылка с шумом каталась по полу. Анна Андреевна вздрогнула внутренне, но решила не обращать на попутчиков никакого внимания. Да и какое, право, дело было до них Анне Андреевне Она примостилась на краешек ближайшего к выходу сидения и попросила водителя высадить её у метро. Мотор глухо заурчал, и Анна Андреевна откинулась облегчённо на спинку сидения. Мысли её были уже очень далеко и перелетали то к Катьке и её мужу (Как-то они живут Что-то Саня уж очень на меня поглядывал. А он, вообще, ничего!), то в Пицунду, где она отдыхала прошлым летом, то в родительский сад... Анна Андреевна сняла шапочку, встряхнула волосами, потянулась. Из приёмника на приборной доске раздавались звуки праздничного концерта. Анна Андреевна вслушивалась снова в радостную музыку, отдавалась снова её прихотливому течению, снова взлетала и падала вместе с ней.

         Один из мужиков встал, подошёл, пошатываясь, к водителю и что-то зашептал ему в ухо. Водитель понимающе хмыкнул: "Ну ты, Вася, даёшь!" Вася невразумительно пробурчал что-то и тяжело опустился на сидение рядом с Анной Андреевной.

         — Погуляем, красавица? В обиде не будешь. Сегодня у нас праздник. Сегодня у нас денег мно-ого. Кой-что и тебе перепадёт. По сотне получишь. С каждого.

         У Анны Андреевны внутри всё вдруг оборвалось, и вместо музыки настала тишина, такая полная, абсолютная тишина, какая бывает, наверное, только после смерти.

         — Остановите автобус! — истошно закричала она.

         — Не-ет, красавица, уж мы поездим немножко,— ухмыльнулся водитель.

         Анна Андреевна вскочила, дёрнулась к выходу, но сзади навалились ещё двое. Она закричала, но водитель прибавил громкости приёмнику. Затрещали пуговицы, раздался звук рвущейся ткани...

* * *

         Борис Семёнович Школьник был врачом со вполне приличным стажем. Работа на "Скорой помощи" не слишком его утомляла и даже доставляла ему определённое удовольствие. Не напрягаясь чрезмерно, можно было существовать вполне сносно, а если подхалтуривать — то и ещё лучше. На этот раз Борис Семёнович возвращался от одной из тех полоумных старушек, которые вызывают "Скорую" по нескольку раз на дню, и не потому вовсе, что помирать собрались или за здоровье своё драгоценное боятся, а просто от скуки и желания хоть как-то обратить на себя внимание, поговорить хоть с каким живым человеком кроме опостылевших до смерти соседок по коммунальной квартире. Вызов несложный. Как поётся в песне, “В жилу старой димедрол...", — и всего дел. Второй десяток лет уже бабка помирает — а всё ничего. — Борис Семёнович не очень надеялся дотянуть даже до шестидесяти, и потому относился с чувством зависти и лёгкого удивления к подобным пациенткам. — Живёт-живёт, а зачем? Развалившись на мягком сидении, Борис Семёнович прислушивался к насвистывавшему сквозь зубы шофёру, поглядывал сквозь запотевшее стекло на пробегавшие мимо дома и мечтал о партии в пинг-понг, которую он сыграет через пятнадцать минут на станции с Лёвкой Вороновым. Машина проезжала мимо громадного пустыря, незаметно переходившего в запущенный парк. Неожиданно в лучах фар сверкнуло что-то белое. Шофёр присвистнул. Борис Семёнович чертыхнулся:

         — Ух, алкоголики проклятые! Разбирайся тут с вами!

         Опираясь на криво торчащий из земли столб, навстречу машине пыталась подняться женщина. Ровным счётом никакой одежды, если не считать рыжих, доходивших до колен сапог, на ней не было. Борис Семёнович выскочил из машины одновременно с шофёром. "Так и есть, винищем несёт, как из гастронома перед закрытием",— пробурчал он себе под нос. Однако руки врача привычно делали своё дело, не очень-то обращая внимание на настроение хозяина,— помогали женщине подняться, тащили её к машине, щупали пульс.

         — Что с Вами произошло? — громко и отчётливо повторил несколько раз Борис Семёнович, обращаясь к женщине,— Как Вы себя чувствуете? У Вас что-нибудь болит? — Но в ответ доносились только приглушённые рыдания.

         Тут шок. И переохлаждение. Небось, на улице градусов десять!— бросил Борис Семёнович шофёру, поглядывая на морозное небо,— Отвезём в "девятку", пущай там разбираются, и подумал, что пропала у него партия в пинг-понг с Лёвкой.

В больнице Анна Андреевна по-прежнему не могла произнести ни слова. И только когда спрашивали, не болит ли у неё что, беспомощно утыкала руку между ног и сотрясалась в рыданиях, забившись в уголок большой смотровой комнаты и завернувшись в короткий заношенный больничный халатик.

         Слух о том, что подобрали на улице голую женщину, быстро распространился по больнице. Любопытствовавший медперсонал набился в ординаторскую приёмного отделения. По дороге каждый санитар стремился непременно заглянуть в женскую смотровую, чтобы измерить скорчившуюся на топчане фигурку взглядом самым важным и значительным.

         — Да нет у неё ничего,— со вкусом рассказывал гинеколог,— переизнасиловали просто. Да только уж я руками туда не полезу. Дудки! Чтобы потом в милиции там мои пальчики нашли?

         Анне Андреевне сделали парочку успокоительных уколов, заставили сдать для анализов кровь и мочу, а утром сказали, что она может уже ехать домой. Анна Андреевна всплакнула немножко, набрала было номер катькиного телефона, но передумала и позвонила Дарье Михайловне, толстухе-соседке. Та привезла кой-какую одежду и утешала на обратном пути Анну Андреевну, тесно прижавшись к ней на ободранном сидении медленно тащившегося через мосты трамвая. В милицию Анна Андреевна не пошла. Какой в ней прок? Живёт по-прежнему, только видеть больше не может Катьку и её мужа, да переходит на другую сторону, если ей встретится на дороге уличный оркестр.

 

_____________________________________________________

Ко входу в Светлицу

 

К сундучку с книгами