Михаил Владимиров
Тихо скрипнула дверь.
Убедившись, что в квартире больше нет никого, Антонина Сергеевна поначалу осторожно
просунула в коридор голову, покрытую довольно плотной ещё шапкой седеющих
чёрных волос, а затем проскользнула сквозь узкую щель и сама. Волоча по полу
плохо гнущиеся ноги, шаркая подошвами стоптанных тапок и вздыхая почти что на
каждом шагу, она пробралась поскорее на кухню, отдышалась немного, огляделась
по сторонам, вытащила из кармана обтрёпанного халата баночку и, деловито
посмеиваясь, что-то подсыпала из неё в неосторожно оставленную на плите одной
из соседок кастрюлю. Операция эта определённо привела Антонину Сергеевну в
очень хорошее настроение; она радостно улыбнулась и, мурлыча какую-то ариетку,
почти что играючи принялась переставлять с места на место посуду и готовить
себе немудрёный, но всё же питательный завтрак.
Антонина Сергеевна
не так уж была и стара. А покуда не умер Григорий Савельевич, муж, то и вовсе
считала, что находится в самом соку. Работать толком она никогда не работала.
Так, устраивал время от времени Гриша покойный к себе в институт... То
секретаршей, то лаборанткой. Ну и ходила туда, покуда не начинало её
выворачивать от институтской несносной, дрянной обстановки. Интеллигенция, тоже
мне! Позаканчивали университетов, и решили, что самые умные! Да подавитесь вы
все этими своими диссертациями и статьями!
Причины своей антипатии
к институтским Антонина Сергеевна не умела себе объяснить. Наверное, это было
просто волчье, классовое чутьё на чужих, на чужое, обострённое ощущенье того,
что она здесь — не такая, как все, и что относятся все к ней тоже как-то не
так. Впрочем, до тех пор, пока Гриша возглавлял институтское профбюро, работать
ей и надобности особой не было. Купили машину, построили дачу. Но как не
надеялась Антонина Сергеевна на отдельную квартиру, получить удалось только две
комнаты в коммуналке.
Потом Грише приписали
какие-то взятки, дачу хотели было отобрать, но ничего, обошлось, только
пришлось ему, бедному, в другой институт на работу переходить. Когда Григорий
Савельевич умер, Антонина Сергеевна стала получать за него военную пенсию (во
время войны Гриша заведовал продовольственным складом где-то в Сталинабаде, и
жил на военном положении). И если бы не соседи, жила бы Антонина Сергеевна и
совсем неплохо, но из-за соседей проклятых этих и жизнь была ей не в жизнь.
Особенно
невзлюбила Антонина Сергеевна Гальку. Галька эта, собственно, тоже уже была
немолода, но, конечно же, Антонины Сергеевны лет на пятнадцать помоложе. И вся
из себя какая-то нескладная да непрокая. Впрочем, до поры Антонина Сергеевна
просто презирала её тихо. Ещё бы: ни одеться не умеет, как следует, ни мужика
себе подобрать. А строит из себя, строит! Всё у неё книжечки, всё словечки, всё
друзья-подруги. Да что они все такое по сравнению с Григорием Савельичем?
Но Григорий
Савельевич умер, а в комнату к Гальке зачастил кавалер. Так, правду сказать,
мужчина видный. Ничего, походит-походит, да и исчезнет с концами, как прочие.
Но Николай (так звали его) не исчезал, напротив того, стал заявляться всё чаще
и чаще. Он оказался фотографом и зарабатывал, как не преминула выяснить
Антонина Сергеевна, очень даже неплохо. Антонина Сергеевна крепилась, но когда
Николай сделал Гальке предложение, объявила той форменную войну. Объявила,
конечно, негласно, не вслух, но зато от всего своего небогатого на переживания
сердца. Не то что бы ей нравился Николай. Если честно — то совсем не нравился.
Но примириться с тем, что начинает устраиваться понемногу жизнь этой кикиморы
(в то время как её жизнь...) она никак не могла. Конечно, подсыпать всякие там
гадости в суп вовсе даже не оригинально, тем более, что далеко не всегда потом
можно бывает увидеть результаты своих стараний. Но не подумайте, пожалуйста,
что Антонина Сергеевна этим ограничивалась. В ход шли подброшенные записки,
исчезнувшие с кухни ножи, взгляды исподлобья и перемывание косточек. Однако
Николай совсем почти переселился к Гальке, и сделать с этим ничего было нельзя.
И тогда Антонина Сергеевна решилась сменить тактику и попытаться действовать в
открытую. Однажды прекрасным субботним вечером Николай отщёлкнул задвижку
ванной и распахнул дверь. Чуть-чуть улыбаясь, на пороге стояла соседка.
— Николай
Иванович, а ведь ваша Галина Вадимовна просто-напросто грязная блядь, блядь,
блядь!!! — Развернулась, расплакалась, заскочила побыстрее к себе и захлопнула
дверь.
Наутро Галина
только с презреньем отдёрнула в сторону нос.
Антонина Сергеевна
заволновалась, забегала по своей комнатке бестолково, открыла зачем-то сервант
и, наконец, опустилась тяжело на сломанный стул у окна.
Миновала неделя.
Однажды Галина на кухне бросила с вызовом через плечо:
— А у нас с
Николаем в воскресение свадьба! Приходите и Вы. Мне подруги клялись приготовить
“наполеон”.
Ничего не ответив,
Антонина Сергеевна вернулась к себе. Мысли её текли вяло, она не знала даже
стоит ли ей рассердиться, придраться к какому-нибудь пустяку и устроить скандал
или, быть может, расколотить пару-другую соседских тарелок. Подошла к окну и
замерла, вглядываясь бессмысленно в снующих из стороны в сторону людей,
мелькающие автомобили и шелестящие на ветру листья столетних тополей...
* * *
Подошло воскресенье.
Настроение у Галины было превосходное. Даже нудятина во Дворце Бракосочетаний
почти не затронула его. Возвращались домой на машине племянника мужа одной из
подруг. Чтобы не разворачиваться, машина остановилась против дома, на другой
стороне улицы. Весёлой гурьбой высыпали на тротуар. Солнечные блики весело
поигрывали в оконных стёклах близлежащих домов. Вдруг одно окно распахнулось.
— Смотрите, это же
наша квартира!
В окне показалась
фигура Антонины Сергеевны, облачённой в нечто среднее между саваном,
подвенечным нарядом и ночною рубашкой. Антонина Сергеевна вскинула кверху руки,
прокричала что-то нечленораздельное и прыгнула вниз из окна. На мгновение
показалось, что это выпорхнула из окна белая бабочка и полетела навстречу
клонящемуся к закату солнцу.
Тело
перекувырнулось в воздухе и тяжело ударилось об асфальт.
* * *
Антонина Сергеевна
умерла не сразу. Три дня она мучалась, охала и стонала, пока, наконец, не впала
в забытьё и тихо не отошла.
Галина с Николаем въехали
в освободившиеся комнаты.
|
|
|
|
|
