Михаил Владимиров. Дневники.
Записи 1–10.
21.09.2010. Эдит Сёдергран. Десятая запись.
В воскресенье возил группу в Кронштадт. Редкая сейчас поездка, организацией
которой занимался сам. Среди экскурсантов были многие из тех, с кем мы ещё в
мае ездили по литературным местам Карельского перешейка. Один из них даже
специально приехал из Москвы. Он-то и привёз фотографию, на которой я читаю
стихи у памятника на могиле Эдит Сёдергран в Рощино.
10.07.2010. Богезундслотт.
Девятая запись.
В Швеции жарко. Бросив туристов в музеях, морем устремился в Ваксхольм.
Стокгольм
в летнем мареве. На первом плане — полусфера Глобена — гигантского хоккейного
стадиона, построенного для проведения чемпионата мира в 1989 году.
Но не сам шведский Кронштадт интересовал меня на этот раз. И даже не уютно
умостившийся за проливом городок. Я решил пробираться в основанный ещё графом
Пером Брахе младшим в середине XVII столетия замок.
Граф Пер Брахе младший (1602–1680),
генерал-губернатор Финляндии в 1637–1640.
Обратно — автобусом. Значит, нужно побеспокоиться о купонах.
16 купонов на проезд в Стокгольмском транспорте. Для
проезда внутри города тратишь 2 купона. Ну а если нужно в пригород, то уже 3
(как здесь).
Дорожка извивалась вдоль берега острова. Отвык, отвык от жары. Мозги почти
плавились. Откуда в Швеции такие шпалерные розы?
Вот говорят — сексуально продвинутая страна, а хоть бы одна топлеска на
пляже! Городок перерос в поросший соснами скальный берег, очень похожий на
Беломорье, но совершенно пересохший.
Замок возник за перекинутым через залив облегчённым фермовым мостом. О
ужас! Похоже, морской фасад затянут сеткой. Неужели я нарвался на реставрацию?
Впрочем, идти ещё километров пять.
Пришлось удовлетвориться парковым и одним из боковых фасадов.
Сохранилось и кое-что из усадебных построек. На территории парка — хостел и
кафе. На приусадебной ферме развождят лошадей. Вокруг полно фургонов для их перевозки.
Домик управляющего, приспособленнвй под кафе
Усадебный погреб
Но как вернуться в Стокгольм? Если дожидаться автобуса, на паром я
обязательно опоздаю. Что станется с ними, с больными, с моими зверями лесными?
Это я своих туристов имею в виду... Нет, надо идти пешком, вперёд, на большую
трассу, туда, где ходят автобусы. Это часа два ходу, но я, наверное, успею...
Эх, хоть бы одна шведская сволочь остановилась! Голосовать, видно, здесь
бесполезно. Всё же дошёл, успел, в последний момент, почти как по нотам.
03.04.2010. Хрустальная смерть. Восьмая запись.
Нет ли Бога, есть ли Он —
Не
знаю.
Александр Кушнер
2 апреля, в
Страстную Пятницу, самый страшный день христианского года, когда поминается
смерть и погребение Иисуса, и нет ещё, кажется, никакой надежды на грядущее
Воскресение, в помещении фонда Михаила Шемякина на Садовой, 11, состоялся
поэтический вечер Александра Семёновича Кушнера. Слишком, слишком много
совпадений, слишком много символического было в атмосфере этого вечера, чтобы
не упомянуть об этом хотя бы в нескольких словах.
Что-то странное было
уже в том, что на вечер самого маститого из ныне живущих петербургских поэтов
собралось от силы человек 30 или 40. Причём молодёжи практически не было. Всё больше
— заслуженные старцы и литературные дамы. Хотел было употребить слово
“струльбруги” — но то больше из лексикона политического, а здесь собрались,
всё-таки, люди, имеющие отношение к искусству.
И звучали
замечательные стихи. Слабый, чуть надтреснутый голос автора безраздельно царил
в атмосфере зала. Чуть многословные, пронизанные вниманием к кружевным
хитросплетениям материального мира и, в то же время, философски,
феноменологически напряжённые и музыкално-упругие, стихи эти, без сомнения,
принадлежат к сокровищнице современной поэзии. И всё-таки, что-то ещё витало в
зале.
Уже в небольшом
холле при сходе с лестницы перед дверью в зал, в котором проходило выступление,
всех присутствовавших встречали изображения черепов, окровавленных кукол и
другая символика, буквально вопиявшая: «Memento mori!» Через несколько
дней в фонде Михаила Шемякина открыывается выставка под названием «Смерть в
искусстве». И в чём-то выступление Кушнера замечательно вписалось в контекст
этой выставки.
Многие из стихов
тему смерти затрагивали буквально. Но главное — даже не это. Долгих лет жизни
Александру Семёновичу — но стихи его буквально напоены атмосферой увядания. Их
можно сравнить с прекрасными цветами, опущенными в жидкий азот. Одно неловкое
движение — и вся красота с хрустальным звоном рассыпается по земле.
Как раз к случаю,
рассматривая картинки с черепами, один из посетителей рассказал историю. Был,
дескать, и у него дома череп. Откуда, с какого кладбища — Бог весть. Но такой
хрупкий, что буквально рассыпался по частям. И вот зашёл к нашему герою в гости
друг. Стал череп этот в руках вертеть, тут и случился у него удар, инсульт,
выражаясь языком современной медицины. Упал череп на землю и разбился. Мораль:
не играй со смертью.
Любопытно, что,
обыгрывая хрестоматийный сюжет противостояния натуры и культуры, Кушнер
решительно становится на сторону последней. Этакий доведённый до предела
аполлонизм. Явления культуры (музыка, живопись) вызывают восхищение, они
самоценны, но нежизнеспособны, мертвенны, почти мертвы. С какого-то своего бока
Кушнер подходит здесь к одной из главных парадигм постмодернизма: культура
прошлого совершенна, всё сказано уже, а значит ничего нового создать нельзя,
нам остаются лишь перепевы и повторения. Вот откуда возникает ощущение
мертвенности, почти физическое чувство присутствия смерти в атмосфере.
В каком-то смысле
эти наши нынешние поэтически собрания начала XXI века являются полной противоположностью
поэтических сборищ начала XX века, тех, что проходили в «Бродячей собаке», или «Приюте комедианта». Там
— дионисийское кипение страстей, молодые, полные задора «бражники и блудницы».
Здесь — опытные мастера, искушённые в тонкостях мировой культуры, думающие о
смерти старики. Неужели русская культура подошла к эпохе своего заката? — К
бурлящей молодости серебряного века Кушнер относится несколько свысока, как к
тому мальчику-романтику, который после двадцати никак не может сделать выбор
между пулей и петлёй.
Смерть, в
философском смысле, — это отсутствие движения, отсутствие связей с иным. Наш век ещё сохранил связи
вертикальные, которые подобно корням и стебелькам соединяют хрупкие цветки
современности с почвой прошедшего, из которой они тянут соки, необходимые для
непрерывности культурного существования. Но связи горизонтальные разрушены
почти что все. Или виртуализированы при помощи компьютера и интернета.
Современная культура существует в виде локальных групп и группочек, почти не
связанных между собой и иногда даже не подозревающих о существовании друг
друга. Это ещё не смерть, но уже некое её преддверие. Когда же наступит
всеобщее Воскресение, давно обещанный общекультурный синтез, призванный
объединить всё и вся в некоем порыве всеобщей любви? — Уповаем. И любуемся,
пока суть да дело, мёртвыми замороженными остекленелыми цветами. Такими, как те
что вырастают в ухоженном садике поэзии Александра Семёновича Кушнера.
Сергей
Слонимский за роялем на вечере А.С. Кушнера
09.03.2010.
В
Париже. Седьмая запись.
Впервые добирались до Франции самолётом. Перелёт из заснеженного Петербурга
в Париж по контрасту показавшийся почти летним. Без надоевшего уже порядком
снега. И без зелени, правда — только-только собрались разворачиваться листья у
деревьев. Но это уже без сомнения был юг. Тот самый, о котором так мечталось
среди завываний февральской вьюги.
Арабы и негры в Париже так
примелькались, что на них уже не обращаешь внимания. Удивительно, что куда-то
подевались русские. В весёлом мельтешении туристических автобусов наших нет. Ни
одного буквально, как будто бы все испарились куда-то. Наверное, кризис. Те,
кто раньше ехал на десять дней в Париж, в лучшем случае выбирается на уик-энд в
Стокгольм.
Гостинница оказалась у
самого Мулен-ружа. Но если на бульварах в районе Пигаль и Клиши шумела по вечерам подозрительно
радостная толпа, выскакивали из-за витрин девочки и поблёскивали аксессуарами
секс-шопы, то уже в сотне метров в сторону, на боковых улочках царила
добропорядочная патриархальная тишина.
Взбираться на Монмартр и Эйфелеву
башню не стали. Сколько можно! Зато поднимались на макушку лысого черепа
монпарнасского небоскрёба — гнилого зуба Парижа, как его называют. Город
маленький, но плотный и компактный, хитро устроенный наподобие измышленной
кем-то гигантской батареи шарикоподшипников.
Обязательный Лувр. От
некоторых произведений да Винчи меня тошнит. Джоконда не из них, но и всеобщего
странного преклонения перед ней я тоже не разделяю. Общее впечатление несколько
удручающее. Кажется, человеческая голова не способна вместить всех этих
бесконечных святых, итальянских художников и французских генералов эпохи
империи.
Хотелось за город. В
Версальском парке есть удивительное местечко — английские сады, примыкающие к
Трианонам и игрушечной деревеньке Марии-Антуанетты, отражающейся в волнах
прихотливых по очертаниям прудов. Поля из подснежников заставляли вспоминать
сказку о двенадцати месяцах и чудесную смену сезонов, которую пережили мы сами,
пененесясь из зимнего Петербурга в весенний Париж.
Парадные покои Версальского
замка выглядели затоптанными туристами и запущенными, с немытыми зеркалами и
неприлично короткой сопроводительной информацией. В противовес им частные
комнаты дофина и принцесс смотрелись свежо, видимо, после недавней реставрации.
Жена с позором бежала из церкви
Нотр-Дам де Версаль, когда к нам направилась процессия с облатками, боясь
ненароком оскоромиться еретическим латинским причащением. Кстати, служат сейчас
в Париже, в основном, по-французски. Видимо, приживается и причащение под двумя
видами для мирян. На алтаре во время мессы появляется целая череда чаш, среди
которых одна, гигантского размера, видимо, предназначена для причащения всех
желающих. Никаких следов предшествовавших причащению говения, исповеди и
покаяния обнаружить не удалось.
А ещё был Венсенский лес.
Когда-то Венсенский замок титуловали средневековым Версалем. И может быть
именно здесь, как нигде в Париже, сохранился дух истинного средневековья.
Здесь же и камера, в которой
маркиз де Сад отбывал срок за убийство проститутки. Интересно, бытовое или с
применением аксессуаров? Какой симпатично-трогательный молодой человек смотрит
на вас с портрета и какие нежные письма отправлял он отсюда жене!
Неожиданно поразил Роден. Я
всегда воспринимал его как несколько эротически-салонного автора в духе Кановы,
но с поправкой на начало XX века.
Но в своём музее он открывается как яркий экспрессионалист. "Ворота
ада" поражают. Ведь и знаменитый Мыслитель — оттуда. И весь Вигелан с его
циклами человеческой жизни и непреодолёнными страстями становится ясен как
верный ученик Родена.
Увы, из-за бури в Фонтенбло
был закрыт для посетителей не только парк, но и дворец. Но зато осталось время,
чтобы прогуляться по улочкам провинциального полукурортного городка.
Из городских парков —
ультрасовременный Ла Виллет, напичканный футуристическими конструкциями вроде
Жеоды — гигантской сферы, внутри которой запрятан один из самых больших в мире
панорамных кинотеатров, или Сите де ля Сьянс — окружённая рвом с водой бетонная
крепость, напичканная техникой, этакий аналог финской "Эврики". Мы
были в новом Музее музыки, где среди многочисленных барочных и средневековых
инструментов затесался музыкальный бронтозавр — октобас — старший родственник
контрабаса раза в четыре больше его по габаритам.
В Клюни, в Музее средневекового
искусства смотрели на знаменитую даму с единорогом. Ах, каких трогательных
зайчиков изобразили средневековые вышивальщики!
Монсури — ещё один парк,
примостившийся у самой кольцевой. Много птиц и цветов, скульптуры и ливанские
кедры. Но, в общем, на Париж не очень похоже. Зато рядом — довольно занятная
студенческая резиденция с домиками, построенными странами, чьи представители
обучаются в Париже. Русского дома, впрочем, там не оказалось...
Разочаровал Пантеон. Слишком
много свободных мест... Да и церковь св. Женевьевы могли бы не закрывать. А уж
маятник Фуко — это просто какое-то дежавю!
Как утомительны бывают
французы с их извечной революционностью, Маратом, Робеспьером и Марсельезой!
Наверное, мы никогда не простим им Великой революции, с которой скопированы
были десятки подобных, в том числе — и наша. Нет народа, так уставшего от
революций, как мы.
2 марта — день памяти
великого шансонье Сержа Гинзбура. Были на могиле на кладбище Монпарнас. Толпы
поклонников не было, но могила и сейчас, через 19 лет после смерти Сержа,
создаёт впечатление самой посещаемой на кладбище.
Ах, Париж! Как много значишь
ты в жизни русского человека! Многие русские были очарованы им навсегда. С
другой стороны, очень часто приходится сталкиваться с жестоким разочарованием
тех, кто долго мечтал о Париже, и вот — выбрался в него в первый раз. Для меня
Париж — не кумир, не объект ненависти или предмет обожания, а добрый старый
знакомый, с недостатками которого ты давно смирился, и без которых уже и не
можешь порой обойтись. В Париж хорошо возвращаться. Почти уверенным, что
приезжаешь сюда не в последний раз. Париж — это почти Петербург.
18.02.2010. Кобона. Седьмая запись.
Вчера был в Кобоне. Впечатление, будто попал куда-то за Уральский хребет.
Настоящая русская зима с чистым снегом и морозами за 20. Главная обувь —
валенки. Главный транспорт — снегоходы. Музей, посвящённый «Дороге Жизни» зимой
не отапливается, температура внутри помещения — минус 3.
15.02.2010. Из Хельсинки. Шестая запись.
Ничего не успел. После экскурсии возил туристов в аквапарк и расселяться в
Хайко. Потом у водителя вытащили в ресторане весь запас евро. Потом не
заводился автобс, и на утро выехали с 4-часовым опозданием...
10.02.2010. Анна Ахматова. Пятая запись.
Занимаясь подготовкой статьи, посвящённой Анне Ахматовой, с удивлением
обнаружил, как много разночтений в составе её стихотворных сборников, в
особенности — поздних. Такое впечатление, что основной корпус стихотворений с
комментариями ещё не составлен вовсе.
08.02.2010. Ювяскюля. Четвёртая запись.
Во время поездки в Ювяскюля удалось побывать на забавных островах на озере
Пяйянне, связанных с именем Алвара Аалто. На Сяйнятсало он построил ратушу, а
на Мууратсало — так называемый экспериментальный дом. В Ювяскюля довольно
забавной оказалась бывшая промзона на полуострове Лутакко. А вот близ Миккели
сумели заехать в Отаву. Там очень забавная деревянная церквушка.
01.02.2010. Савонлинна. Третья запись.
Приехал из Савонлинны. Три новых пункта. Саари, почти на самой российской
границе с церковью вроде той, что можно видеть близ деревни драгоценных камней
в Юлямаа. Восточные окраины самой Савонлинны: довольно скучная промзона и
посёлочек Пяяскюлахти с довольно новой церковью. Ну и Лохилахти, что между
Сулкава и Раукалахти, близ Суворовской канавы. Там тоже церквушка довольно
забавная, 30-ых годов.
29.12.2009. Вторая запись.
Довольно странное впечатление от шекспировской «Зимней сказки» в Малом
Драматическом театре. Попытка английского режисёра Деклана Донеллана поставить
на русской почве спектакль в сценической манере близкой шекспировскому театру
«Глобус». Когда декораций почти нет. Ну пара стульев и стол. В чём-то
обнажённость актёрской игры даже больше, чем в шекспировские времена. Там при
бедности декораций зрителя всё же заманивали красотой костюмов… С другой
стороны, наверное, только так и можно играть такую абсолютно условную сказочную
пьесу, в которой действие совершается в том придуманном мире, где могут
сосуществовать дельфийский оракул и мундиры начала XX столетия, наигранно возвышенный трагизм сцен короля Леонта и
дурашливо-деревенский юмор сцен “пастушеской” жизни. Совершенно мифические
Сицилия и Богемия. (Такие же, как Дания в «Гамлете»). Матросский костюмчик
умершего от тоски по матери принца Мамиллия кажется срисованным с фотографии
убиенного большевиками цесаревича Алексея. И вот ещё! Теперь-то понятно, откуда
Стивенсон выкопал своего принца Флоризеля!
Как близко лежат, оказывается,
подчёркнутый натурализм классического МДТ и подчёркнутая, почти схематическая
театральность драматургии шекспировской эпохи. Русско-британский спектакль
Донеллана представляется мне интересным шагом на пути к Театру с большой буквы,
поисками которого заняты многие современные режисёры.
23.11.2009. Первая запись.
Да кому они нужны, эти чёртовы интернет-дневники? Тем более тебе, пиите,
письменнику? У тебя есть твои стихи, твои книги! Пусть недописанные и
неопубликованные. Но есть! Там и общайся с читателем! Куда лезешь ты со своими
неуклюжими мыслями и неуместными замечаниями?
Сразу предупреждаю, что
сообщения будут появляться редко и нерегулярно. Что зачастую это будут лишь ссылки
на другие ресурсы. И что писать я буду лишь о том, о чём мне захочется.
И тем не менее — добро
пожаловать! Парадокс любого дневника в том, что в момент написания он не нужен
никому, кроме того, кто его пишет. И, тем не менее, заранее предназначен для
всеобщего обозрения.
Опять из Финляндии. Этой
осенью езжу почти исключительно в Савонлинну и Новый Валаам. Как до этого ездил
в Хельсинки и Стокгольм. Финляндия — премилая страна, но ещё пара поездок, и я
не смогу найти в этом районе ничего нового для себя. А значит — конец развития
и смерть. Пока ещё получается. На этот раз — трактир на шестом шоссе, военный
мемориал и капелла на кладбище в Савонлинне, церкови в Савонранте и Йоутсено,
да часовня Параскевы Пятницы в Линтуле. Ну хорошо, постараюсь в следующий раз
заехать в Липпери. А дальше?
Нет, нужно опять коренным
образом переворачивать, переламливать жизнь. Что, если не телевидение?
Ходил в ночь. Слушал клёкот
лебедей на озере Пурувеси. Если приглядеться, глаза привыкают к почти полной
темноте. Куда делись те грибы, на которые ещё совсем недавно, казалось,
невозможно было не наступить? Фины не собирают грибы... Говорят, где-то посреди
озера есть остров-музей Хютермен, местные Кижи. Вот только — как туда
добраться?
|
|
|
|
|
