РЕЦЕНЗИЯ
на
книгу Константина Жукова
«История
Невского Края»
СПб,
«Искусство–СПб», 2010
Здравствуй,
Костя!
Хоть и живём мы неподалёку друг
от друга, на одной Петроградской стороне, но видимся, увы, нечасто. Быть может,
выход в свет твоей книги и послужит поводом для более тесного общения, тем
более, что, занимаясь историей и краеведением Северо-запада, делаем мы одно,
общее дело.
Книга у тебя замечательная и
очень нужная. Хотя я бы и не рискнул, как это сделано в аннотации, говорить,
что «Невский край ВПЕРВЫЕ рассматривается в этой книге как субъект европеской
истории». Тем более, что в значительной части книга твоя явилась популяризацией
упоминаемого тобой труда А. Шарымова («Предыстория Санкт-Петербурга… СПб,
2004). Ты разбираешь в книге много полезного, хотя и не равноценного по
значимости материала. Но по мелочам накопилось у меня к ней довольно много
замечаний, которыми я и хочу с тобой поделиться.
Опустим географическое описание
Приневского края. В нём мало оригинального и не хватает историко-геологического
аспекта. Рассказывая об предыстории наших краёв, я обычно начинаю с эпохи
Валдайского оледенения, точнее — времени таяния последнего из тех гигатских
покровных ледников, благодаря которым и сформировался в значительной степени
ландшафт окружающих Петербург территорий, эпохи, в которую образовались
прото-Балтийское море, Ладожское озеро, сформировался Карельский перешеек, появились
Вуокса, а потом и Нева.
Почему-то ты начинаешь историю заселения Приневского края
лишь с угоро-финских племён, опустив эпоху первобытных охотников —
протоевропейцев, которые появились в этих местах, как только начал таять
ледник, и стали заниматься загонными охотами на обитавших по краям таявшего
ледника мамонтов и прочих замечательных приледниковых зверей. Угоро-финские
племена ты рассматриваешь в едином массиве, не указывая того, что переселялись
в наши края они двумя волнами: первая — около 5–6 тысяч лет тому назад и вторая
— ко второй половине первого тысячелетия до нашей эры. Не упоминаешь ты о том,
что между двумя этими волнами северо-запада нынешней России (во всяком случае —
вплоть до Псковской и запада нынешней Ленинградской области) достигли первые
индоевропейцы — балтийсие племена. Вообще, расселение финских племён и их
миграции в районе Приневского края описаны довольно небрежно.
Любопытна гипотеза об идентичности води и неревы, но она
требует дополнительных доказательств. Тем более, что предки племени хяме (еми,
ямов или тавастов) тоже, очевидно, жили на грани тысячелетий в низовьях Луги и
Наровы.
Говоря о ранней истории северо-запада, ты, очевидно,
намеренно, не привлекаешь нарративный материал, связанный с легендами и
преданиями. Например — новгородские сказания, а также скандинавские саги. Мне
кажется, что эти материалы придали бы книге дополнительный объём.
Осмелюсь предположить, что летописной историей Древней Руси
ты просто не очень интересовался. Иначе не пробились бы в книгу довольно
многочисленные расхожие штампы, несущие забавные ошибки. «Тогда новгородцы
выбрали себе в князья Владимира — малолетнего сына Святослава от рабыни
Малуши». Владимир родился в 948, а стал Новгородским князем в 970. Значит, ему
было 22 года. Вот-так малолетка! Его мать Малуша или Мальфреда происходила из
знатного славяно-скандинавского рода, и была отнюдь не рабыней, а ключницей у
княгини Ольги. Ключница — заведовала всем хозяйством княгини. Это своего рода
женский эквивалент раннесредневекового западно-европейского майордома или
мажордома… Не понятно, почему ты делаешь годом языческой реформы Владимира 987
— год, предшествовавший введению христианства. Судя по летописи, языческая
реформа была проведена Владимиром вскоре после его водворения в Киеве. И, конечно,
понадобилось несколько лет, чтобы осознать её неэффективность.
Конфликт между варяжской дружиной Ярослава Мудрого произошёл
не сразу после смерти Владимира, как можно понять из текста рецензируемой
книги, а позднее, когда Ярослав бежал из Киева, попытавшись в первый раз сесть
там на стол и не справившись с польским войском, приведённым тестем Святополка,
польским королём Болеславом Храбрым.
«Фактически при Ярославе… восстанавливается
самостоятельность Верхней Руси, лишь формально входящей в состав Киевской
державы». Писать так — значит — ничего не понимать в организации государств
феодального типа, различные части которых по определению связаны были друг с
другом разными по прочности связями. И даже после эпохи Всеволода-Гавриила,
когда новгородцы формально стали «вольными во князьях», их зависимость от
великих князей (сначала — Киевских, потом — Владимирских) не вполне была
преодолена.
Псков не был одним из древнейших
городов северо-запада. Даже если принимать, что до формального основания города
княгиней Ольгой (~965 год), на его месте существовало некое славяно-финское
поселение, оно было менее значимым, чем, скажем, Изборск. И лишь после утраты
Изборском своего торгового значения из-за прогрессировавшего обмеления рек
Псков занял его место главного центра северо-западных кривичей. Откуда ты взял,
что «Псков… обладал при первых Рюриковичах полной независмостью»? Ещё до
основания Пскова Рюрик отправил в Изборск, как и в другие города своей державы,
наместников. Есть смутное упоминание о том, что первоначальный Псков не знал
княжеской власти. Но основан был город в 965, а уже в конце X — начале XI в. Владимир направляет сюда одного из
своих сыновей — Судислава, которого и приходится считать первым известным
собственно псковским князем. Естественно, ни о какой «независимости» Пскова
говорить не приходится. Гораздо сложнее обстояло дело с Полоцком, но и там всё
было очень неоднозначно.
Измену воеводы Валита в 1337 как и захват шведами Корелы в
1314 нельзя отождествлять с «восстанием карел» против новгородской власти.
Кстати, в 1310 новгородцы срубили новую
крепость в Кореле. В 1295 Сигурд Локке захватил в Кореле уже существовавшее там
укрепление. Вероятно, карело-новгородские крепости существовали и в Кореле и в
Выборге (Выборе?) задолго до прихода туда шведов. Понимаю, что это не очень
вяжется с твоей концепцией, но ничего уж тут не поделаешь.
Обрати также внимание на характерное для славянских
городков, а не карельских или финских городищ-убежищ расположение Корелы,
Тиверска и Прото-Выборга (Выбора?) на островах в русле реки (Вуоксы).
При сравнении западных и русских средневековых городов
обязательно надо иметь в виду кроме того и то, что в России и на западе
«городом» назывались совершенно разные вещи. На Руси «город» — это то, что
«огорожено», что находится внутри крепостных стен. То что за стенами — это уже
пригороды, слободы и т.п. Ну а на западе в эпоху средневековья город возникал
скорее как альтернатива замку, а значит за его пределами, хотя иногда и под его
защитой.
Неверно считать приневские земли «завоёванными» Новгородом.
Ведь территория эта изначально входила в само ядро древне-русского государства
и предшествовавшей ему прото-русской державы. Эта была одна из тех земель, где
словене и кривичи заключили союз между собой и с обитавшими по-соседству
угоро-финскими, «чудскими» племенами. А произошло это задолго до основания
Новгорода, в эпоху его предшественника — Словенска Великого или Хольмгарда.
Неверно считать, что Новый Торг принёс Новгороду «больше
вреда, чем пользы». Этот выселок всегда имел для Новгорода, его политики и
экономики первостепенное значение.
Неверно противопоставвлять новгородские пригороды, такие как
Ям, Орешек или Копорье самому Новгороду. Это (в отличие от относительно
независимых Пскова или Нового Торга) были именно пригороды. То есть, их жители, обладающие необходимым статусом
(земельные собственниками) были новгородскими горожанами.
Ты пишешь о развалинах православной церкви в Сигтуне.
Очевидно, имеется в виду церковь св. Олафа. Но она, всё-таки, была
католической. Потому, кстати, и была разрушена новгородцами и корелой в 1187.
Любопытно, впрочем, что руины этой церкви и сейчас можно видеть в Сигтуне.
Неправильно говорить о том, что «шведский десант 1240 года…
ничем существенным не отличался…» Отличался как раз тем, что не каждый раз
шведы пытались построить при высадке крепость. И важно не количество
противников, с которыми Александр Ярославович столкнулся в 1240 или 1242 году,
а символическое значение этих столкновений.
Ты сознательно пытаешься противопоставить Новгород
Восточно-русским княжествам. Различия между ними, безусловно, были. Был и
новгородский диалект. Но его отличие от, скажем, московского тоже не следует
преувеличивать. Ведь ещё на заре Древне-русского государства все славяне без
особого труда понимали друг-друга. Славянские языки только-только начали
расходиться тогда, причём процессу этому способствовало создание национальных
славянских государств. И ещё многие сотни лет близкий к древне-славянскому
церковно-славянский выполнял интегрирующую функцию. Во всяком случае, для тех славян, которые
исповедовали православие. И нет никаких оснований предполагать, что даже в
случае создания полностью независмых государств на территории бывшей Киевской
Руси, диалекты, сформировавшиеся в отдельных княжествах, отошли бы дальше друг
от друга, чем, скажем, диалекты немецкого в Германии.
Те же
натяжки и в противопоставлении Новгорода другим русским землям по религиозному
принципу. Естественно, что на земли, расположенные ближе к границе, заграничные
веяния, в том числе и религиозные, проникали скорее, чем на расположенные в
глубине территории. Это к вопросу о ересях. Что же касается выборности
новгородского епископа (впоследствии — архиепископа), то он, всё равно, после
избрания утверждался общерусским митрополитом или Константинопольским
патриархом.
Когда
ты пишешь, что Новгород не был разорён Батыем, и стал платить дань Орде лишь
благодаря политике Александра Невского, то не стоит забывать и о том, что Батый
потому-то и не пошёл на Новгород, не дойдя до него каких-то ста вёрст, что
ставший Великим Владимирским князем после смерти брата Юрия отец Александра
Невского — Ярослав Всеволодович, коренным образом изменил политику по отношению
к татарам. Он прекрасно сознавал, что раз татар нельзя победить, с ними надо
иметь дело как с данностью. И признал себя данником Батыя. А в этот момент, не
смотря на все свои конфликты с новгородцами, он считал себя новгородским
князем. И сын — Александр — сидел в Новгороде от его имени. А разорять город,
который был главным источником дохода своего данника, Батыю, конечно, было
невыгодно.
Важнейшую
тему присоединения Новгородской земли к Москве ты рассматриваешь крайне
поверхностно. Быть может, специально? А ведь в Новгороде, как всегда бывает в
таких случаях, были, грубо говоря, и промосковская, и пролитовская партии, у
каждой из которых были свои резоны, своя правда. Но ведь разбираться в резонах
обеих сторон — это значить вредить заранее принятой концепции, не правда ли?
Совершенно
неверно утверждение, будто это москвичи — после присоединения Новгородской
земли — создали в ней систему пятин.
Известно, что пятины существовали и во времена независимости Великого
Новгорода. Более того, совершенно чётко просматривается связь пяти пятин с пятью концами Великого Новгорода. Обычно землевладельцы (бояре,
житные люди…) из определённого конца владели землями на територии
соответствующей пятины. Московские чиновники просто воспользовались этой
созданной ещё новгородцами административно-территориальной системой для своих
целей.
История
войны 1555–1557 годов содержит много поучительного и требует более
содержательного разговора. Это относится и к истории Ливонской войны. Эпоха
Ивана Грозного особено замечательна тем, что стала во многом прообразом эпохи
Петра Первого, такой значимой для истории нашего города. Подобно Петру, Иван
Грозный мечтал ввести Россию в клуб западноевропейских держав и избрал для
этого наипростейший с его точки зрения способ — завоевание одного из слабейших
приграничных государств — Ливонии, отказавшись ради этого от продолжения активной
внешней политики на восточном направлении. А ведь только завоевание Крыма вслед
за Казанью и Астраханью положило бы конец почти извечной для южных и даже
центральных русских земель татарской опасности! Вместо этого Иван Грозный
наводнил русскими войсками Ливонию и, наверное, добился бы успеха, если бы не
его маниакальное стремление к уничтожению своих, внутренних, истинных или
скорее мнимых врагов. Любопытно, что жители Пскова так же ненавидят Петра, как
жители Новгорода — Грозного. Впрочем, параллели можно продолжать до
бесконечности.
Наверное,
целую книгу можно было бы посвятить истории русско-шведских взаимотношений в
эпоху смутного времени. Ты касаешься этого вопроса по-необходимости бегло. Из
замечаний. Якоб Делагарди взял не весь Новгород. Ему удалось захватить лишь
окольный город. Детинец остался за новгородцами, которые и пошли тогда на
беспрецедентное соглашение, приведшее к созданию независимого от Москвы
буферного шведско-новгородского государства. Этот момент прописан у тебя
недостаточно чётко. Как и не описана практически вовсе ситуация, сложившаяся в
результате избрания на Московский престол Михаила Романова, приведшая к
очередной Московско-шведской войне, в которой принял участие сам Густав II Адольф. Недостаточно внимания уделено и
Столбовскому миру, как-никак определившему не только вхождение приневских
земель в состав Шведского королевства, но и само отношение Швеции к этим землям
на протяжении не только XVII, но и XVIII столетия.
Лишь
мельком затронута интереснейшая тема русских дворянских семей, не захотевших
покидать родные земли после их перехода к Швеции и принявших шведское
подданство, таких, например, как род Аминевых или Aminoff, как стали они писаться в
Швеции. Можно было бы побольше написать и про род Шютте, включая баронов фон
Дудергоф (наследников Юхана Шютте).
Части
книги, посвящённая эпохе Петра I —
пожалуй, наиболее сильная в книге. Но и здесь есть немало недочётов. К примеру,
гораздо подробнее следовало бы остановиться на Северной войне, в особенности —
той её части, что протекала в наших, приневских краях. Ключевой момент —
сражение при Ижоре летом 1702 года — описан как-то смазано. Вовсе не Крониорт
(Кронхьёрд) построил укрепления у слияния Славянки и Тызьвы. Считается, что
небольшая крепость — Славянский городок — была возведена на этом месте
(типичное мысовое городище!) ещё новгородцами. Шведы на финский лад называли
это укрепление крепостью Линна (‘Linna’
по-фински — ‘крепость’ или ‘город’). Осаждённый в Славянском городке Крониорт
выговорил себе почётные условия капитуляции и отступил к Дудергофу, после чего
зимой перешёл по льду финский залив и укрылся в Выборге.
Конечно,
очень забавно и поучительно всё то, что относится к истории строительства ледяного
дома. Но первостатейные для истории русско-шведских взаимоотношений войны
1741–1743 и (в особенности!) 1788–1790 годов описаны из рук вон плохо. Кстати,
Олафсборг — не «древний» шведский замок, а — напротив — последняя по времени
постройки (1475) средневековая крепость шведской Финляндии.
Очень
поверхностно описано правление Петра III,
который не был, конечно, тем дурачком, которого изображает в своих
воспоминаниях Екатерина. Главная проблема этого несчастного императора
заключалась в том, что он не любил и не понимал Россию и сумел, благодаря
этому, восстановить против себя едва ли не всё общество от армии и до церкви.
Кстати, и за принятие знаменитого манифеста о вольности российского дворянства
мы должны быть благодарны не столько Петру Фёдоровичу, сколько его канцлеру
графу Михаилу Илларионовичу Воронцову…
Раздел,
посвящённый правлению Екатерины II,
содержит несколько типичных штампов. Я не слишком жалую эту императрицу, но
нельзя же писать что Комиссия для составления Уложения прозаседала несколько
лет совершенно бесплодно! Значение
Комиссии было чрезвчайно велико, а для отмены крепостного права просто ещё не
пришло время, что Екатерина с характерной для неё проницательностью прекрасно
поняла!
В
целом, появление книги можно только приветствовать, но хочется подосадовать,
что, как это часто бывает, изложение исторического материала в ней подгонялось
под сформировавшуюся у автора концепцию развития Приневского края.
Скоординированную вдобавок с не выраженной явно, но присутствующей в книге
имманентно политической идеологией «Ингерманландского» автономизма. Конечно же,
смешно отрицать своеобычные черты в развитии этой российской территории. Но
пограничность, смешение элементов западной и российской культуры — лишь одна из
характерных для неё черт. Не надо забывать и о том, что именно здесь, на
севро-западе, формировалась сначала Проторусское предгосударство, а затем и
сама Древняя Русь, центр которо й
лишь при Вещем Олеге был перенесён в район среднего течения Днепра. И если в
Ниеншанце элементов столичности по определению не набюдалось, то в Ладоге — а
этот город можно с не меньшим основанием можно считать предтечей Петербурга —
«столичность» присутствовала изначально. Не даром именно там обосновался
поначалу Рюрик. И не даром ещё с основанием Ладоги и Словенска была создана та
система «Двух Столиц», которая была характерна для России на протяжении большей
части её истории. Конечно, Петербург — особый для России город. И в то же время
— существеннейшая её часть и плоть от её плоти…
Конечно,
остальная Россия никогда не уподобится Петербургу вполне. Но вместо того, чтобы искать способы отделиться от остальной России, давайте лучше постараемся
превратить наш город в тот центр, из которого, как из матрицы, взрастала бы
Россия обновлённая, свободная и вместе с тем, как всегда, уникальная,
непостижимая для наших друзей и соседей.
|
|
|
|
|
