Михаил Владимиров
Я шёл, с трудом продираясь сквозь плотный морозный воздух, такой же вещественный, как цепкие ветви терновника на недавней лесной вырубке. С таким же трудом продиралось сквозь сизую дымку на небосклоне бледное январское солнце. Протоптанная тропинка шла по чуть присыпанному снегом льду замёрзшей реки, там и сям просверленному узкими, оставленными рыбаками лунками. Церковь была видна издалека. Стройная и аккуратная, как двенадцатилетняя девочка, она стягивала на себя округу, как скомканную простыню, сминала и перепутывала тонко дрожавшие на ветру линии времени и пространства и сворачивала всё это в большой тугой узел, в каких носят бабы в стирку грязное бельё.
Когда
я добрался до цели, солнце уже нависло над горизонтом и бросало на церковь
последние золотые лучи. Казалось, та прихорашивается перед сном, крутясь перед
зеркалом густо-синего предзакатного неба. Словно скинутое, в драгоценностях и
парче, платье, нестерпимо сверкал в прощальных лучах заходящего солнца снег,
поблёскивая то гранью сапфира, то отшлифованной поверхностью бриллианта.
Как
обрадовался я тому, что никого не было вокруг! Только два щенка-подростка
выбежали мне навстречу из сторожки и приветливо запрыгали, тыкаясь мне в руку
мокрыми носами. Я подошёл к запертой на громадный висячий замок двери храма и,
задрав голову вверх, остановился перед похожими на китовые рёбра арками
портала. Там, наверху, легко и осторожно, как младенца, отрывали от земли и
подбрасывали вверх на упругих руках купол полукружия закомар, и глядели со стен
в холодное небо каменные маски.
Щенки обиделись, решив, что я отношусь к ним с неподобающим
пренебрежением, и затеяли между собой весёлую игру. Один старался догнать
другого, укусить в шутку за лапу или свалить на землю. Так продолжалось до тех
пор, пока из сторожки не выскочила старая сука и не навела порядок. Тогда один
из щенков, поджав хвост, побежал за матерью к дому, а другой стал носиться
вокруг церкви, раздумывая, чем бы ему ещё заняться. Наконец, он нашёл что-то,
лёг поудобнее на снег и стал сосредоточенно облизывать, зажав между передними
лапами. Я наклонился поближе. Это была закоченевшая на морозе птичка. Не то
синица, не то воробей, трупик которого бог знает сколько времени провалялся на
крыше церкви, а потом свалился вниз. Почувствовав съестное, щенок пустил в ход
зубы. Раздался лёгкий хруст. Обслюнявленная головка с торчащими на месте шеи
красными нитями упала на снег. Со стены церкви бесстрастно взирали на нас
вырезанные из известняка грифоны, львы и двухголовые орлы, а царь Давид уж
который век пел им свою песню.
Солнце
село. В наступившем полумраке довольно облизывающийся щенок встал передними
лапами мне на колени и с беспричинной щенячьей благодарностью влажно задышал в
самое лицо.
_____________________________________________________
|
|
|
|
|
