(c) Михаил Владимиров mvv235@mail.ru
Сварите
мне кутьи.
Помянем
Всё
отошедшее в небытие,
Пошевелим
замшелый камень,
Прижавший
крылья душ к земле.
Прозрачный
рис, воспоминанья
Произошедшего яви,
Придите
бывшие созданья
Наполнить
будущие дни.
Изюмом
древних откровений
Я
горечь правды услащу
И
ложкой мёда бочку дёгтя
К
дальнейшей жизни освящу.
В
цветах, сочащихся нектаром,
В
плодах, хранящих солнца яд,
Текут
ушедших жизней соки
И
воплотиться в нас спешат.
Я
слит с прошедшим неразрывно
И
в нём грядущее творю,
Когда,
как волхов, непрерывно
Варю
священную кутью.
Распластаться
крестом на холодных камнях,
Голова
на востоке — алтарь у собора.
Мы
с тобою — одно. В эту комнату страх
Не
посмеет войти: пусть за окнами воет.
Лечь
под ноги незванной, нежданной беде,
Очертить
нашу близость магическим кругом,
Позабыть
о постылой мышиной возне,
Насладиться
уютным домашним досугом.
Взять
весь мир и от мира уйти в монастырь,
Для
двоих сотворённое странное зданье,
Окунуться
в цветастые волны и плыть,
Ощущая
щемящую горечь познанья.
За окном из трубы идёт дым,
Там, напротив, опять кто-то умер.
Меж деревьев уныло застрял
Предрассветный декабрьский
сумерк.
Во дворе зашумел водосток,
И воздушных порыв вдохновений
Впопыхах горсть крупы сыпанул
На карнизы и крыши строений.
Из подворотен потянуло вечером.
Сначала потемнело во дворах,
И вспыхнули домашним жёлтым цветом
Рябые частоколы занавесок;
Тайком прокралась темнота вдоль улиц,
К подвальным прижимаясь амбразурам,
И вдруг волчицей бросилась на город,
Затмила свет плащом из серой шерсти.
Вчера на город выпал снег,
Сегодня — белое стало серым,
Прошибло инеем старые
стены,
И вспучило брюхо замёрзших рек.
Вчера деревья стояли голы,
Сегодня — серое стало зелёным,
И нежная кожица мхов покрыла
Изгибы коры и корней разбег.
Небо вчера — серебристое было,
Сегодня — хмурое стало унылым,
И отмывают пласты штукатурки
В лужах надежды грядущих лет.
На музыку Стравинского.
Плыли скрипки,
Снег кружился,
Разливаясь под окном.
В чешуе алмазной рыбки
Лунный берег отражён.
Там, за домом,
Контрабасы,
Словно старые киты,
Басом вспугивали разом
Звуки лунной пустоты.
После них
Вступили флейты,
Зашумели камыши.
Блекнет лунная дорожка
В зеркале моей души.
Лунный вечер,
Тонут скрипки,
Дворник сгрёб в сугробы снег.
На лице следы улыбки:
Просыпайся, человек!
Пальцем крест рисую на стекле.
Удивиться стылой черноте,
Раствориться в первозданной немоте.
Шорох времени услышать вдалеке,
Потянуться к голубой звезде.
"Mon triste coeur bave а la poupe"
Arthur
Rimbaud
Шершавые, как тонкий влажный мох,
Ворсистые, как мех собачьей шкуры,
Витые
нити времени растут,
Пронизывая
рваные структуры
Пространства...
И
вот уже я ими оплетён,
Пучки
прошили мозг и душу
И
рушат каменный донжон,
В
котором сердце мессу служит
Всевышнему...
Вот
прорастают скиптры королей,
Цветками раскрываясь на болоте,
И
фараонов царственный урей
Вздымается
в предвосхищеньи плоти
Священной...
История
со мной произошла,
Произросла
на горе человекам,
Народов
царственность сгорает, как свеча,
Пронзая
сердце пламенем и светом.
Назад,
В позабытый сумрак комнаты той:
Сад,
Воспоминаний старых и мыслей рой.
Зелёные шторы.
Старый будильник задребезжал.
Сквозь переплёт окна — луч
На потемневший пол пал.
И посреди пылинок толкотни
суетливой
Чьё-то лицо вижу,
В глазах — улыбка застыла.
На потолке — зайчик.
Руки сомкнулись с хрустом.
Не уходи, мама!
Пусто.
Г.П.
Ежевичник сыроватый
Нас ухватит цепкой лапой,
Меж кустов скользнёт гюрза.
Фирюза.
Посмотри за шелковицу:
Там должны соединиться
Гор и неба бирюза.
Фирюза.
Здесь нам негде заблудиться:
Вот иранская граница,
Дай взглянуть тебе в глаза.
Фирюза.
Как забыть сухие скалы,
Слов несказанных обвалы,
На щеке блестит слеза.
Фирюза.
I
ВИДЕНИЕ
Город, город — паутина,
Город, город — трын-трава.
За Исаакиевским собором,
Там, где плещется вода,
Семь царей проедут строем
И исчезнут в никуда.
Город — братская могила,
Город — падшая звезда.
За руинами проспектов,
В колизеумах дворцов
Развернутся представленья
Знаменитых мертвецов.
Город — вечные терзанья
От бессилия отцов.
Над колонной красно-бурой
В пелерине огневой
Скромница, расставив
ноги,
Рассмеётся над Невой.
Город — патина покрыла,
Город — лес перед грозой.
Из захламленных колодцев,
Из заброшенных домов
Голос зверя раздаётся
Отзвуком забытых снов.
В складках лягушачьей кожи
Догнивающий остов,
Город — горькая приманка
Для языческих богов.
Город, город...
II
МАРТ
В
марте день ещё недолог,
Загорелись
фонари,
Тучи
серые закрыли
Отблески
сырой зари.
Не
смотря на мерный шорох
Мимо
едущих машин,
В
ровном гуле дремлет город
Под
негромкий шёпот шин.
Стынут
мокрые деревья,
В
скверах снег уже осел,
И
старик в тулупе сером
На
скамеечку присел.
III
Рукой
поглажу золочёный купол,
Сосок
груди — нерукотворный крест.
К
шершавой шее колокольни ухом
Прижмусь,
чтобы услышать благовест.
Апсид
твоих литую закруглённость
Поцеловать.
Обнять, объять весь храм,
Божественную
проявить нескромность,
К
твоим ночным приблизиться мечтам.
Соединиться
с церковью святою,
Пред
образом лампаду затеплить,
Иконостасом
стать и каменной стеною
Алтарное
сияние прикрыть.
IV
Подвалили
метели
Под
конец февраля.
Как
положено, ели
Снова
шубы надели.
Вновь
покрыта земля
Медицинским
халатом.
Из
матрацев летят
Клочья
тающей ваты:
За
уборкой старуха-зима.
V
Архитектура
кончилась,
Осталась
лишь тектура,
Тинктура
из невыплаканных слёз,
Гнилая, протекающая тека.
Слепые
новостройки, новоделы,
Помойки
на фундаментах церквей,
Вы
— неродившихся идей отродье.
Мне
— знакомы ваши правила,
Я
чту закон быка и бога:
Jedem das seine,
Каждому
своё.
Отвесьте
мне толику моего,
А ваше для своих приберегите.
Спасибо,
заворачивать не надо,
Но,
чёрт возьми, как тяжела
Моя
судьба — быть волком-одиночкой,
И
грызть не то гранит, не то асфальт,
И
выть на лампочку в загаженной парадной,
Перегоревшую неведомо когда.
Луна
сегодня не взойдёт.
В
замену — милицейские мигалки,
Свистки
сирен и пламя катастроф.
VI
НОЯБРЬ
Серая
погода,
Мокрые
дома.
Ветер
в переулке
Выжил
из ума,
Он
принёс рассказы
К
нам на острова
И
бросает в морды
Мокрые
слова.
Голые
деревья,
Горькие
слова.
VII
Вползли,
надвинулись сиреневые тучи.
Кровавой
молнией блеснул адмиралтейский шпиль.
Листы
железа вздрогнули на крышах.
В
испуге зашептались тополя.
Крестом
ударил ангел по колонне,
И
грянул дождь...
Пролилось
в реку золото собора
И
расплескалось в лужах, словно в образах.
В
комиссионном магазине,
Феоде царства «Скороход»,
Среди
сапог, калош, ботинок,
Замшелые,
Я
как-то отыскал
Сандалии
Персея.
Поношенные — скидка 25 процентов,
За
них просили — ерунду,
Но
всё равно, никто не покупал.
Да
и кому зимой и в Перестройку, Гласность,
Демократизацию,
Девальвацию,
выборы в
Советы
по
Национально-территориальным,
Территориальным
округам и от
Общественных
организаций
Нужна
такая рухлядь
Я
взял,
Обдул
с них пыль,
Чуть-чуть
почистил щёткой,
И
вот затрепетали на ветру
Серебряные
маленькие крылья,
Забились,
перепонками сверкая.
И
зазвенел заштатный магазин,
Неслышимую
запевая песню.
I
ЗАКАТ НАД ЧУКОТКОЙ
Верхушки
серебристо-серых скал
Амёбой
розовой покрыл туман;
Сползают
клочья вниз и в вечность
И
исчезают в бездне, словно
Души
грешников в аду.
Повисло
солнце над горою,
Безвыходно
застрявши в облаках.
День
кончился, а ночь не наступила.
Над
морем сизая клубится мгла.
Какой-то
глупой птицы крик
Беспомощно
пронзает воздух.
II
ЗАКАТ НАД ЧЁРНЫМ МОРЕМ
Синее
море пролилось снами,
Красное
море стекает с неба,
Серое
море застыло в камне,
Солнце
в слезах утопает в море,
Вскоре
мы тоже утонем в море,
В
море радости и любви.
III
ЗАКАТ НАД НЕВОЙ
Чашку
индийского чая
Выплеснул
кто-то в небо.
Хочется есть отчаянно,
Мне
бы корочку хлеба.
Падают
капли медленно
На
пьедестал сфинкса,
Волны
устали мерно
О
парапет биться.
Остров
продрог Васильевский,
И
от колонн рыжих
Ростры
отчалить силятся
К
службе в соборе ближнем.
ВСТУПЛЕНИЕ. ВЕСЕННИЙ СОН.
Трава,
зелёная отрава,
Цветы,
ведь ваш мне ведом яд,
Вы
выманить меня спешите
Из
твёрдокаменных палат
Туда,
где точки на граните
И
дуб в зелёных образах.
Чуть
треснут почки — лес объят
Туманом,
мороком в сетях
Едва
свершившихся открытий.
I
ВЕТРЕНИЦА
Склонила
под ветром голову:
—
Ты — ветреный цветок!
—
Зовите меня анемоною.., —
Раздался
протяжный вздох.
Какие по ветру носятся
В
лесу слова и мечты,
А
в сердце — запахи просятся,
А
с ними ворвёшься ты...
Листвою
прелой повеяло,
И
пьяный от радости жук
Уткнулся
мне в лоб одурело,
Забыв про весёлых подруг.
II
МАТЬ-И-МАЧЕХА
"Будем
как солнце"
Бальмонт
Жёлтое
опахало,
Бонзы
чинно сидят,
Мачехины
удары,
Мамин ласковый взгляд.
Станут
острыми локти,
А
голова облетит.
Ломит
старые кости,
Мучает
радикулит.
Жёлтый
след под глазами,
Это
пыльца или пыль,
Боль
отцветших сказаний,
Жизни
терпкая быль,
Пудреница
для китайца,
Прах
опавших надежд,
Тщетно
потные пальцы
Выбить
хотят благовест.
Зеркало
неумолимо,
В
тихой ряби пруда
Тонут
вешние силы,
Стонут
в молитве года.
Каждая
бородавка
Сомы
хочет испить,
Каждая
травка-пупавка
Хочет как солнце быть.
III
ПЕТРОВ КРЕСТ
"И
Я говорю тебе: ты - Пётр, и на
сем
камне Я создам Церковь Мою, и
врата
ада не одолеют её."
От
Матфея: 16, 18.
"Святу-камню-городу
пусту быть."
Из
предсказаний раскольников.
Тяжёлое
название — петров крест;
Живое
изваяние растёт здесь.
Распятого
апостола рука легка,
Паломники
приехали издалека,
Белёсая
под берегом вскипает муть:
Крестил
царь Пётр дубиною Святую Русь.
Ни
именем, ни знаменьем костей не скрыть,
Неужто
Камню-городу все ж пусту быть..
В
соборе Петропавловском весна кротка,
Со
шпиля крест причёсывает облака;
Нелёгкий
крест на раменах твоих, мой царь,
Какая-то
соловая раскрылась даль...
Над
каменным надгробием, осклизлый весь,
Цветёт
напоминание — могильный крест.
Науки
петрографии нарушим сон,
Обколупаем
истину со всех сторон.
Пускай
без околичностей расскажет он,
В
каких горах Норвегии зачат, рождён,
Как
крестный путь проделывал с ледником,
Чтоб
расцвести булыжнику страстным цветком.
В
северном городе
Небо
прорезали два минарета.
Ведь
это не православный храм —
Это
мечеть!
Мечутся
голуби над крышей,
И
по трубе железной, рыжей
Стекает
струйками вода.
Лазоревые
изразцы
Без
солнца в вышине над ними?
Тебя,
наверное, занёс сюда
Какой-то
бестолковый джин!
Твой
михраб, найти пытаясь Мекку,
Упирается
в притихшую Неву,
И
арабской вязи на граните
Петербургском смысла не пойму...
Вместо
изречений из Корана
Мандельштама
слышу тихий стих,
Рядом
— театральная реклама,
«Стерегущий»
под дождём затих.
Зданья
в стиле звонкого модерна,
Как
вы допустили в свой гарем
Южную
красавицу? Измена
Здесь предрешена.
Посадите
милиционера,
Чтобы
не сбежала, у окна.
Туда,
где солнце жжёт,
Где
не асфальт — а белоснежные пески,
Не
двухвагонные трамваи,
А
двугорбые верблюды
Проходят
мимо,
Туда,
где нету луж,
Где
в воздухе не смог,
А
аромат пустыни.
Постройте
клетку ей, чтоб не ушла,
Огородите
досчатым забором,
Смотрите,
чтоб не оказался вдруг
Тот
простенький соседний дом
Охальником и вором.
Два
минарета и купол,
Голубые, как небо,
На
небе полумесяц, один, как перст.
Портал
в изразцах,
Воскликнешь
в сердцах:
— Господи!
Твоя
власть!
Над
обрывом раскинула красные руки рябина,
За
забором насквозь проросла бастионы трава,
Вы
могилы зарыли, казематы закрыли,
И
забыли, что было, и совесть чиста.
Два
орудья безмолвно застыли глухим обелиском,
Как
в потерянной, книге затихли на камне слова,
И
какой-то мальчишка с головою обритой
Прошептал,
как заклятье, мертвецов имена.
Серый
город оделся в вечернее блеклое платье,
Чтоб
не чуять тоску, позажёг по углам фонари.
Счас
свечу восковую от кострища заката
Затеплю
и поставлю, хоть не знаю - кому.
Ещё не выросли цветы,
И не повыползали змеи,
Но от поверхности земли
Парною сыростью повеяло.
Как ёжится последний снег
В объятьях сладострастных солнца,
Какая свадебная песнь
Над старым прудом раздаётся!
Меж прошлогодних тростников
Пролился рокот корифея,
И грянул лягушачий хор,
Охрипших бронхов не жалея.
Памяти
Иннокентия Анненского.
Поезд,
плацкартный вагон,
Запылённые стёкла.
В
горле запёкшийся стон.
Спит
за окном синева.
Все дороги разбиты.
Свалены
в кучи дрова.
Серые
стынут дома.
Отвернись от виденья,
Словно
неверный Фома.
Затхлая
курица. Стол,
Постаревшие лица.
Совести
жгучий укол.
Всходит
пустой разговор
Бледно-жёлтой поганкой.
Слов
джентльменский набор.
Пошлый
до боли мотив,
Репродуктор осипший.
Жизни
родимой курсив...
"Кому Переславль, а мне Гореславль;
кому Боголюбиво, а мне горе лютое;
кому Белоозеро, а мне чернее смолы;
кому Лаче озеро, а мне много плача исполнено,
зане часть моя не прорасте в нём."
Даниил Заточник.
Озера
переполнена чаша,
Брызни
каплю дождя —
Прольётся
обратно — во мхи болот,
Мутным
потоком слёз
Мощи
часовенки завалящей
Захлестнёт,
разобьёт, унесёт.
Кто
же тебя расплескал,
Серебристая
чаша,
Кто
растревожил, погнал
Волны
могучей рукой
Счастье,
наверно, здесь
Спрятано, скрыто наше,
В
озере Лаче, там
Где
тростниковый плёс.
Волосы
у русалок гладки,
Русые, проросли водорослью после дождя.
И
на ветру трепещут
Шёлком
зелёным складки,
Свешиваясь
с осин,
В
сумрак сырой маня.
Снова услышал сегодня я голос твой,
Недосказанный стон,
Переборы слов-струн,
Причитания снов,
Расплетение рун.
Снова увидел сегодня я образ твой,
Приопущенный взор,
Разговор ресниц,
Погрузился на самое дно реки,
В злую тайну пустых глазниц.
Снова почувствовал запах сырой земли,
Неземной фимиам,
Непонятный восторг,
Снова схватился за мокрую прядь волос —
Утонувших стихов.
"Когда
же вывели их вон, то один из
них
сказал: спасай душу свою; не
оглядывайся
назад, и нигде не
останавливайся
в окрестности сей;
спасайся
на гору, чтобы тебе не погибнуть."
Бытие,
19, 17.
"Вздрогнешь
- и горы с плеч,
И
душа - горé
Дай
мне о горе спеть:
О
моей горé."
Марина
Цветаева.
Гре! Воздену руки горé:
Стену
не прошибить голове,
Стану
столбом стеклянным стоять,
Встану
— и не истлеть, не упасть.
Море!
Солёных капель узор,
Мёртвых
невидящий сверлит взор.
Слёзы.
— Наверное, грешны все,
Градом
рассыпаться по росе,
Ливнем
серым пролиться по площадям,
Грянуть
по лотосовым садам...
Глянуть
— и не снести укор.
Долу!
— Глазами пронзаешь пол.
Над обрывом навис — сруб,
Смотрит в реку седой — крест.
Над водой промелькнёт — век,
Как погожий один — день.
Обрастают венцы — мхом
Под пронзительный крик — птиц;
Четверик в материк — врос,
Словно ноготь ноги — в плоть.
В кровле серой сквозит — боль,
Лемех сыплется, как — пыль.
Над обрывом — небес ширь,
А до вечности — лишь шаг.
Карпогоры.
Белое кружево,
Снова стою пред тобой..
— Большой!
Поцелуемся трижды:
Ты меня в щёки —
Я в апсиды тебя.
Погуляем по лесу, привычно скорбя
О блестящей рождественской службе.
Как твои купола?
Вся ли краска цела?
Не пора ли белить барабаны?
Не вздыхай, потерпи.
Знаю, знаю, болят
Кирпичом изошедшие раны.
Покосились кресты?
Не волнуйся, ведь ты
Верно, слышал, что счас перестройка.
Не осел ли придел?
Ты, я помню, хотел,
Чтоб убрали с востока пристройку.
Дай взглянуть на глаза.
Видно, будет гроза,
Если ноют к утру закомары.
Слава Богу, тебя
Обошли стороной
Той весною лесные пожары.
Как алтарь, ничего?
Покажи-ка престол.
Уцелело ли горнее место?
Тут в углу аналой,
Так, глядишь, через год
Перед ним женихи и невесты
Будут снова в венцах со свечами стоять,
И стихиры под купол взовьются опять
Ну, прощай, не скучай,
Скоро вспыхнет закат:
Спать!
Каргополь.
Дождь.
Над городом повисли
Полинялые холсты.
Дождь
На апсидах отсырелых
Промывает изразцы.
Дождь
Посыпает серой пылью
Позлащенные кресты.
Дождь.
Задрожали, зашумели
Тополёвые листы.
Ты. Каприччо красоты.
Менуэты упоенья,
Терпкий привкус просветленья,
Стыд, боязнь пустоты
И постылость возвращенья.
Ты. Оформленность мечты.
Горловой комок набатом
Бьёт по правым, виноватым,
Крепко сжатые персты
В облаках грозят расплатой.
Ты — Ты, ты, ты, ты, ты, ты....
Лев повернулся,
Гривою тряхнул
И зарычал.
А хвост его расцвёл
Цветком чудесным,
Деревом спасенья.
В том дереве —
Надежды мира,
Вся соль земли
И Божия любовь.
Спелая синь — сгинь!
Колокольцы стылые —
Дзынь!
Глиняный дождь
И звезда Полынь.
Разлилась река,
Зацепилась за облака.
Была и сплыла.
В ничто ушла.
Зря.
Суета сует
И всяческая суета.
Улыбается старцу лев
И целует его в уста.
А цветы в бирюзе спят.
Муравлёные терема,
Глазурованный вертоград.
Ярославль.
Устал.
И вот брожу по лесу, как маньяк,
Меня шатает, как с похмелья.
Осталась мысль одна:
Как не упасть,
Уйти,
Сбежать и от себя, и от людей,
Во мху сыром,
Среди берёз найти спасенье.
От слов мутит.
Тоска, тоска!!!
Очаровательна у сыроежки ножка!
Федерико Гарсиа
Лорке посвящается.
Как спелое яблоко, вечер упал,
Кузнечик зелёным звонком зазвучал,
Звонцы зазвенели над сонным прудом,
В котором колеблется призрачный
дом...
И дым над трубой, словно в памяти след,
Врастает бесшумно в расщелины лет.
Восстало виденье из сумрака вод:
Забытым покоем туман обдаёт,
Руками холодными гладит лицо,
Надвинуть на палец мечтает кольцо.
Раздвинулись ветви, и вот небосвод
На головы золото, золото льёт.
Листья, с дерева слетая,
За ноги хватают.
Вслед охотница лихая
Свору подгоняет.
Окровавленные стрелы
Через лес несутся.
Стой, красотка. Актеону
Уж не увернуться.
Что там... Видел! Было дело,
Подглядел — покаюсь —
Скособоченное тело,
Жёлтой кожи дряблость.
Руки в пятнах умиранья,
Волосы — как вата.
Ты ли это, Артемида,
В зеркале заката?
Нет спасения оленю!
Голова кружится.
Лают, тают, облетают
Пёстрые страницы.
Преклонили головы
Две берёзки в жёлтых ризах
Перед клёном розовым.
Сам - в осенней багрянице,
На престоле из листвы,
Царствует над лесом гордо,
Не заботясь о зиме.
Кленовый лист — осенняя утрата.
Кленовый лист — любящее сердце,
вырванное из груди.
Кленовый лист — обагрённый кровью
врага
наконечник копья.
Кленовый лист — кусок черепицы на
крышах готического города.
Кленовый лист — ещё один лист,
вырванный из книги жизни.
Кленовый лист — мокрая от осенних
дождей
кладбищенская скамейка.
Возник и глухо прокатился,
В ущельях эхом отразился
И в тайных уголках уснул.
Земля восстала ото сна,
Расщелинами потянулась,
Как оленуха, встрепенулась,
И обозначилась весна.
Земли пустоты расцвели,
Расцвеченные жадным
карстом;
С неподражаемым коварством
Вниз сталактиты поползли.
Земли вскипает кровоток,
От жара жилы дробно бьются,
Раскатисто ручьи смеются
И образуют дней поток.
Земля стремится к небесам,
И руки грубые деревьев
Хватают облачные перья,
Но трудно вещим сбыться снам...
_____________________________________________________
|
|
|
|
|
