© Михаил Владимиров mvv235@mail.ru
ЗАВОДИ
I
ЗАВОДЬ
Кипарисы.
(Вода умерла)
Тополь.
(Вода
просветлела)
Ива.
(Вода глубока)
Сердце.
(В глазах
синевела)
II
МАЛЕНЬКАЯ ЗАВОДЬ
Я, смотревшись в
твои очи,
думал о твоей
душе.
Белый олеандр.
Я, смотревшись в
твои очи,
думал о твоих
губах.
Красный
олеандр.
Я смотрелся в
твои очи.
Но ведь ты же
умерла!
Чёрный
олеандр.
III
ВАРИАЦИЯ
Спит воздушная
заводь
под охраною эха.
Стынет водная
заводь
под навесом из
звёзд.
Губ красавицы
заводь
поцелуй создаёт.
IV
ЗАВОДЬ. ПОСЛЕДНЯЯ
ПЕСНЯ.
Уже подкралась
ночь.
Бьются лунные
блики
об наковальню
снов.
Уже подкралась
ночь.
Закуталось старое
дерево
в плащ из
песенных слов.
Уже подкралась
ночь.
Прибежишь ли ко
мне
на свиданье по
лунным дорожкам?
Уже подкралась
ночь.
Встретишь меня,
рыдая,
под тополями
большими.
Ах, смуглянка!
Под тополями
большими.
V
ПОЛУМЕСЯЦ
Полумесяц плывёт
по воде.
Небеса так
сегодня спокойны!
Бледный серп
подрезает неслышно
древний трепет
заснувшей реки,
а
красотка-лягушка, наверно,
его зеркальцем
лунным сочла.
ЧЕТЫРЕ ЖЕЛТЫЕ
БАЛЛАДЫ
I
На верхушке той
горы -
деревце с зелёной
кроной.
Пастух идёт,
пастух
проходит.
Рощицы олив
сбегают
в раскалённую
долину.
Пастух идёт,
пастух
проходит.
Ни овечки, ни
собаки,
ни поддержки, ни
любви.
Пастух идёт.
Словно тучка
золотая,
растворяется в
хлебах.
Пастух
проходит.
II
Земля была
желта.
Блаженство
близко,
пастушочек.
Ни белая луна,
ни звёзды не
блистали.
Блаженство
близко,
пастушочек.
Красотка смуглая
срезает плач
лозы.
Блаженство
близко,
пастушочек.
III
Два рыжих вола
на золотом
поле.
Их походка — как
удары
вековых
колоколов,
а глаза — от
птиц.
Им бы — утренних
туманов,
а они меж тем
в небе апельсин
дырявят
рогом в жаркий
день.
Древние уже с
рожденья,
без хозяина
живут,
только вспоминают
крылья
на своих боках.
Два вола бредут,
вздыхая
о полях земли далёкой,
где трудилась
Руфь,
в поисках брода,
вечного брода,
пьяные от света,
жующие свой плач.
Два рыжих вола
на золотом
поле.
IV
Хожу по небу
среди
жемчужин.
Сегодня вечером
мне показалось,
что я — святой.
И в руки дали
мне луну.
А я её опять
вернул
пространствам,
и наградил меня
Господь
сияньем
ангельским и розой.
Хожу по небу
среди
жемчужин.
И вот теперь иду
по этому большому
полю,
чтоб всех
девчонок
от гадких
ухажёров защитить
и золотою каждого
мальчишку
одарить монеткой.
Хожу по небу
среди
жемчужин.
ПАЛИМПСЕСТЫ
Посвящается
Хосе Морено Вилье.
I
ГОРОД
Столетний лес
окутал этот
город,
но вырос лес
средь океанских
вод.
Проходят воины,
и пролетают
стрелы,
в коралловых
ветвях
прервался их
полёт.
Над крышами домов
качаются деревья,
таинственные
блики исчертили
стеклянный
небосвод.
II
КОРИДОР
По высоким
коридорам
ходят-бродят два
сеньора.
(Новое
небо.
Небесная
синь!)
...ходят-бродят
два сеньора,
в прошлом — два
монаха белых.
(Спелое
небо.
Лиловая
даль!)
...ходят-бродят
два сеньора,
два охотника
былых.
(Старое
небо.
Небо
в огне!)
...ходят-бродят
два сеньора,
в прошлом...
Ночь.
III
ПЕРВАЯ СТРАНИЦА
Посвящается
Исабель Кларе,
моей
крестнице.
Светлый источник.
Светлое небо.
Ох, как огромны
птицы!
Светлое небо.
Светлый источник.
Ох, как горят
апельсины!
Источник.
Небо.
Ох, как нежна
пшеница!
Небо.
Источник.
Ох, зеленеет
пшеница!
АДАМ
Кровавый сноп
пронзает плоть утра,
Надрывно
стонущего, словно роженица.
И голос в ране
брызгами стекла роится,
И кости образ в
синеве окна.
Меж тем
становится заметней белизна
границ охваченной
сырым рассветом сказки,
ещё не знающей
про стыд и про опаску,
а смутность
яблока всё так же холодна.
Адам гадает
лихорадочно по глине
о мальчике, что
взапуски играет,
в двойном биенье
жил отобразившись ныне.
Другой же,
сумрачный Адам мечтает
о смертоносной
каменной луне,
где света сын без
пламени сгорает.
ЦИФЕРБЛАТ
В просвете
времени
себя я ощутил.
То было
мгновенье тишины,
прозрачной
тишины,
огромное кольцо,
где звёзды
чокались
с двенадцатью
плывущими в
пространстве номерами.
ПЛЕННИЦА
Несказанными
путями
робко девушка
проходит,
девушку прозвали
жизнью.
Несказанными
путями.
Зеркальцем
в сияньи солнца
ловит свет —
своё лицо.
Несказанными
путями.
Позабытая,
проходит,
пробирается средь
мрака,
мир слезами
орошает,
взятыми из дней
минувших.
Несказанными
путями.
ПЕСНЯ
Средь листьев
лавра и ветвей
таинственных две
голубицы.
Одна — полуденное
солнце,
другая — бледная
луна.
Соседушки,— у них
спросил я,—
где смерть
запрятана моя?
— В моём хвосте,—
сказало солнце.
— Нет, в горле,—
молвила луна.
И я,
страдая и
блуждая,
нашёл двух
мраморных орлиц
и рядом — голую
девчонку.
Одна из них была
другою,
девчонка — просто
никакою.
Орёлушки,— у них
спросил я,—
где смерть
запрятана моя?
— В моём хвосте,—
сказало солнце.
— Нет, в горле,—
молвила луна.
Среди черешневых
ветвей
две обнажённых
голубицы,
одна из них была
другою
и обе были
никакою.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ЛУНА И СМЕРТЬ
(Из сборника
"Книга стихов".1921г.)
Луна — как зубы
мертвеца сияет.
Какой старинный и
печальный знак!
Застыли русла рек
сухие,
замучались без
зелени поля,
загоревали голые
деревья,
без листьев и без
гнёзд.
Морщинистая Донья
Смерть
среди плакучих ив
гуляет
с нелепой свитой
из забытых снов.
Расхаживает,
продавая краски
свечного воска и
грозы,
подобно колдуну
из сказки
запутанной и
злой.
На ярмарке
полночной
луна у смерти их
приобрела.
Угрюмой этой
ночью
луна сошла с ума!
И я опять в
израненную
душу забираю
печальный тот
театр
и сумрачный партер.
ОТ
ПЕРЕВОДЧИКА
Лорка велик. А потому долго ещё будут
обращаться к нему поэты и переводчики, пытаясь передать как-то при помощи
русских букв немыслимую простоту его испанских слов и выражений, которые как бы
сами собой складываются в волшебную гармонию стихотворных строчек. Строчек,
порождённых ритмикой калейдоскопического мелькания трудновообразимых лорковских
образов, порождающих в свою очередь в наших головах и душах столь же трудно
вообразимые и трудновыразимые красочные картины.
Взяться за переводы Лорки меня побудило одно
— полная неудовлетворённость переводами, опубликованными в наиболее полном из
выходивших в нашей стране сборников Лорки — двухтомном избранном 1986 года (М.,
"Художественная литература"). Конечно, два этих тома содержат переводы,
весьма различающиеся как по качеству, так и по изначальному подходу и самой
манере работы переводчика. Но очень многие из них способны привести в
замешательство читателя, имеющего возможность знакомиться с Лоркой на языке
оригинала. Не выдерживается интонация стиха, зачастую меняется весь его строй,
и стихотворение из перевода превращается в более или менее удачное переложение.
Переводчики то и дело стремятся "русифицировать" стих, вводят, к
примеру, рифму туда, где её у Лорки нет, и где вся ритмика стихотворения
строится на совершенно иных приёмах: повторах, внутренних созвучиях и т.п. То и
дело, благодаря неудачному подбору синонимов, срезается добрая половина смысла
стихотворения, и удивительно многозначные лорковские строки превращаются в
какие-то плоские и банальные сентенции. Но самое ужасное, что переводчики
сплошь да рядом позволяют себе исправлять авторский текст, добавлять новые
образы, целые строчки, о которых у Лорки нет и помину, или заменять простые и
ясные лорковские слова и выражения расхожими поэтическими штампами. И это, если
не говорить о простых переводческих ляпсусах, которых тоже хватает. Иной раз
ошибки появляются уже из-за обыкновенной невнимательности автора перевода (или
подстрочника — ?), и тогда одно слово может превратиться в другое, не имеющее к
первому никакого другого отношения, кроме того, что они схожи в написании.
Теперь я предлагаю читателям знакомство с
моим переводом одного достаточно небольшого поэтического сборника Лорки. Хотя
он и называется "Первые песни", однако по времени создания
стихотворений является третьим и представляет Лорку уже сложившимся поэтом с
выработанным, достаточно характерным поэтическим стилем и стойким интересом к
определённым сторонам жизни. Стихотворения, вошедшие в сборник, относятся к
1922 году, а сам сборник опубликован друзьями поэта в начале рокового для Лорки
1936. В приложении даётся перевод одного из ранних, программных для Лорки
стихотворений — очаровательной пьесы "Луна и смерть" (1919г.) из
сборника "Книга стихов".
МИХАИЛ ВЛАДИМИРОВ
_____________________________________________________
|
|
|
|
|
