МИХАИЛ ВЛАДИМИРОВ
ВАСЬКА
Из Мозамбика Пётр Васильевич вернулся в
чине подполковника. Обратно в гарнизон не хотелось. Хотя бы даже и заместителем
командира полка. А что, два места наклёвывались! Да разве же это жизнь? Торчишь
в какой-нибудь дыре, мыкаешься со всякими чурками...
Водки и той купить негде. Нет уж! Хватило с него черномазых в Африке, так их растак!
Надо было искать место где-нибудь поближе к столицам. Хорошо, друзья по
Академии помогли. Работка нашлась — что надо. В городе, да ещё в институте:
учить остолопов-студентов, как из гаубицы стрелять надо. И смех, и грех!
Во-первых, гаубицы эти ещё с Отечественной войны на вооружении стоят. Хоть бы
самоходными их сделали, что ли, как в Америке. А то, пока тягачом подцепишь её,
пока что, десять раз успеют американцы эти самые, или ещё кто, весь расчёт
отправить к той самой матери. А во-вторых, студентам — что пушки, что гаубицы,
что ракеты стратегические — всё до единой фени. У них
одна забота — как бы от армии отмазаться. Но вот тут-то их и можно за одно
место схватить. Чуть что — и ваша не пляшет.
Отчисление с направлением бумаг в райвоенкомат. И лети мил-друг в свой родной
стройбат. Там-то тебя уму-разуму научат! Так что ходят на кафедру, как
миленькие. — Пётр Васильевич был доволен. Оставалось разрешить проблемы
семейные. Жить со старой женой, Машкой, он не хотел. Да ну её вовсе! Как
узнала, что за границу переводят, так обрадовалась. А пожила в Мозамбике-то
пару недель — и давай дёру. Организм, вишь, у неё! А у него не организм?
Голоштанными командовать, тоже мне радость! Впрочем, бабка, у которой снял Пётр
Васильевич поначалу комнату, оказалась с пониманием. Познакомила быстро с одной
такой... И вскоре он перебрался к новой знакомой. Двухкомнатная квартира Петру
Васильевичу понравилась. Дочка, правда, имеется у Варюхи — в третий класс
ходит, но тут уж ничего не попишешь. Ладно, пообвыкнемся. Да кот ещё —
громадный, серый в полоску.
Кота этого Пётр Васильевич сразу не
взлюбил. Не то чтобы он вообще не любил кошек и всяких там других животных. В
детстве собаку родители подарили — большую рыжую с подпалинами овчарку по
прозвищу Тимур. Когда в Африке служил, то чуть было не купил на базаре суриката
— забавный такой зверёк — не то на суслика похож, не то на хорька, не то на
крысу... Но вот на этого кота, на Ваську, с первого дня спокойно смотреть не
мог. Да и кот тоже — как увидит Петра Васильевича, шипеть начинает, фыркать,
спину дугой выгибать. А не то ляжет прямо посреди кровати и глядит прямо на
тебя нахально. От этого нахального кошачьего взгляда Петру Васильевичу
становилось не по себе. Он начинал злиться, ругаться на
Варьку со Светкой и чуть не пускал в ход кулаки. А этот — у-у, скотина,
— лежит — не пошевельнётся. Но хуже всего было то, что девятилетняя Светлана,
чуть тронь её Васечку, поднимала такой визг, что Петру Васильевичу, привыкшему
справляться с самыми дикими и необученными новобранцами любой национальности,
приходилось с гримасой на лице затыкать уши и ретироваться на кухню. Там он
долго дымил в окно "беломором", с ненавистью бросая в мусорное ведро
один за другим недокуренные хабарики, пока не замолкал в соседней комнате
плаксивый девчоночий голос.
Вообще, жизнь устраивалась. На
поднакопленные за время мозамбикской службы деньги Пётр Васильевич купил
новенький "Жигуль" и мог теперь, хвастаясь перед коллегами-офицерами,
разъезжать по широкому, заставленному гаубицами двору, или кружить вокруг
длинных институтских корпусов, распугивая беспечных голубей и отнюдь не
спешивших на лекции студентов. По воскресеньям ходили с Варварой в кино или
катали в парке Светлану на аттракционах. Ну и всё прочее.
Студенты злили Петра Васильевича
ужасно. Нет, в самом деле, теми, которые без штанов, командовать было куда как
легче! Те хотя и не понимают ни фига, зато хоть слушаются через пень-колоду. А
тут тебе каждый заморыш, замухрышка недоношенный, выпендривается, строит из
себя профессора. А сам угол дирекционный построить не может, противооткатное
устройство с дульным тормозом путает...
Как-то раз Пётр Васильевич так
разозлился на бестолковых студентов, что даже отпустил их с самостоятельной
подготовки, а сам вернулся домой раньше обычного времени. Варька ещё не пришла
с работы, Светлана что-то задерживалась в школе, и ничего другого Петру
Васильевичу не оставалось, как сорвать накопившуюся досаду на коте. Васька
лежал на кровати, вальяжно откинув в сторону задние лапы и подогнув передние
под себя. Гордый, как персидский шах! В эту минуту он почему-то напомнил Петру
Васильевичу одного из студентов по фамилии Баренбойм. Этот Баренбойм свои два
года уже отслужил, бояться ему было нечего, и на занятиях он мало того, что
просто ничего не делал, так ещё и позволял себе различные вольности, как то
отвечать не по уставу, отпускать сомнительного свойства реплики и рисовать на
столах рисуночки оскорбительного для чести Советской Армии содержания. Петру
Васильевичу очень хотелось самому занять место на кровати. Для начала он пару
раз пихнул кота в бок. Тот не отреагировал. "Уйди, падла!"—
уже активнее набросился Пётр Васильевич на кота и стал выдёргивать из-под него
покрывало. Кот зашипел, изогнул спину и угрожающе приподнял лапу. "Ах, ты..!"— Пётр Васильевич схватил со стула полотенце и
принялся, не глядя, наотмашь, изо всех сил стегать по тому месту, где только
что скалилась ехидно усатая морда. Заурчав низко, Васька тяжело соскочил на пол
и спрятался под кровать, откуда долго ещё доносилось его негодующее шипенье, и
слышны были возмущённые удары хвоста по половицам. В этот вечер Пётр Васильевич
был особенно внимателен к Варе, а для Светочки даже решил какие-то примеры из
домашнего задания по математике. Васька с того дня стал побаиваться нового
хозяина, завидев его, быстро вскакивал и, поблёскивая злыми зелёными глазами,
перебирался в соседнюю комнату. Почему-то это ещё больше раздражало Петра
Васильевича. "Кто хозяин в этом доме — я или коты "— бурчал он себе
под нос на разные мотивы, расхаживая из угла в угол. Пора было кончать с этим
двоевластием. Но что было делать с котом?
Из офицеров на кафедре ближе всего
сошёлся Пётр Васильевич с подполковником Мотроховым. Это был старый
артиллерист, командовавший орудийным расчётом чуть ли не со времён Японской
войны. Поговаривали, что был он полковником ещё лет пять тому назад, но однажды
слишком бурно справил очередную годовщину Октябрьской революции. Ну, днём пил,
конечно, а вечером решил выразить как-нибудь своё презрение к мировой
буржуазии, отправился на Дворцовую площадь и помочился принародно на подножие
колонны с ангелом наверху. Ну некрасиво вышло, но разве же это причина, чтобы
хорошего человека в звании понижать? После происшествия этого Мотрохов сразу
вдруг как-то постарел, уволился в отставку и на кафедру стал приходить не в
шинели, а в стареньком пальтишке, из-под которого нелепо выглядывало зелёное
сукно форменных брюк. Студенты Мотрохова любили, так как основное место на его
занятиях занимали не прицельные трубки или топографические реперы, а анекдоты
из наполненной бурными событиями жизни самого бравого подполковника. Вот
этот-то Мотрохов и присоветовал Петру Васильевичу, как ему избавиться от кота.
Однажды от начальника кафедры пришёл
приказ: снимать с занятий всех и вести строем во Дворец Культуры Кирова. Из дружественной Северной Кореи прибыл хор министерства Обороны
имени товарища Ким Ир Сена, и в зале необходимо было создать аншлаг и радостное
воодушевление многочисленных зрителей от знакомства с достижениями культуры
братской страны. Однако не смотря на неоднократные предупреждения о
строжайшей каре, которая постигнет дезертиров, до Дворца Культуры добралась
едва половина студентов. Пётр Васильевич тяжело вздохнул, попросил Мотрохова
переписать оставшихся и помчался домой.
Что-то во взгляде внезапно появившегося
хозяина Ваське сразу не понравилось, и он молниеносно нырнул под кровать. Пётр
Васильевич встал на колени и, наклонив голову к самому полу, попытался
прошептать несколько раз как можно более ласково волшебное слово
"кис-кис". Затем, ругаясь в полголоса, достал
чёрную кожаную сумку, в которой обычно носил сдавать бутылки, разыскал старые
брезентовые рукавицы и полез, кряхтя и охая, под кровать. Комната
огласилась истошным мявом. Но силы были не равны, и, не смотря на мужественное
сопротивление, кот был извлечён, посажен в сумку и наглухо застёгнут молнией.
Оглянувшись по сторонам — не идут ли уже Света с Варей — Пётр Васильевич
ринулся вон из дома, зажав под мышкой сумку с захваченным в плен котом,
продолжавшим при помощи истошных воплей выражать своё крайнее возмущение.
Добежал до метро, страшно опасаясь встретить по дороге какого-нибудь знакомого
человека в погонах, постарался как можно незаметнее проскользнуть мимо
контролёра и, тяжело дыша, помчался вниз по эскалатору. Но и в поезде Пётр
Васильевич никак не мог избавиться от неприятного чувства, что вот-вот
кто-нибудь его узнает и уличит...
Он постарался завезти Ваську как можно
дальше, в противоположный конец города; прошёл одну, вторую улицу, выбрал
дом-корабль повыше и поновее, раскрыл в пропахшей краской парадной сумку,
вытряхнул из неё уже уставшего орать кота и, облегчёно вздохнув, закрыл за
собой дверь.
Домой возвращался Пётр Васильевич по
всем правилам хорошо известной ему из фильмов про шпионов науки. Зачем, почему
— он не знал сам. Но, тем не менее, сменил несколько трамваев, автобусов, а
последний участок дороги проехал за баснословные деньги на чудом остановившемся
такси.
Варю отсутствие кота особенно не
взволновало, зато Света была вне себя. — "Это ты, дядька Петька проклятый,
моего Васечку на улицу выпустил!" — кричала она. Пётр Васильевич, конечно,
отвечал, что он ни про какого Васечку вообще ничего не знает, что был на работе
и выпустить кота никак не мог, что ему самому страшно жалко, что этот Васька
куда-то запропастился и т.д. Девочка успокоилась немного только через несколько
дней, но всё равно глядела на Петра Васильевича глазами затравленного волчонка.
Наконец-то Пётр Васильевич начал
оживать. Больше ему ничто не мешало существовать в уютном мирке двухкомнатной
квартирки. Постепенно стала забываться Африка (будь она неладна!) вместе со
своими голоштанными чернокожими солдатами, джунглями, полными непонятной тёмной
вражды, и удушливой влажной жарой. Он как-то подобрел, купил Варваре у
спекулянта на Октябрьском рынке дорогие французские духи, а Светке — неизвестно
зачем — книжку на непонятном языке с красивыми картинками.
И вот, неделю спустя после случившегося
так кстати корейского концерта, лежал Пётр Васильевич перед телевизором на
своём любимом диване и смотрел программу "Время". Варвара шебуршилась
на кухне, а Светка делала вид, будто с крайним усердием занимается
приготовлением уроков. Пётр Васильевич начал уже понемногу похрапывать, как
вдруг раздался звонок в дверь. На пороге стояла соседка.
— Это ваш, что ли, кот там концерт
устроил на лестнице?
— Васечка!!! — Светлана с визгом
бросилась к двери.
За неделю кот исхудал, шерсть на нём
свалялась грязными клочьями, а на разбитом носу красовалась громадная, покрытая
красно-коричневой коркой, ссадина. Держался Васька гордо и независимо, на Петра
Васильевича даже и не взглянул, только изогнул дугой спину и победно поднял
кверху хвост, когда проходил мимо дивана. Как он сумел найти дорогу домой, не
заблудиться, не угодить под машину, так и осталось тайной для Петра
Васильевича. Впрочем, он не очень об этом задумывался — такая вдруг навалилась
на него тоска. Серая, неподъёмная безысходность, сквозь пелену которой
отчётливо проступали и нагло глядели не желающие признавать в этом доме
никакого порядка нахальные жёлто-зелёные глаза. Медленно, с отчаяньем, плохо
скрытым во взоре, Пётр Васильевич поднялся с дивана, заперся в уборной, присел
на краешек унитаза и тихонечко завыл.
На следующий день студенты заметили,
что занятия ведёт Пётр Васильевич необыкновенно рассеянно. Не было слышно
обычных анекдотов про голоштанных африканцев, а что творится на блестящих
металлических поверхностях ПУО — приборов управления огнём — он, казалось,
вообще не замечал. А с самоподготовки подполковник и вовсе всех отпустил. Будущие
офицеры запаса радостно повскакали с мест. "Студент Баренбойм, попрошу
задержаться",— неожиданно для самого себя бросил Пётр Васильевич.
Ничего хорошего от такой просьбы
студент Баренбойм, естественно, не ждал. На военное дело он давно, как
говорится, забил болт и на занятиях либо читал, не особо скрываясь,
припрятанную под столом книгу, либо дулся с соседями в морской бой. Предложение
подполковника, однако, несколько его озадачило.
— У тебя отец ведь в больнице работает?
Дело есть. Поможешь — за мной не пропадёт...
Через неделю Баренбойм с торжествующим
видом вытащил на перерыве из портфеля бутылочку с плотно прикрученной пробкой.
"Молодец!— сказал ему Пётр Васильевич тихо,— можешь сегодня идти домой.
Оставшиеся на этот день занятия Пётр
Васильевич проводил с безоглядной весёлостью. "Внимание!— кричал он в
голос, Воздушная разведка доложила, что вон в том стогу с координатами
такими-то и такими-то находятся Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер. Студент
Сидоров назначается командиром батареи. Ваши действия, товарищ Сидоров?"
— Товарищ подполковник, — робко пытался
возразить Сидоров,— но ведь сейчас в США президентом уже не Рейган, а Буш
работает.
— Всё равно!— не унимался Пётр
Васильевич,— значит она по старой памяти Бушу Рейгана предпочла... Огонь! —
Пли!
Возвращаясь
после работы домой, Пётр Васильевич пропустил два трамвая — они показались ему
чересчур переполненными. В третий всё же сел. Но бутылочку в кармане форменного
кителя старался всё время придерживать рукой, чтобы, не дай бог, не
опрокинулась, проверял, не отвинтилась ли случаем крышка. Напиравшую на
остановках толпу решительно отодвигал в сторону:
— Но-но, у меня тут бомба!
— Знаем, какая у тебя там бомба!—
посмеивалась толпа, но на всякий случай отодвигалась.
Утром, дождавшись, когда уйдут Варя со
Светланкой, Пётр Васильевич позвонил на кафедру и попросил передать начальству,
что плохо себя чувствует и не сможет сегодня прибыть на службу. Отпросившись,
он удовлетворённо похлопал себя по коленкам и, насвистывая какой-то марш,
принялся шарить по дальним углам старого платяного шкафа, пока не нащупал
хорошо припрятанную с вечера бутылочку. Затем отодрал от рулона ваты приличный
кусок и зашагал по комнате из угла в угол, поглядывая на дремлющего возле
батареи кота. Весёлое возбуждение постепенно сменялось на лице подполковника
некоторой задумчивостью. Наконец, он решительно двинулся в сторону ванной и
достал оттуда таз, с усилием открутил герметическую пробку бутылочки и —
стараясь держать вату как можно дальше от собственного носа — обильно полил её
хлороформом. Брезгливо отвернувшись, сунул вату под перевёрнутый таз и принялся
за ловлю кота. Васька, сразу смекнувший, что дело добром не кончится,
сопротивлялся до конца. Отяжелевший на варвариных хлебах, Пётр Васильевич скоро
устал бегать по квартире и остановился, тяжело дыша и ругаясь, на чём свет
стоит. Чуть отдышавшись, он сообразил, что голыми руками ему врага не взять, и
вооружился при помощи лыжной палки и совка. При посредстве сих орудий орущий
благим матом кот был извлечён из-под дивана, схвачен за шкирку и посажен под
таз. Но тут же с воплем выскочил обратно, перевернув орудия убийства, и вновь
попытался где-нибудь скрыться... Но вскоре снова был пойман и вновь водворён
под таз. Для верности Пётр Васильевич выплеснул остатки жидкости из бутылочки
прямо в морду коту, потом долго думал, чем бы ему прижать таз, чтобы жертве не
удалось освободиться снова, наконец, сел сверху сам, да так и сидел некоторое
время, ожидая, пока там, под тазом, прекратится всякое движенье. Но кот,
по-видимому, решил бороться до конца.
— У, гад! Падла!—
не выдержал, наконец, Пётр Васильевич, Тут сам помрёшь, пока с этой сволочью
справишься! Тоже мне, наркоз!
Васька притих, и Пётр Васильевич
приподнял таз, зажимая нос свободной рукой. Кот лежал в какой-то неестественной
позе и хрипло, с надрывом, дышал; изо рта у него шла пена. Пётр Васильевич
грязно выругался, схватил обмякшего кота за шею и изо всех сил сжал пальцы.
Васька дёрнулся несколько раз конвульсивно, вцепился в последний раз Петру
Васильевичу в руки и вытянулся. Пётр Васильевич вздохнул с чувством облегчения,
брезгливо закинул дохлого кота под диван и поехал за город к приятелю —
отходить душой и смотреть новые американские видаки.
* * *
Вскоре подошло и время экзаменов. Само
собой разумеется, студент Баренбойм военного дела не сдавал. Выбрав билет, он
подошёл к товарищу подполковнику и получил свою пятёрку "автоматом" —
за большое прилежание и выдающиеся успехи в ходе освоения военных дисциплин. Но
и остальные студенты не сплоховали. Отозвав Петра Васильевича в сторонку, они
преподнесли ему по случаю праздника (наверное, приближался какой-нибудь военный
праздник — ведь у нас их не мало) бутылку коньяку, и
Пётр Васильевич остался вполне удовлетворён их подготовкой.
_____________________
|
|
|
|
|
