МИХАИЛ ВЛАДИМИРОВ
Вошла, задевая волочившейся по полу
сумкой за двери, заплёванные стены и ноги копошившихся среди своего барахла
пассажиров. Сзади, сопя носом, тащился Колька. — Племянничек!
Места оказались
почти что у самого входа. Хорошо ещё, что купе — не плацкарт! Спасибо сеструхе,
молодец, Танька, купила всё-таки.
Плюхнулась на
лавку, отдышалась немного.
Вроде и выпила
самую малость: с Танюхой прощалась, ну с девками там, а голова кругом идёт.
— Расселся чего,
уродище,— это Кольке она,— вставай, вещи распихать надо.
Только распихала,
села, вздохнула свободно, как снова вставай-подымайся. Сосед! Молодой, вроде
так, ничего себе, тоже барахлишко своё под лавки рассовал.
Боже, Боже, какая
тоска. Что же делать? Ведь ехать-то долго. День, и ночь ещё. Со скуки
подохнуть. Волком взвыть. Ох, картишки-то не взяла, а ведь талдычил всё Колька
про них.
Вот и поехали.
Перед самым отходом прибежала соседка ещё. Оказалась учительницей со стажем.
У-у! Рожа постная. Скоро в гроб ей пора, а туда же ещё, молодится! Пропадать
что ли нам от тоски из-за неё? Или с этим язык почесать?
— Слушай, звать
тебя как? — Ты, Вадик, случаем не из этих самых — ну из тех, которые деньги
лопатами гребут и мешками собирают? Ах, вот как! Ну, так я и думала. — А что,
жалеть их что ли, деньги эти самые? — Тьфу! — Мы вчера — с Колькой вон — из
гостей возвращались, дак троллейбус, падла, из-под самого носа ушёл. Ну так
что, ждать нам что ли? Или пёхом я три остановки потопаю? Ну, тормознули
“шестёрку”, подскочили за парочку тонн. Да какие тут деньги? Ведь вечно: тому
дай, этому дай... Ты, Колька, сколько математику за экзамен в тот раз заплатил?
— Вот то-то! — Что? Вы не брали ни с детей, ни с родителей, Анна Григорьевна?
Авторитет, говорите, большой? Да кто же вам даст! А вот вам, Вадик, часто
давать приходилось? — Колбаски вот возьмите, огурчика. — Мы? Конечно же, будем!
Вот только Колька не будет. Нельзя, он у меня ещё маленький. — Что? — Нет, ни
фига! Никаких чуть-чуть. Ну разве на самое донышко. Так, попробовать. Ой, как я
люблю это самое! Вот недавно...
— Кем работаю? Ай,
и не всё ли равно, кем работаю, Вадик! — Диспетчером работаю. По лифтам. Сутки
— дежурство, трое гуляешь. Ой, да ну ты что...! Ха-ха-ха. — Ты, Коля, не слушай!
Тебе такие вещи знать не положено. — Мало ли что у вас там в школе ещё
рассказывают. Вот, поди, лучше, кипятку набери. — Чего тут не уметь? Там у
проводницы спросишь!
Ах, теперь такие
дети пошли, Анна Григорьевна! Как вы в школе со всеми справляетесь? — Ой, да ну
бросьте! — Вадик, ты в какие рестораны больше всего ходить любишь? — Мне самую
капельку.
— Где это мы едем?
— Ну ты что, сейчас и Колька придёт!
Колька и вправду
пришёл, притащил кипяток. Принялись пить чай.
— Огурца? Как? На
что он похож? — Ну, вы скажете Анна Григорьевна! Вадик, будемте с вами на ты.
Что? Давно? А я и не заметила! — Брудершафт! — Ой, щекотно! — Берите, вот
курочка. — Что мне нравится? — Нежность и ласка! — Ну зачем же, милейшая Анна
Григорьевна, всё сводить на постель? Вот была я в том месяце в Эрмитаже... Там
одна есть такая картина... — Нет, не та! — Не совсем уж и голая!.. У неё там
такая повязочка... — Груди? — Фи, Вадик, фи. И ведь всё-таки здесь же ребёнок!
— Не такое слыхал? — Что? Какие картинки? Вот я за ухо живо тебя! — Да,
пожалуйста, Анна Григорьевна, и берите капусту. Здесь отличный бисквит и
котлеты из лучшего мяса. И не бойтесь, я их приготовила только вчера. — Ай!
Вадик, вы уронили котлету на брюки. — Да, конечно, на ты. Вчера вечером по
телевизору говорили... Вы знаете, там такая есть передача. Такое, не при детях
будь сказано, показали на днях... — Что? Куда ты ходил? Да ведь это же гадость!
Порнография! Как тебя пропустили? — Как, откуда я знаю? — Может быть, и
смотрела. Вот это уж дело моё! — Что? Попробовать? С кем, не с тобой ли? Ух,
противный мальчишка! От горшка два вершка, а туда же! Вот сейчас тебе Вадик
задаст! — Что? Случайно? Нечаянно? Больше не будет? Ну, так и быть, извиню ради
первого раза. — Лезь на полку и спи! И чтоб до утра больше рта не раскрыл!
— Вадик, милый, ну
что ж это, а? — Нет, немножечко только, не то я совсем опьянею. — Руки положила
на стол, голову — на руки щекой, и на Вадика — глазом. — Ох, я пьяная, да! Анна
Григорьевна, конфетку хотите? — Ничего себе, сколько натикало таймов уже! — В
поезде время то тянется, то вовсе его не заметно. Пожалуй, я буду ложиться. Там
свободно? — Пойду, прогуляюсь.
Вернулась в
халатике. Анна Григорьевна двинулась в те же места. Боже, Боже, какая
смертельная скука! Вадик поднялся, прошёлся два раза по узкой клетушке купе и
примостился на краешке дивана, рядом. Говорили о чём-то. Возвратилась Анна
Григорьевна и с оханьем улеглась на свою полку. Поворочалась, пошебуршилась и
отвернулась к стене. Вадик придвинулся ближе. Наклонился. Ткнулся губами в лицо.
Прогонять и отталкивать не было сил. Вот ведь стыд-то! В вагоне! А Колька? А
эта? — “Вадик”,— горячо зашептала ему что-то, попыталась освободиться и
откинулась бессильно...
Анна Григорьевна с
нескрываемым интересом наблюдала за сценой; с верхней полки свешивалась
растрёпанная Колькина голова; сквозь неплотно закрытую дверь заглядывала с
любопытством коровообразная проводница.
* * *
Проснулась в
шесть. Вспомнила сразу. Вадик мирно посапывал на своей полке. Рот у него был
приоткрыт, и во всём облике проглядывала какая-то наивная щенячья глупость.
Болело, кажется, всё тело. Кошмар, кошмар! Ну что за ерунда? Скоро, что ли,
Коряжма? Выходить! Да не видел ли Колька? Господи, ну зачем же всё это, к чему?
Что за жизнь? Кому нужна такая жизнь?
— Вставай! Да
вставай же! Выходим!
— А-а-а... Ну как
оно прошло?
— Гад, гад, гад!
И ещё что-то — шёпотом. Закричала,
заплакала б в голос, если бы не те двое. Вытащила из багажного ящика сумку и,
размазывая по щекам слёзы, потащилась к выходу.
|
|
|
|
|
