Анна Ахматова. Чётки

Анна Ахматова

Чётки

1914

                                          Прости ж навек! Но знай,

                                                       что двух виновных,

                                          Не одного, найдутся имена

                                          В стихах моих, в преданиях

                                                       любовных.

                                                                   Баратынский

Сергей Чесноков-Ладыженский. Гумилёв и Ахматова

                  Смятение[MVV1]

Было душно от жгучего света,

А взгляды его — как лучи.

Я только вздрогнула: этот

Может меня приручить.

Наклонился — он что-то скажет…

От лица отхлынула кровь.

Пусть камнем надгробным ляжет

На жизни моей любовь.

Не любишь, не хочешь смотреть?

О, как ты красив, проклятый!

И я не могу взлететь,

А с детства была крылатой.

Мне очи застит туман,

Сливаются вещи и лица,

И только красный тюльпан,

Тюльпан у тебя в петлице.

Как велит простая учтивость,

Подошёл ко мне. Улыбнулся,

Полуласково, полулениво

Поцелуем руки коснулся.

И загадочных, древних ликов[MVV2]

На меня поглядели очи...

Десять лет замираний и криков,

Все мои бессонные ночи

Я вложила в тихое слово

И сказала его — напрасно.

Отошёл ты, и стало снова

На душе и пусто и ясно.

                  Февраль 1913

                  Прогулка

Перо задело о верх экипажа.

Я поглядела в глаза его.

Томилось сердце, не зная даже

Причины горя своего.

Безветрен вечер и грустью скован

Под сводом облачных небес,

И словно тушью нарисован

В альбоме старом Булонский Лес.

Бензина запах и сирени,

Насторожившийся покой...

Он снова тронул мои колени

Почти не дрогнувшей рукой.

                  Май 1913

                  Вечером

Звенела музыка в саду

Таким невыразимым горем.

Свежо и остро пахли морем

На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: «Я верный друг!» —

И моего коснулся платья.

Как не похожи на объятья

Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,

Так на наездниц смотрят стройных...

Лишь смех в глазах его спокойных

Под лёгким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса

Поют за стелющимся дымом:

«Благослови же небеса —

Ты первый раз одна с любимым».

                  Март 1913

Сергей Судейкин. Реклама «Бродячей Собаки»

                  * * *

Все мы бражники здесь, блудницы[MVV3] ,

Как невесело вместе нам!

На стенах цветы и птицы

Томятся по облакам.

Ты куришь чёрную трубку,

Так странен дымок над ней.

Я надела узкую юбку,

Чтоб казаться ещё стройней.

Навсегда забиты окошки.

Что там — изморозь или гроза?

На глаза осторожной кошки

Похожи твои глаза.

О, как сердце моё тоскует!

Не смертного ль часа жду?

А та, что сейчас танцует,

Непременно будет в аду.

                  1 января 1913

                  * * *

После ветра и мороза было

Любо мне погреться у огня.

Там за сердцем я не уследила,

И его украли у меня.

Новогодний праздник длится пышно,

Влажны стебли новогодних роз,

А в груди моей уже не слышно

Трепетания стрекоз.

Ах! не трудно угадать мне вора,

Я его узнала по глазам.

Только страшно так, что скоро, скоро

Он вернёт свою добычу сам.

                  Январь 1914

                  * * *

 ...И на ступеньки встретить

Не вышли с фонарем.

В неровном лунном свете

Вошла я в тихий дом.

Под лампою зелёной,

С улыбкой неживой,

Друг шепчет: «Сандрильона,

Как странен голос твой!»

В камине гаснет пламя,

Томя, трещит сверчок.

Ах! кто-то взял на память

Мой белый башмачок

И дал мне три гвоздики,

Не подымая глаз.

О милые улики,

Куда мне спрятать вас?

И сердцу горько верить,

Что близок, близок срок,

Что всем он станет мерить

Мой белый башмачок.

                  Февраль 1913

                  * * *

Безвольно пощады просят

Глаза. Что мне делать с ними,

Когда при мне произносят

Короткое, звонкое имя?[MVV4]

Иду по тропинке в поле

Вдоль серых сложенных брёвен.

Здесь лёгкий ветер на воле

По-весеннему свеж, неровен.

И томное сердце слышит

Тайную весть о дальнем.

Я знаю: он жив, он дышит,

Он смеет быть не печальным.

                  * * *

Покорно мне воображенье

В изображеньи серых глаз.

В моём тверском уединеньи

Я горько вспоминаю Вас.

Прекрасных рук счастливый пленник[MVV5] ,

На левом берегу Невы,

Мой знаменитый современник,

Случилось, как хотели Вы,

Вы, приказавший мне: довольно,

Поди, убей свою любовь!

И вот я таю, я безвольна,

Но все сильней скучает кровь.

И если я умру, то кто же

Мои стихи напишет Вам,

Кто стать звенящими поможет

Ещё не сказанным словам?

                  Июль 1913

                  Слепнёво

                  Отрывок

...И кто-то, во мраке дерев незримый,

Зашуршал опавшей листвой

И крикнул: «Что сделал с тобой любимый,

Что сделал любимый твой!

Словно тронуты чёрной, густою тушью

Тяжёлые веки твои.

Он предал тебя тоске и удушью

Отравительницы любви.[MVV6]

Ты давно перестала считать уколы —

Грудь мертва под острой иглой,

И напрасно стараешься быть весёлой —

Легче в гроб тебе лечь живой!...»

Я сказала обидчику: «Хитрый, чёрный,

Верно, нет у тебя стыда.

Он тихий, он нежный, он мне покорный,

Влюблённый в меня навсегда!»

                  26 декабря 1911

                  * * *

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем. И она тиха.

Ты напрасно бережно кутаешь

Мне плечи и грудь в меха[MVV7]

И напрасно слова покорные

Говоришь о первой любви.

Как я знаю эти упорные,

Несытые взгляды твои!

                  Декабрь 1913

                  Царское Село

                  * * *

Не будем пить из одного стакана[MVV8]

Ни воду мы, ни сладкое вино,

Не поцелуемся мы утром рано,

А ввечеру не поглядим в окно.

Ты дышишь солнцем, я дышу луною,

Но живы мы любовию одною.

Со мной всегда мой верный, нежный друг,

С тобой твоя весёлая подруга.

Но мне понятен серых глаз испуг,

И ты виновник моего недуга.

Коротких мы не учащаем встреч.

Так наш покой нам суждено беречь.

Лишь голос твой поёт в моих стихах,

В твоих стихах моё дыханье веет.

О, есть костёр, которого не смеет

Коснуться ни забвение, ни страх.

И если б знал ты, как сейчас мне любы

Твои сухие розовые губы!

                  * * *

У меня есть улыбка одна.

Так. Движенье чуть видное губ.

Для тебя я её берегу —

Ведь она мне любовью дана.

Всё равно, что ты наглый и злой,

Всё равно, что ты любишь других.

Предо мной золотой аналой,

И со мной сероглазый жених.

                  * * *

Столько просьб у любимой всегда![MVV9]

У разлюбленной просьб не бывает.

Как я рада, что нынче вода

Под бесцветным ледком замирает.

И я стану — Христос, помоги! —

На покров этот, светлый и ломкий,

А ты письма мои береги,

Чтобы нас рассудили потомки.

Чтоб отчётливей и ясней

Ты был виден им, мудрый и смелый.

В биографии славной твоей

Разве можно оставить пробелы?

Слишком сладко земное питьё,

Слишком плотны любовные сети.

Пусть когда-нибудь имя моё

Прочитают в учебнике дети,

И, печальную повесть узнав,

Пусть они улыбнутся лукаво.

Мне любви и покоя не дав,

Подари меня горькою славой.

                  * * *

В последний раз мы встретились тогда

На набережной, где всегда встречались.

Была в Неве высокая вода,

И наводненья в городе боялись.

Он говорил о лете и о том,

Что быть поэтом женщине — нелепость.

Как я запомнила высокий царский дом

И Петропавловскую крепость! —

Затем, что воздух был совсем не наш,

А как подарок Божий — так чудесен,

И в этот час была мне отдана

Последняя из всех безумных песен.

                  Январь 1914

                  * * *

Здравствуй! Лёгкий шелест слышишь

Справа от стола?..

Этих строчек не допишешь —

Я к тебе пришла.

Неужели ты обидишь

Так, как в прошлый раз:

Говоришь, что рук не видишь,

Рук моих и глаз.

У тебя светло и просто.

Не гони меня туда,

Где под душным сводом моста

Стынет грязная вода.

                  Октябрь 1913

II

Ольга Кардовская. Портрет Ахматовой. 1914

                  * * *

Цветов и неживых вещей

Приятен запах в этом доме.

У грядок груды овощей

Лежат, пестры, на чернозёме.

Ещё струится холодок,

Но с парников снята рогожа.

Там есть прудок, такой прудок,

Где тина на парчу похожа.

А мальчик мне сказал, боясь,

Совсем взволновано и тихо,

Что там живёт большой карась

И с ним большая карасиха.

                  * * *

Каждый день по-новому тревожен,

Всё сильнее запах спелой ржи.

Если ты к ногам моим положен,

Ласковый, лежи.

Иволги кричат в широких клёнах,

Их ничем до ночи не унять.

Любо мне от глаз твоих зелёных

Ос весёлых отгонять.

На дороге бубенец зазвякал —

Памятен нам этот лёгкий звук.

Я спою тебе, чтоб ты не плакал,

Песенку о вечере разлук.

                  * * *

Мальчик сказал мне: «Как это больно!»

И мальчика очень жаль...

Ещё так недавно он был довольным

И только слыхал про печаль.

А теперь он знает всё не хуже

Мудрых и старых вас.

Потускнели и, кажется, стали ýже

Зрачки ослепительных глаз.

Я знаю: он с болью своей не сладит,

С горькой болью первой любви.

Как беспомощно, жадно и жарко гладит

Холодные руки мои.

                  Октябрь 1913

                  * * *

Высокие своды костёла[MVV10]

Синей, чем небесная твердь...

Прости меня, мальчик весёлый,

Что я принесла тебе смерть —

За розы с площадки круглой,

За глупые письма твои,

За то, что, дерзкий и смуглый,

Мутно бледнел от любви.

Я думала: ты нарочно —

Как взрослые хочешь быть.

Я думала томно-порочных

Нельзя, как невест, любить.

Но всё оказалось напрасно.

Когда пришли холода,

Следил ты уже бесстрастно

За мной везде и всегда,

Как будто копил приметы

Моей нелюбви. Прости!

Зачем ты принял обеты

Страдальческого пути?

И смерть к тебе руки простёрла...

Скажи, что было потом?

Я не знала как хрупко горло

Под синим воротником.

Прости меня, мальчик весёлый,

Совёнок замученный мой!

Сегодня мне из костёла

Так трудно уйти домой.

                  Ноябрь 1913

                  Царское Село

                  * * *

                                          М. Лозинскому

Он длится без конца — янтарный, тяжкий день!

Как невозможна грусть, как тщетно ожиданье!

И снова голосом серебряным олень

В зверинце говорит о северном сияньи.

И я поверила, что есть прохладный снег

И синяя купель для тех, кто нищ и болен,

И санок маленьких такой неверный бег

Под звоны древние далёких колоколен.

                  Голос памяти

                                          О.А. Глебовой-Судейкиной[MVV11]

Что ты видишь, тускло на стену смотря,

В час, когда на небе поздняя заря?

Чайку ли на синей скатерти воды,

Или флорентийские сады?

Или парк огромный Царского Села,

Где тебе тревога путь пересекла?

Иль того ты видишь у своих колен,

Кто для белой смерти твой покинул плен?

Нет, я вижу стену только — и на ней

Отсветы небесных гаснущих огней.

                  18 июня 1913

                  Слепнёво

                  * * *

Я научилась просто, мудро жить,

Смотреть на небо и молиться Богу,

И долго перед вечером бродить,

Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи,

И никнет гроздь рябины жёлто-красной,

Слагаю я весёлые стихи

О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь

Пушистый кот, мурлыкает умильней,

И яркий загорается огонь

На башенке озёрной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь

Крик аиста, слетевшего на крышу.

И если в дверь мою ты постучишь,

Мне кажется, я даже не услышу.

                                                 * * *

Здесь всё то же, то же, что и прежде,

Здесь напрасным кажется мечтать.

В доме, у дороги непроезжей,

Надо рано ставни запирать.

Тихий дом мой пуст и неприветлив,

Он на лес глядит одним окном.

В нём кого-то вынули из петли

И бранили мёртвого потом.

Был он грустен или тайно-весел,

Только смерть — большое торжество.

На истёртом красном плюше кресел

Изредка мелькает тень его.

И часы с кукушкой ночи рады,

Всё слышней их чёткий разговор.

В щёлочку смотрю я. Конокрады

Зажигают за холмом костёр.

И, пророча близкое ненастье,

Низко, низко стелется дымок.

Мне не страшно. Я ношу на счастье

Тёмно-синий шёлковый шнурок.

                  Май 1912

                  Флоренция

                  Бессонница

Где-то кошки жалобно мяукают,

Звук шагов я издали ловлю...

— Хорошо твои слова баюкают:

Третий месяц я от них не сплю.

Ты опять, опять со мной, бессонница!

Неподвижный лик твой узнаю.

Что, красавица, что, беззаконница,

Разве плохо я тебе пою?

Окна тканью белою завешены,

Полумрак струится голубой...

Или дальней вестью мы утешены?

Отчего мне так легко с тобой?

                  Зима 1912

                  Царское Село

                  * * *

Ты знаешь, я томлюсь в неволе,

О смерти Господа моля.

Но всё мне памятна до боли

Тверская скудная земля.

Журавль у ветхого колодца,

Над ним, как кипень, облака,

В полях скрипучие воротца,

И запах хлеба, и тоска.

И те неяркие просторы,

Где даже голос ветра слаб,

И осуждающие взоры

Спокойных загорелых баб.

                  Осень 1913

                  Слепнёво

                  * * *

Углём наметил на левом боку

Место, куда стрелять,

Чтоб выпустить птицу — мою тоску —

В пустынную ночь опять.

Милый! Не дрогнет твоя рука,

И мне недолго терпеть.

Вылетит птица — моя тоска,

Сядет на ветку и станет петь.

Чтоб тот, кто спокоен в своём дому,

Раскрывши окно, сказал:

«Голос знакомый, а слов не пойму», —

И опустил глаза.

                  31 января 1914

                  Петербург

III

                  * * *

Помолись о нищей, о потерянной,

О моей живой душе,

Ты, в своих путях всегда уверенный,

Свет узревший в шалаше.

И тебе, печально-благодарная,

Я за это расскажу потом,

Как меня томила ночь угарная,

Как дышало утро льдом.

В этой жизни я немного видела,

Только пела и ждала.

Знаю: брата я не ненавидела

И сестры не предала.

Отчего же Бог меня наказывал

Каждый день и каждый час?

Или это Ангел мне указывал

Свет, невидимый для нас?

                  Май 1912

                  Флоренция

                  * * *

Вижу выцветший флаг над таможней

И над городом жёлтую муть.

Вот уж сердце мое осторожней

Замирает, и больно вздохнуть.

Стать бы снова приморской девчонкой,

Туфли на босу ногу надеть,

И закладывать косы коронкой,

И взволнованным голосом петь.

Всё глядеть бы на смуглые главы

Херсонесского храма с крыльца

И не знать, что от счастья и славы

Безнадёжно дряхлеют сердца.

                  Осень 1913

                  * * *

Плотно сомкнуты губы сухие.

Жарко пламя трёх тысяч свечей.

Так лежала княжна Евдокия[MVV12]

На душистой сапфирной парче.

И, согнувшись, бесслёзно молилась

Ей о слепеньком мальчике мать,

И кликуша без голоса билась,

Воздух силясь губами поймать.

А пришедший из южного края

Черноглазый, горбатый старик,

Словно к двери небесного рая,

К потемневшей ступеньке приник.

                  Осень 1913

                  * * *

Дал Ты мне молодость трудную.

Столько печали в пути.

Как же мне душу скудную

Богатой Тебе принести?

Долгую песню, льстивая,

О славе поёт судьба.

Господи! я нерадивая,

Твоя скупая раба.

Ни розою, ни былинкою

Не буду в садах Отца.

Я дрожу над каждой соринкою,

Над каждым словом глупца.

                  19 декабря 1912, вечер

                  8 ноября 1913[MVV13]

Солнце комнату наполнило

Пылью жаркой и сквозной.

Я проснулась и припомнила:

Милый, нынче праздник твой.

Оттого и оснежённая

Даль за окнами тепла,

Оттого и я, бессонная,

Как причастница спала.

                  * * *

Ты пришёл меня утешить, милый,

Самый нежный, самый кроткий...

От подушки приподняться нету силы,

А на окнах частые решётки.

Мёртвой, думал, ты меня застанешь,

И принес веночек неискусный.

Как улыбкой сердце больно ранишь,

Ласковый, насмешливый и грустный.

Что теперь мне смертное томленье!

Если ты ещё со мной побудешь,

Я у Бога вымолю прощенье

И тебе, и всем, кого ты любишь.

                  Май 1913

                  Петербург, Крестовский остров[MVV14]

                  * * *

Умирая, томлюсь о бессмертьи.

Низко облако пыльной мглы...

Пусть хоть голые красные черти,

Пусть хоть чан зловонной смолы.

Приползайте ко мне, лукавьте,

Угрозы из ветхих книг,

Только память вы мне оставьте,

Только память в последний миг.

Чтоб в томительной веренице

Не чужим показался ты,

Я готова платить сторицей

За улыбки и за мечты.

Смертный час, наклонясь, напоит

Прозрачною сулемой.

А люди придут, зароют

Моё тело и голос мой.

                  Царское Село

                  * * *

Ты письмо моё, милый, не комкай.

До конца его, друг, прочти.

Надоело мне быть незнакомкой,

Быть чужой на твоём пути.

Не гляди так, не хмурься гневно,

Я любимая, я твоя.

Не пастушка, не королевна

И уже не монашенка я —

В этом сером, будничном платье,

На стоптанных каблуках...

Но, как прежде, жгуче объятье,

Тот же страх в огромных глазах.

Ты письмо моё, милый, не комкай,

Не плачь о заветной лжи.

Ты его в твоей бедной котомке

На самое дно положи.

                  Царское Село

                  Исповедь

Умолк простивший мне грехи.

Лиловый сумрак гасит свечи,

И тёмная епитрахиль

Накрыла голову и плечи.

Не тот ли голос: «Дева! Встань...»[MVV15]

Удары сердца чаще, чаще,

Прикосновение сквозь ткань

Руки, рассеянно крестящей.

                  Царское Село

                  * * *

                              Николаю Гумилёву

В ремешках пенал и книги были,

Возвращалась я домой из школы.

Эти липы, верно, не забыли

Нашу встречу, мальчик мой весёлый.

Только, ставши лебедем надменным,

Изменился серый лебедёнок.

А на жизнь мою лучом нетленным

Грусть легла, и голос мой незвонок.

                  Царское Село

                  * * *

Со дня Купальницы-Аграфены

Малиновый платок хранит.[MVV16]

Молчит, а ликует, как Царь Давид.[MVV17]

В морозной келье белы стены,

И с ним никто не говорит.

Приду и стану на порог,

Скажу: «Отдай мне мой платок!»

                  Осень 1913

                  Царское Село

                  * * *

Я с тобой не стану пить вино,

Оттого что ты мальчишка озорной.

Знаю я — у вас заведено

С кем попало целоваться под луной.

     А у нас — тишь да гладь,

     Божья благодать.

     А у нас — светлых глаз

     Нет приказу поднимать.

                  Декабрь 1913

                  * * *

Вечерние часы перед столом,

Непоправимо белая страница,

Мимоза пахнет Ниццей[MVV18]  и теплом,

В луче луны летит большая птица.

И, туго косы на ночь заплетя,

Как будто завтра нужны будут косы,

В окно гляжу я, больше не грустя,

На море, на песчаные откосы.

Какую власть имеет человек,

Который даже нежности не просит!

Я не могу поднять усталых век,

Когда моё он имя произносит.

                  Лето 1913

                  Слепнёво

IV

                  * * *

Как вплелась в мои тёмные косы

Серебристая нежная прядь —

Только ты, соловей безголосый,

Эту муку сумеешь понять.

Чутким ухом далёкое слышишь

И на тонкие ветки ракит,

Весь нахохлившись, смотришь — не дышишь,

Если песня чужая звучит.

А ещё так недавно, недавно

Замирали вокруг тополя,

И звенела и пела отравно

Несказанная радость твоя.

                  <22 октября> 1912

                  * * *

«Я пришла тебя сменить, сестра,

У лесного, у высокого костра.

Поседели твои волосы. Глаза

Замутила, затуманила слеза.

Ты уже не понимаешь пенья птиц,

Ты ни звёзд не замечаешь, ни зарниц.

И давно удары бубна не слышны,

А я знаю, ты боишься тишины.

Я пришла тебя сменить, сестра,

У лесного, у высокого костра».

«Ты пришла меня похоронить.

Где же заступ твой, где лопата?

Только флейта в руках твоих.

Я не буду тебя винить,

Разве жаль, что давно, когда-то,

Навсегда мой голос затих.

Мои одежды надень,

Позабудь о моей тревоге,

Дай ветру кудрями играть.

Ты пахнешь, как пахнет сирень,

А пришла по трудной дороге,

Чтобы здесь озарённой стать».

И одна ушла, уступая,

Уступая место другой,

И неверно брела, как слепая,

Незнакомой узкой тропой.

И всё чудилось ей, что пламя

Близко. Бубен держит рука.

И она, как белое знамя,

И она, как свет маяка.[MVV19]

                  24 октября 1912

                  Царское Село

                  Стихи о Петербурге

Вновь Исакий в облаченьи

Из литого серебра.

Стынет в грозном нетерпеньи.

Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый

С чёрных труб сметает гарь...

Ах! своей столицей новой

Недоволен государь.

Сердце бьётся ровно, мерно.

Что мне долгие года!

Ведь под аркой на Галерной

Наши тени навсегда.

Сквозь опущенные веки

Вижу, вижу, ты со мной —

И в руке твоей навеки

Нераскрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом

Мы в блаженный миг чудес.

В миг, когда над Летним садом

Месяц розовый воскрес, —

Мне не надо ожиданий

У постылого окна

И томительных свиданий —

Вся любовь утолена.

Ты свободен, я свободна,

Завтра лучше, чем вчера, —

Над Невою темноводной,

Под улыбкою холодной

Императора Петра.

                  * * *

Знаю, знаю — снова лыжи[MVV20]

Сухо заскрипят.

В синем небе месяц рыжий,

Луг так сладостно-покат.

Во дворце горят окошки,

Тишиной удалены,

Ни тропинки, ни дорожки,

Только проруби темны.

Ива, дерево русалок,

Не мешай мне на пути!

В снежных ветках чёрных галок,

Чёрных галок приюти.

                  Октябрь 1913

                  Царское Село

                  Венеция

Золотая голубятня у воды,

Ласковой и млеюще-зелёной;

Заметает ветерок солёный

Чёрных лодок узкие следы.

Сколько нежных, странных лиц в толпе.

В каждой лавке яркие игрушки:

С книгой лев на вышитой подушке,

С книгой лев на мраморном столбе.

Как на древнем, выцветшем холсте,

Стынет небо тускло-голубое,

Но не тесно в этой тесноте

И не душно в сырости и зное.

                  Август 1912

                  * * *

Протёртый коврик под иконой,

В прохладной комнате темно,

И густо плющ тёмно-зелёный

Завил широкое окно.

От роз струится запах сладкий,

Трещит лампадка, чуть горя.

Пестро расписаны укладки

Рукой любовной кустаря.

И у окна белеют пяльцы...

Твой профиль тонок и жесток.

Ты зацелованные пальцы

Брезгливо прячешь под платок.

А сердцу стало страшно биться,

Такая в нем теперь тоска...

И в косах спутанных таится

Чуть слышный запах табака.

                  14 ноября 1912

                  Гость

Всё, как раньше. В окна столовой

Бьётся мелкий метельный снег.

И сама я не стала новой,

А ко мне приходил человек.

Я спросила: «Чего ты хочешь?»

Он сказал: «Быть с тобой в аду».

Я смеялась: «Ах, напророчишь

Нам обоим, пожалуй, беду».

Но, поднявши руку сухую,

Он слегка потрогал цветы:

«Расскажи, как тебя целуют,

Расскажи, как целуешь ты».

И глаза, глядящие тускло,

Не сводил с моего кольца.

Ни один не двинулся мускул

Просветлённо-злого лица.

О, я знаю: его отрада —

Напряжённо и страстно знать,

Что ему ничего не надо,

Что мне не в чем ему отказать.

                  1 января 1914

                  * * *

                                          Александру Блоку

Я пришла к поэту в гости.

Ровно полдень. Воскресенье.

Тихо в комнате просторной,

А за окнами мороз.

И малиновое солнце

Над лохматым сизым дымом...

Как хозяин молчаливый

Ясно смотрит на меня.

У него глаза такие,

Что запомнить каждый должен,

Мне же лучше, осторожной,

В них и вовсе не глядеть.

Но запомнится беседа,

Дымный полдень, воскресенье,

В доме сером и высоком

У морских ворот Невы.

                  1 января 1914

                  Отрывок из поэмы

В то время я гостила на земле.

Мне дали имя при крещеньи — Анна,

Сладчайшее для губ людских и слуха,

Так дивно знала я земную радость

И праздников считала не двенадцать,

А столько, сколько было дней в году.

Я, тайному велению покорна,

Товарища свободного избрав,

Любила только солнце и деревья.

И осенью, однажды, иностранку

Я встретила в лукавый час зари,

И вместе мы купались в тёплом море.

Её одежда странной мне казалась,

Ещё страннее — губы. А слова,

Как звёзды, падали сентябрьской ночью.

И стройная меня учила плавать,

Одной рукой поддерживая тело

Неопытное на тугих волнах.

И часто, стоя в голубой воде,

Она со мной неспешно говорила,

И мне казалось, что вершины леса

Слегка шумят, или хрустит песок,

Иль голосом серебряным волынка

Вдали поёт о вечере разлук.

Но слов её я помнить не могла

И часто ночью с болью просыпалась.

Мне чудился полуоткрытый рот,

Её глаза и гладкая причёска.

Как вестника небесного, молила

Я девушку печальную тогда:

«Скажи, скажи, зачем угасла память,

И, так томительно лаская слух,

Ты отняла блаженство повторенья...»

И только раз, когда я виноград

В плетёную корзину собирала,

А смуглая сидела на траве,

Глаза закрыв и распустивши косы,

И томною была и утомлённой

От запаха тяжёлых синих ягод

И пряного дыханья дикой мяты,

Она слова чудесные вложила

В сокровищницу памяти моей.

И, полную корзинку уронив,

Припала я к земле сухой и душной,

Как к милому, когда поёт любовь.

                  Осень 1913

                              <Дополнения>

                  * * *

Ты поверь, не змеиное острое жало,

А тоска мою выпила кровь.

В белом поле я тихою девушкой стала,

Птичьим голосом кличу любовь.

И давно мне закрыта дорога иная,

Мой царевич в высоком кремле.

Обману ли его, обману ли? — Не знаю!

Только ложью живу на земле.

Не забыть, как пришёл он со мною проститься.

Я не плакала: это судьба.

Ворожу, чтоб царевичу ночью присниться,

Но бессильна моя ворожба.

Оттого ль его сон безмятежен и мирен,

Что я здесь у закрытых ворот,

Иль уже светлоокая, нежная Сирин

Над царевичем песню поёт?

                  27 февраля 1912

                  * * *

                              Ф. К. Сологубу

Твоя свирель над тихим миром пела,

И голос смерти тайно вторил ей,

А я, безвольная, томилась и пьянела

От сладостной жестокости твоей.

                  16 марта 1912

                  Царское Село

                  * * *

Слаб голос мой, но воля не слабеет,

Мне даже легче стало без любви.

Высоко небо, горный ветер веет,

И непорочны помыслы мои.

Ушла к другим бессонница-сиделка,

Я не томлюсь над серою золой,

И башенных часов кривая стрелка

Смертельной мне не кажется стрелой.

Как прошлое над сердцем власть теряет!

Освобожденье близко. Всё прощу,

Следя, как луч взбегает и сбегает

По влажному весеннему плющу.

                  Апрель 1912

                  Оспедалетто

                  * * *

Стал мне реже сниться, слава Богу,

Больше не мерещится везде.

Лёг туман на белую дорогу,

Тени побежали по воде.

И весь день не замолкали звоны

Над простором вспаханной земли,

Здесь всего сильнее от Ионы[MVV21]

Колокольни лаврские вдали.

Подстригаю на кустах сирени

Ветки те, что нынче отцвели;

По валам старинных укреплений

Два монаха медленно прошли.

Мир родной, понятный и телесный

Для меня, незрячей, оживи.

Исцелил мне душу Царь Небесный

Ледяным покоем нелюбви.

                  После 17 мая 1912

                  Киев

                  * * *

Загорелись иглы венчика

Вкруг безоблачного лба.

Ах! Улыбчивого птенчика

Подарила мне судьба.[MVV22]

                  Октябрь или зима 1912

                  * * *

Я так молилась: «Утоли

Глухую жажду песнопенья!»

Но нет земному от земли

И не было освобожденья.

Как дым от жертвы, что не мог

Взлететь к престолу Сил и Славы,

А только стелется у ног,

Молитвенно целуя травы, —

Так я, Господь, простёрта ниц:

Коснётся ли огонь небесный

Моих сомкнувшихся ресниц

И немоты моей чудесной?

                  Зима 1913

                  Царское Село

                  * * *

Я видел поле после града

И зачумлённые стада,

Я видел грозди винограда,

Когда настали холода.

Ещё я помню, как виденье,

Степной пожар в ночной тиши…

Но страшно мне опустошенье

Твоей замученной души.

Так много нищих. Будь же нищей —

Открой бесслёзные глаза.

Да озарит мое жилище

Их неживая бирюза!

                  <Май> 1913

                  * * *

Ничего не скажу, ничего не открою.

Буду молча смотреть, наклонившись, в окно.

Как-то раз и меня повели к аналою,

С кем — не знаю. Но помню — давно…

Из окна моего вижу красные трубы,

А над трубами лёгкий клубящийся дым.

Но глаза я закрою. И нежные губы

Прикоснулись к ресницам моим.

То не сон, утешитель тревоги влюблённой,

И не тихий привет ветерка…

Это — ранивший душу взглянул напряжённо,

Так ли рана, как прежде, ярка.

                  <Июль> 1913

               Последнее письмо

О спутник мой неосторожный,

Мой друг ревнивый и тревожный,

Ты не пришёл за мной сюда.

Сентябрь, печаль и холода,

А возвращенье невозможно

В таинственные города —

Их два, один другому равен

Суровой красотой своей

И памятью священной славен,

Улыбкой освящён твоей.

Несносен ты и своенравен,

Но почему-то всех милей.

Мне нестерпимо здесь томиться,

По чёткам костяным молиться,

И точно знать, что на обед

Ко мне приедет мой сосед.

Подумай, день идет за днём,

Снег выпал, к вечеру растает,

И за последним журавлём

Моя надежда улетает.

К моей тоске сосед приучен,

И часто сам вздыхает он:

«Простите, грустен я и скучен».

А в самом деле он влюблён.

В саду под шум берёз карельских

О днях мечтаю царскосельских,

О долгих спорах, о стихах

И о пленительных губах.

Но чувствую у локтя руку

Ведущего меня домой

И снова слышу, что со мной

Нельзя перенести разлуку;

Какою страшною виной

Я заслужила эту скуку?

Когда камин в гостиной топят,

И гость мой стройный не торопит

Свою коляску подавать,

А словно что-то вспоминая,

Глядит на пламя, не мигая,

И я люблю припоминать…

Уже, друзья, мою божницу

Устали видеть вы пустой,

И каждый новую царицу

Подводит к двери золотой.

А ты, конечно, всех проворней,

Твоя избранница покорней

Других; и скоро фимиам

Вольней прильнёт к её ногам…

Тогда припомни час единый,

Вечерний удалённый час,

И крик печали лебединой,

И взор моих прощальных глаз.

Мне больше ничего не надо —

Мне это верная отрада.

                  <8 сентября> 1913

                  Слепнёво

                  * * *

Проводила друга до передней,

Постояла в золотой пыли.

С колоколенки соседней

Звуки важные текли.

Брошена! Придуманное слово —

Разве я цветок или письмо?

А глаза глядят уже сурово

В потемневшее трюмо.

Зима 1913

                  Царское Село

                  * * *

Простишь ли мне эти ноябрьские дни?

В каналах приневских дрожат огни.

Трагической осени скудны убранства

                  Ноябрь 1913

                  Петербург

                  * * *

Родилась я ни поздно, ни рано,

Это время блаженно одно,

Только сердцу прожить без обмана

Было Господом не дано.

Оттого и темно в светлице,

Оттого и друзья мои,

Как вечерние грустные птицы,

О небывшей поют любви.

                  * * *

                              Георгию Иванову

Бисерным почерком пишете, Lise,

Уже не подруге, не старой тётке.

Голуби взлетели на карниз,

Луч заиграл на балконной решётке

Ваше окошко опять найду

Под веночком, длинной стрелой пронзённым.

Как хорошо в осеннем саду!

Как хорошо быть совсем влюблённым!

Жёлтое солнце светло блестит,

Жёлтое платье в окне золотится…

Знаю — она никогда не простит,

Если осмелюсь я ей поклониться.

                  <1913>

                  * * *

И жар по вечерам, и утром вялость,

И губ потрескавшихся вкус кровавый.

Так вот она — последняя усталость,

Так вот оно — преддверье царства славы.

Гляжу весь день из круглого окошка:

Белеет потеплевшая ограда,

И лебедою заросла дорожка,

А мне б идти по ней — такая радость.

Чтобы песок хрустел, и лапы ёлок —

И чёрные, и влажные — шуршали,

Чтоб месяца бесформенный осколок

Опять увидеть в голубом канале.

                  Декабрь 1913

                  * * *

Как страшно изменилось тело,

Как рот измученный поблёк!

Я смерти не такой хотела,

Не этот назначала срок.

Казалось мне, что туча с тучей

Сшибётся где-то в вышине,

И молнии огонь летучий,

И голос радости могучей,

Как Ангелы, слетят ко мне.

                  * * *

На шее мелких чёток ряд,

В широкой муфте руки прячу,

Глаза рассеянно глядят

И больше никогда не плачут.

И кажется лицо бледней

От лиловеющего шёлка,

Почти доходит до бровей

Моя незавитая чёлка.

И не похожа на полёт

Походка медленная эта,

Как будто под ногами плот,

А не квадратики паркета.

А бледный рот слегка разжат,

Неровно трудное дыханье,

И на груди моей дрожат

Цветы небывшего свиданья.

                  * * *

Косноязычно славивший меня[MVV23]

Ещё топтался на краю эстрады.

От дыма сизого и тусклого огня,

Мы все уйти, конечно, были рады.

Но в путаных словах вопрос зажжён,

Зачем не стала я звездой любовной,

И стыдной болью был преображён

Над нами лик жестокий и бескровный.

Люби меня, припоминай и плачь!

Все плачущие не равны ль пред Богом?

Мне снится, что меня ведет палач

По голубым дорогам.

                  16 ноября 1913

                  Ответ

                              И при луне новорождённой

                              Вновь зажигаю шесть свечей.

                                          Б. Садовской

                              Борису Садовскому[MVV24]

Я получила письмо,

Не поверила нежным словам,

Читала, смотрела в трюмо,

Удивлялась себе и Вам.

В окна широкий свет

Вплывал, и пахло зимой…

Знаю, что Вы поэт,

Значит, товарищ мой.

Как хорошо, что есть

В мире луна и шесть

Вами зажжённых свеч.

Думайте обо мне,

Я живу в западне

И боюсь неожиданных встреч.

                  * * *

Пустые белые святки.

Мети, метель, мети.

Пусть дороги гладки, —

Мне не к кому идти!

                  Январь 1914

                  Тамаре Платоновне Карсавиной

Валентин Серов. Портрет Карсавиной. 1909

Как песню, слагаешь ты лёгкий танец —

О славе он нам сказал, —

На бледных щеках розовеет румянец,

Темней и темней глаза.

И с каждой минутой все больше пленных,

Забывших свое бытиё,

И клонится снова в звуках блаженных

Гибкое тело твоё.

                  <26 марта> 1914

                  * * *

Я не любви твоей прошу.

Она теперь в надёжном месте.

Поверь, что я твоей невесте

Ревнивых писем не пишу.

Но мудрые прими советы:

Дай ей читать мои стихи,

Дай ей хранить мои портреты,—

Ведь так любезны женихи!

А этим дурочкам нужней

Сознанье полное победы,

Чем дружбы светлые беседы

И память первых нежных дней…

Когда же счастия гроши

Ты проживёшь с подругой милой,

И для пресыщенной души

Всё станет сразу так постыло —

В мою торжественную ночь

Не приходи. Тебя не знаю.

И чем могла б тебе помочь?

От счастья я не исцеляю.

                  20 июля 1914

                  Слепнёво

                  * * *

                             <Сергею Судейкину>

Спокоен ход простых суровых дней,

Покорно все приемлю превращенья.

В сокровищнице памяти моей

Твои слова, улыбки и движенья.

                  Весна 1914

                  Петербург

                  * * *

                              <Сергею Судейкину>…

Это тот, кто сам мне подал цитру

В тихий час земных чудес,

Это тот, кто на твою палитру

Бросил радугу с небес.

                  1914<?>

                  * * *

Не убил, не проклял, не предал,

Только больше не смотрит в глаза.

И стыд свой тёмный поведал

В тихой комнате образам.

Весь согнулся, и голос глуше,

Белых рук движенья верней…

Ах! когда-нибудь он задушит,

Задушит меня во сне.

                  <26 апреля> 1914

                  * * *

                              Ал. Блоку

Ты первый, ставший у источника

С улыбкой мёртвой и сухой.

Как нас измучил взор пустой,

Твой взор тяжёлый — полунощника.

Но годы страшные пройдут,

Ты скоро снова будешь молод,

И сохраним мы тайный холод

Тебе отсчитанных минут.

                  1914?

                  Белая ночь

Небо бело страшной белизною,

А земля как уголь и гранит.

Под иссохшей этою луной

Ничего уже не заблестит.

Женский голос, хриплый и задорный,

Не поёт, кричит, кричит.

Надо мною близко тополь чёрный

Ни одним листком не шелестит.

Для того ль тебя я целовала,

Для того ли мучалась, любя,

Чтоб теперь спокойно и устало

С отвращеньем вспоминать тебя?

                  17 июня 1914

                  Слепнёво

                  * * *

Ты мог бы мне сниться и реже,

Ведь часто встречаемся мы,

Но грустен, взволнован и нежен

Ты только в святилище тьмы,

И слаще хвалы серафима

Мне губ твоих милая лесть…

О, там ты не путаешь имя

Моё. Не вздыхаешь, как здесь.

                  <29 июня> 1914

                  * * *

На Казанском или на Волковом

Время землю пришло покупать.

Ах! под небом северным шёлковым

Так легко, так прохладно спать.

Новый мост ещё не достроят,

Не вернётся ещё зима,

Как руки мои покроет

Парчовая бахрома.

Ничьего не вспугну веселья,

Никого к себе не зову.

Мне одной справлять новоселье

В свежевыкопанном рву.

                  8 июля 1914

                  Слепнёво

                  * * *

                              <Блоку>

И в Киевском храме Премудрости Бога,

Припав к солее, я тебе поклялась,

Что будет моею твоя дорога,

Где бы она ни вилась.

То слышали ангелы золотые

И в белом гробу Ярослав.

Как голуби, вьются слова простые

И ныне у солнечных глав.

И если слабею, мне снится икона

И девять ступенек на ней.

И в голосе строгом софийского звона

Мне слышится голос тревоги твоей.

                  Июль 1914

                  * * *

Отлетела от меня удача,

Поглядела взглядом ястребиным

На лицо, померкшее от плача,

И на рану, ставшую рубином

На груди моей.

                  * * *

                              Графу В. П. Зубову

Как долог праздник новогодний,

Как бел в окошках снежный цвет.

О Вас я думаю сегодня

И нежный шлю я Вам привет.

Пускай над книгою в подвале,

Где скромно ночи провожу,

Мы что-то мудрое решали,

Я обещанья не сдержу.

А Вы останьтесь верным другом

И не сердитесь на меня,

Ведь я прикована недугом

К моей кушетке на три дня.

И дом припоминая тёмный

На левом берегу Невы,

Смотрю, как ласковы и томны

Те розы, что прислали Вы.

                  1910-е гг.

                  * * *

За узором дымных стёкол

Хвойный лес под снегом бел.

Отчего мой ясный сокол

Не простившись улетел?

Слушаю людские речи.

Говорят, что ты колдун.

Стал мне узок с нашей встречи

Голубой шушун.

А дорога до погоста

Во сто раз длинней,

Чем тогда, когда я просто

Шла бродить по ней.

                  <1913>

                  Из старых стихов

                  (10-е годы)

Сочтённых дней осталось мало,

Уже не страшно ничего,

Но как забыть, что я слыхала

Биенье сердца твоего?

Спокойно знаю — в этом тайна

Неугасимого огня.

Пусть мы встречаемся случайно,

И ты не смотришь на меня.

Не смущаюсь речью обидною,

Никого ни в чём не виню.

Ты кончину мне дай непостыдную

За постыдную жизнь мою.

И через всё и каждый миг,

Через дела, через безделье

Сквозит, как тайное веселье,

Один непостижимый лик.

О боже! Для чего возник

Он в одинокой этой келье.

Улыбнулся, вставши на пороге,

Умерло мерцание свечи.

Сквозь него я вижу пыль дороги

И косые лунные лучи.

Как вышедший из западных ворот

Родного города и землю обошедший

К восточным воротам смущённо подойдёт

И думает: «Где дух, меня так мудро ведший?»—

Так я…

                  Слепнёво

                  * * *

За то, что я грех прославляла,

Отступника жадно хваля,

Я с неба ночного упала

На эти сухие поля.

И встала. И к дому чужому

Пошла, притворилась своей,

И терпкую злую истому

Принесла с июльских полей.

И матерью стала ребёнку,

Женою тому, кто пел.

Но гневно и хрипло вдогонку

Мне горний ветер свистел.

                  * * *

Кому-то жёлтый гроб несут,

Счастливый кто-то будет с Богом,

А я забочусь о немногом,

И тесен мой земной приют.

                  * * *

Я любимого нигде не встретила:

Столько стран прошла напрасно.

И, вернувшись, я Отцу ответила:

«Да, отец!— твоя земля прекрасна.

Нежило мне тело море синее,

Звонко, звонко пели птицы томные.

А в родной стране от ласки инея

Поседели сразу косы тёмные.

Там в глухих скитах монахи молятся

Длинными молитвами, искусными…

Знаю я, когда земля расколется,

Поглядишь ты вниз очами грустными.

Я завет твой, господи, исполнила

И на зов твой радостно ответила,

На твоей земле я всё запомнила,

И любимого нигде не встретила».

                  * * *

Вечерний звон у стен монастыря,

Как некий благовест самой природы…

И бледный лик в померкнувшие воды

Склоняет сизокрылая заря.

Над дальним лугом белые челны

Нездешние сопровождают тени…

Час горьких дум, о, час разуверений

При свете возникающей луны.

                  Декабрь 1914

                  * * *

Цветы, холодные от рос

И близкой осени дыханья,

Я рву для пышных, жарих кос,

Ещё не знавших увяданья.

В их ночи душно-смоляной.

Повитой сладостною тайной,

Они надышатся весной

Её  красы необычайной.

Но в вихре звуков и огней

С главы сияющей, порхая,

Они падут — и перед ней

Умрут, едва благоухая.

И, движим верною тоской,

Их усладит мой взор покорный, —

Благоговеющей рукой

Сберёт любовь их прах тлетворный.

                  <1914>

           Завещание

Моей наследницею полноправной будь,

Живи в моем дому, пой песнь, что я сложила.

Как медленно еще скудеет сила,

Как хочет воздуха замученная грудь.

Моих друзей любовь, врагов моих вражду,

И розы жёлтые в моем густом саду,

И нежность жгучую любовника — всё это

Я отдаю тебе — предвестница рассвета.

И славу, то, зачем я родилась,

Зачем моя звезда, как некий вихрь, взвилась

И падает теперь. Смотри, её паденье

Пророчит власть твою, любовь и вдохновенье.

Моё наследство щедрое храня,

Ты проживёшь и долго, и достойно.

Всё это будет так. Ты видишь, я спокойна.

Счастливой будь, но помни про меня.

                  Слепнёво

                  * * *

«Горят твои ладони,

В ушах пасхальный звон,

Ты, как святой Антоний,

Виденьем иссушён».

«Зачем во дни святые

Ворвался день один,

Как волосы густые

Безумныых Магдалин».

«Так любят только дети

И то лишь первый раз».

— «Сильней всего на свете

Лучи спокойных глаз».

«То дьявольские сети,

Нечистая тоска».

— «Белей всего на свете

Была её рука».

                  Царское Село

                  * * *

Будешь жить, не зная лиха,

Править и судить,

Со своей подругой тихой

Сыновей растить.

И во всём тебе удача,

Ото всех почёт,

Ты не знай, что я от плача

Дням теряю счёт.

Много нас таких бездомных,

Сила наша в том,

Что для нас, слепых и тёмных,

Светел божий дом,

И для нас, склонённых долу,

Алтари горят,

Наши к божьему простору

Голоса летят.

Ко входу в Светлицу

К сундучку с книгами

К Анне Ахматовой