Анна Ахматова. Белая стая

Анна Ахматова

Белая Стая

1917

Гóрю и ночью дорога светла.[MVV1]

Анненский

Юрий Анненков. Анна Ахматова

* * *

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так, что сделался каждый день

Поминальным днём,—

Начали песни слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве [MVV2] .

1915

* * *

Твой белый дом и тихий сад оставлю [MVV3] .

Да будет жизнь пустынна и светла.

Тебя, тебя в моих стихах прославлю,

Как женщина прославить не могла.

И ты подругу помнишь дорогую

В тобою созданном для глаз её раю,

А я товаром редкостным торгую —

Твою любовь и нежность продаю.

Зима 1913

Царское Село

Уединение

Так много камней брошено в меня,

Что ни один из них уже не страшен,

И стройной башней стала западня,

Высокою среди высоких башен.

Строителей её благодарю,

Пусть их забота и печаль минует.

Отсюда раньше вижу я зарю,

Здесь солнца луч последний торжествует.

И часто в окна комнаты моей

Влетают ветры северных морей,

И голубь ест из рук моих пшеницу...

А не дописанную мной страницу —

Божественно спокойна и легка,

Допишет Музы смуглая рука.

6 июня 1914

Слепнёво

Песня о песне

Она сначала обожжёт,

Как ветерок студёный,

А после в сердце упадёт

Одной слезой солёной.

И злому сердцу станет жаль

Чего-то. Грустно будет.

Но эту лёгкую печаль

Оно не позабудет.

Я только сею. Собирать

Придут другие. Что же!

И жниц ликующую рать

Благослови, о Боже!

А чтоб тебя благодарить

Я смела совершенней,

Позволь мне миру подарить

То, что любви нетленней.

1916

Слепнёво

* * *

Слаб голос мой, но воля не слабеет,

Мне даже легче стало без любви.

Высоко небо, горный ветер веет,

И непорочны помыслы мои.

Ушла к другим бессонница-сиделка,

Я не томлюсь над серою золой,

И башенных часов кривая стрелка

Смертельной мне не кажется стрелой.

Как прошлое над сердцем власть теряет!

Освобожденье близко. Всё прощу,

Следя, как луч взбегает и сбегает

По влажному весеннему плющу.

Весна 1912

* * *

Был он ревнивым, тревожным и нежным,

Как Божие солнце, меня любил,

А чтобы она не запела о прежнем,

Он белую птицу мою убил.

Промолвил, войдя на закате в светлицу:

«Люби меня, смейся, пиши стихи!»

И я закопала весёлую птицу

За круглым колодцем у старой ольхи.

Ему обещала, что плакать не буду,

Но каменным сделалось сердце моё,

И кажется мне, что всегда и повсюду

Услышу я сладостный голос её.

Осень 1914

* * *

Тяжела ты, любовная память!

Мне в дыму твоём петь и гореть,

А другим — это только пламя,

Чтоб остывшую душу греть.

Чтобы греть пресыщённое тело,

Им надобны слезы мои...

Для того ль я, Господи, пела,

Для того ль причастилась любви!

Дай мне выпить такой отравы,

Чтобы сделалась я немой,

И мою бесславную славу

Осиянным забвением смой.

18 июня 1914

Слепнёво

* * *

Потускнел на небе синий лак,

И слышнее песня окарины [MVV4] .

Это только дудочка из глины,

Не на что ей жаловаться так.

Кто ей рассказал мои грехи,

И зачем она меня прощает?

Или этот голос повторяет

Мне твои последние стихи?..

1912

* * *

В.С. Срезневской[MVV5]

Вместо мудрости — опытность, пресное,

Неутоляющее питьё.

А юность была как молитва воскресная...

Мне ли забыть её?

Сколько дорог пустынных исхожено

С тем, кто мне не был мил,

Сколько поклонов в церквах положено

За того, кто меня любил...

Стала забывчивей всех забывчивых,

Тихо плывут года.

Губ нецелованных, глаз неулыбчивых

Мне не вернуть никогда.

1914

* * *

А! Это снова ты. Не отроком влюблённым,

Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным

Ты в этот дом вошёл и на меня глядишь.

Страшна моей душе предгрозовая тишь.

Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою,

Вручённым мне навек любовью и судьбою.

Я предала тебя. И это повторять —

О, если бы ты мог когда-нибудь устать!

Так мёртвый говорит, убийцы сон тревожа,

Так ангел смерти ждёт у рокового ложа.

Прости меня теперь. Учил прощать Господь.

В недуге горестном моя томится плоть,

А вольный дух уже почиет безмятежно.

Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный,

И крики журавлей, и чёрные поля...

О, как была с тобой мне сладостна земля!

Июль 1916

Слепнёво

* * *

Муза ушла по дороге,

Осенней, узкой, крутой,

И были смуглые ноги

Обрызганы крупной росой.

Я долго её просила

Зимы со мной подождать,

Но сказала: «Ведь здесь могила,

Как ты можешь ещё дышать?»

Я голубку ей дать хотела,

Ту, что всех в голубятне белей,

Но птица сама полетела

За стройной гостьей моей.

Я, глядя ей вслед, молчала,

Я любила её одну,

А в небе заря стояла,

Как ворота в её страну.

15 декабря 1915

Царское Село

* * *

Я улыбаться перестала,

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

И эту песню я невольно

Отдам на смех и поруганье,

Затем что нестерпимо больно

Душе любовное молчанье.[MVV6]

Апрель 1915

Царское Село

* * *

А. Ахматова и М. Лозинский на заседании «Цеха поэтов».

Рисунок С. Городецкого, 1913

М. Лозинскому[MVV7]

Они летят, они ещё в дороге,

Слова освобожденья и любви,

А я уже в предпесенной тревоге,

И холоднее льда уста мои.

Но скоро там, где жидкие берёзы,

Прильнувши к окнам, сухо шелестят,—

Венцом червонным заплетутся розы

И голоса незримых прозвучат.

А дальше — свет невыносимо щедрый,

Как красное горячее вино...

Уже душистым, раскалённым ветром

Сознание моё опалено.

Лето 1916

Слепнёво

* * *

О, это был прохладный день

В чудесном городе Петровом!

Лежал закат костром багровым,

И медленно густела тень.

Ты только тронул грудь мою,

Как лиру трогали поэты,

Чтоб слышать кроткие ответы

На требовательное «люблю!».

Тебе не надо глаз моих,

Пророческих и неизменных.

Но за стихом ты ловишь стих,

Молитву губ моих надменных.

Зима 1913

Царское Село

* * *

Я так молилась: «Утоли

Глухую жажду песнопенья!»

Но нет земному от земли

И не было освобожденья.

Как дым от жертвы, что не мог

Взлететь к престолу Сил и Славы,

А только стелется у ног,

Молитвенно целуя травы,—

Так я, Господь, простёрта ниц:

Коснётся ли огонь небесный

Моих сомкнувшихся ресниц

И немоты моей чудесной?[MVV8]

Зима 1913

Царское Село

* * *

Н.В. Недоброво

Есть в близости людей заветная черта,

Её не перейти влюблённости и страсти,—

Пусть в жуткой тишине сливаются уста,

И сердце рвётся от любви на части.

И дружба здесь бессильна, и года

Высокого и огненного счастья,

Когда душа свободна и чужда

Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а её

Достигшие — поражены тоскою...

Теперь ты понял, отчего моё

Не бьётся сердце под твоей рукою.[MVV9]

Май 1915

Петербург

* * *

Всё отнято: и сила, и любовь.

В немилый город брошенное тело

Не радо солнцу. Чувствую, что кровь

Во мне уже совсем похолодела.

Весёлой Музы нрав не узнаю:

Она глядит и слова не проронит,

А голову в веночке тёмном клонит,

Изнеможённая, на грудь мою.

И только совесть с каждым днём страшней

Беснуется: великой хочет дани.

Закрыв лицо, я отвечала ей...

Но больше нет ни слёз, ни оправданий.

Осень 1916

Севастополь

* * *

Нам свежесть слов и чувста простоту

Терять не то ль, что живописцу — зренье

Или актёру — голос и движенье,

А женщине прекрасной — красоту?

Но не пытайся для себя хранить

Тебе дарованное небесами:

Осуждены — и это знаем сами —

Мы расточать, а не копить.

Иди один и исцеляй слепых,

Чтобы узнать в тяжелый час сомненья

Учеников злорадное глумленье

И равнодушие толпы.

23 июня 1915

Слепнёво

Ответ[MVV10]

В. А. Комаровскому[MVV11]

Какие странные слова

Принёс мне тихий день апреля.

Ты знал, во мне ещё жива

Страстная страшная неделя.

Я не слыхала звонов тех,

Что плавали в глазури чистой.

Семь дней звучал то медный смех,

То плач струился серебристый.

А я, закрыв лицо моё,

Как перед вечною разлукой,

Лежала и ждала её,

Ещё не названную мукой.

Весна 1914

Царское Село

* * *

Был блаженной моей колыбелью

Тёмный город у грозной реки

И торжественной брачной постелью,

Над которой держали венки

Молодые твои серафимы,

Город, горькой любовью любимый.

Солеёю молений моих

Был ты, строгий, спокойный, туманный.

Там впервые предстал мне жених,

Указавши мой путь осиянный,

И печальная Муза моя,

Как слепую, водила меня.

1914

9 декабря 1913

Самые тёмные дни в году

Светлыми стать должны.

Я для сравнения слов не найду —

Так твои губы нежны.

Только глаза подымать не смей,

Жизнь мою храня.

Первых фиалок они светлей,

А смертельные для меня.

Вот, поняла, что не надо слов,

Оснежённые ветки легки...

Сети уже разостлал птицелов

На берегу реки.

Декабрь 1913

Царское Село

1915

* * *

Как ты можешь смотреть на Неву,

Как ты смеешь всходить на мосты?..

Я недаром печальной слыву

С той поры, как привиделся ты.

Чёрных ангелов крылья остры,[MVV12]

Скоро будет последний суд.

И малиновые костры,

Словно розы, в снегу растут.

Начало 1914

Петербург

* * *

Под крышей промёрзшей пустого жилья

Я мертвенных дней не считаю,

Читаю посланья Апостолов я,

Слова Псалмопевца читаю.

Но звёзды синеют, но иней пушист,

И каждая встреча чудесней,—

А в Библии красный кленовый лист

Заложен на Песни Песней.

Зима 1915

* * *

Н.В.Н.

Целый год ты со мной неразлучен,

А как прежде и весел и юн!

Неужели же ты не измучен

Смутной песней затравленных струн,—

Тех, что прежде, тугие, звенели,

А теперь только стонут слегка,

И моя их терзает без цели

Восковая, сухая рука...

Верно, мало для счастия надо

Тем, кто нежен и любит светло,

Что ни ревность, ни гнев, ни досада

Молодое не тронут чело.

Тихий, тихий, и ласки не просит,

Только долго глядит на меня

И с улыбкой блаженной выносит

Страшный бред моего забытья.

13 июля 1914 (весна 1915)

Слепнёво

Киев

Древний город словно вымер,

Странен мой приезд.

Над рекой своей Владимир

Поднял чёрный крест [MVV13] .

Липы шумные и вязы

По садам темны,

Звёзд иглистые алмазы

К Богу взнесены.

Путь мой жертвенный и славный

Здесь окончу я,

Но со мной лишь ты, мне равный,

Да любовь моя.[MVV14]

Лето 1914

* * *

Ещё весна таинственная млела,

Блуждал прозрачный ветер по горам,

И озеро глубокое синело —

Крестителя нерукотворный храм.

Ты был испуган нашей первой встречей,

А я уже молилась о второй, —

И вот сегодня снова жаркий вечер...

Как низко солнце стало над горой...

Ты не со мной, но это не разлука,

Мне каждый миг — торжественная весть.

Я знаю, что в тебе такая мука,

Что ты не можешь слова произнесть.

Весна 1917

Петербург

Разлука

Вечерний и наклонный

Передо мною путь.

Вчера ещё, влюблённый,

Молил: «Не позабудь».

А нынче только ветры

Да крики пастухов,

Взволнованные кедры

У чистых родников.

Весна 1914

Петербург

* * *

Чернеет дорога приморского сада,

Желты и свежи фонари.

Я очень спокойная. Только не надо

Со мною о нём говорить.

Ты милый и верный, мы будем друзьями...

Гулять, целоваться, стареть...

И лёгкие месяцы будут над нами,

Как снежные звёзды, лететь.[MVV15]

Март 1914

* * *

Не в лесу мы, довольно аукать,—

Я насмешек таких не люблю...

Что же ты не приходишь баюкать

Уязвлённую совесть мою?

У тебя заботы другие,

У тебя другая жена...

И глядит мне в глаза сухие

Петербургская весна.

Трудным кашлем, вечерним жаром

Наградит по заслугам, убьёт.

На Неве под млеющим паром

Начинается ледоход.

Весна 1914

* * *

Господь немилостив к жнецам и садоводам.

Звеня, косые падают дожди

И, прежде небо отражавшим, водам

Пестрят широкие плащи.

В подводном царстве и луга и нивы,

А струи вольные поют, поют,

На взбухших ветках лопаются сливы,

И травы легшие гниют.

И сквозь густую водяную сетку

Я вижу милое твоё лицо,

Притихший парк, китайскую беседку

И дома круглое крыльцо.

Лето 1915

Царское Село

* * *

Всё обещало мне его [MVV16] :

Край неба, тусклый и червонный,

И милый сон под Рождество,

И Пасхи ветер многозвонный,

И прутья красные лозы,

И парковые водопады,

И две большие стрекозы

На ржавом чугуне ограды.

И я не верить не могла,

Что будет дружен он со мною,

Когда по горным склонам шла

Горячей каменной тропою.

Осень 1916

Севастополь

* * *

Как невеста, получаю

Каждый вечер по письму,[MVV17]

Поздно ночью отвечаю

Другу моему:

«Я гощу у смерти белой

По дороге в тьму.

Зла, мой ласковый, не делай

В мире никому».

И стоит звезда большая

Между двух стволов,

Так спокойно обещая

Исполненье снов.

Октябрь 1915

Хювинккя[MVV18]

* * *

Божий Ангел, зимним утром

Тайно обручивший нас,

С нашей жизни беспечальной

Глаз не сводит потемневших.

Оттого мы любим небо,

Тонкий воздух, свежий ветер

И чернеющие ветки

За оградою чугунной.

Оттого мы любим строгий,

Многоводный, тёмный город,

И разлуки наши любим,

И часы недолгих встреч.

Зима 1914

* * *

Ведь где-то есть простая жизнь и свет,

Прозрачный, тёплый и весёлый...

Там с девушкой через забор сосед

Под вечер говорит, и слышат только пчёлы

Нежнейшую из всех бесед.

А мы живём торжественно и трудно

И чтим обряды наших горьких встреч,

Когда с налёту ветер безрассудный

Чуть начатую обрывает речь.

Но ни на что не променяем пышный

Гранитный город славы и беды,

Широких рек сияющие льды,

Бессолнечные, мрачные сады

И голос Музы еле слышный.[MVV19]

23 июня 1915

Слепнёво

* * *

Подошла. Я волненья не выдал,

Равнодушно глядя в окно.

Села, словно фарфоровый идол,

В позе, выбранной ею давно.

Быть весёлой — привычное дело,

Быть внимательной — это трудней...

Или томная лень одолела

После мартовских пряных ночей?

Утомительный гул разговоров,

Жёлтой люстры безжизненный зной,

И мельканье искусных приборов

Над приподнятой лёгкой рукой.

Улыбнулся опять собеседник

И с надеждой глядит на неё...

Мой счастливый, богатый наследник,

Ты прочти завещанье моё.

19 июля 1914

Слепнёво

Побег

О. А. Кузьминой-Караваевой[MVV20]

«Нам бы только до взморья добраться,

Дорогая моя!» — «Молчи ...»

И по лестнице стали спускаться,

Задыхаясь, искали ключи.

Мимо зданий, где мы когда-то

Танцевали, пили вино,

Мимо белых колонн Сената,

Туда, где темно, темно.

— «Что ты делаешь, ты, безумный!»

— «Нет, я только тебя люблю!

Этот вечер — широкий и шумный,

Будет весело кораблю!»

Горло тесно ужасом сжато,

Нас в потёмках принял челнок...

Крепкий запах морского каната

Задрожавшие ноздри обжёг.

— «Скажи, ты знаешь наверно:

Я не сплю? Так бывает во сне...»

Только вёсла плескались мерно

По тяжёлой невской волне.

А чёрное небо светало,

Нас окликнул кто-то с моста,

Я руками обеими сжала

На груди цепочку креста.

Обессиленную, на руках ты,

Словно девочку, внёс меня,

Чтоб на палубе белой яхты

Встретить свет нетленного дня.

Июнь 1914

* * *

О тебе вспоминаю я редко [MVV21]

И твоей не пленяюсь судьбой,

Но с души не стирается метка

Незначительной встречи с тобой.

Красный дом твой нарочно миную,

Красный дом твой над мутной рекой,

Но я знаю, что горько волную

Твой пронизанный сердцем покой.

Пусть не ты над моими устами

Наклонялся, моля о любви,

Пусть не ты золотыми стихами

Обессмертил томленья мои —

Я над будущим тайно колдую,

Если вечер совсем голубой,

И предчувствую встречу вторую,

Неизбежную встречу с тобой.

1913

Царскосельская статуя[MVV22]

Н.В.Н.

Уже кленовые листы

На пруд слетают лебединый,

И окровавлены кусты

Неспешно зреющей рябины,

И, ослепительно стройна,

Поджав незябнущие ноги,

На камне северном она

Сидит и смотрит на дороги.

Я чувствовала смутный страх

Пред этой девушкой воспетой.

Играли на ее плечах

Лучи скудеющего света.

И как могла я ей простить

Восторг твоей хвалы влюблённой.

Смотри,ей весело грустить,

Такой нарядно обнажённой.

Осень 1916

* * *

Вновь подарен мне дремотой

Наш последний звёздный рай —

Город чистых водомётов,

Золотой Бахчисарай [MVV23] .

Там, за пёстрою оградой,

У задумчивой воды,

Вспоминали мы с отрадой

Царскосельские сады,

И орла Екатерины

Вдруг узнали — это тот!

Он слетел на дно долины

С пышных бронзовых ворот.

Чтобы песнь прощальной боли

Дольше в памяти жила,

Осень смуглая в подоле

Красных листьев принесла

И посыпала ступени,

Где прощалась я с тобой,

И откуда в царство тени

Ты ушёл, утешный мой.

Осень 1916

Севастополь

* * *

Н.В.Н.

Всё мне видится Павловск холмистый,

Круглый луг, неживая вода,

Самый томный и самый тенистый,

Ведь его не забыть никогда.

Как в ворота чугунные въедешь,

Тронет тело блаженная дрожь,

Не живёшь, а ликуешь и бредишь

Иль совсем по-иному живёшь.

Поздней осенью свежий и колкий

Бродит ветер, безлюдию рад.

В белом инее чёрные ёлки

На подтаявшем снеге стоят.

И исполненный жгучего бреда,

Милый голос, как песня, звучит,

И на медном плече Кифареда

Красногрудая птичка сидит.

1915

Царское Село

* * *

Бессмертник сух и розов. Облака

На свежем небе вылеплены грубо.

Единственного в этом парке дуба

Листва ещё бесцветна и тонка.

Лучи зари до полночи горят.

Как хорошо в моём затворе тесном!

О самом нежном, о всегда чудесном

Со мной сегодня птицы говорят.

Я счастлива. Но мне всего милей

Лесная и пологая дорога,

Убогий мост, скривившийся немного,

И то, что ждать осталось мало дней.

Лето 1916

Слепнёво

III

Майский снег

«Утомлен я воздыханиями моими:

каждую ночь омываю ложе мое,

слезами моими я омочаю постель мою.»

Пс. 6, 7.

Прозрачная ложится пелена

На свежий дёрн и незаметно тает.

Жестокая, студёная весна

Налившиеся почки убивает.

И ранней смерти так ужасен вид,

Что не могу на Божий дар глядеть я.

Во мне печаль, которой царь Давид

По-царски одарил тысячелетья.

Май 1916

Слепнёво

* * *

Зачем притворяешься ты

То ветром, то камнем, то птицей?

Зачем улыбаешься ты

Мне с неба внезапной зарницей?

Не мучь меня больше, не тронь!

Пусти меня к вещим заботам...

Шатается пьяный огонь

По высохшим серым болотам.

И Муза в дырявом платке

Протяжно поёт и уныло.

В жестокой и юной тоске

Её чудотворная сила.

Июль 1915

Слепнёво

* * *

Пустых небес прозрачное стекло,

Большой тюрьмы белёсое строенье

И хода крестного торжественное пенье

Над Волховом, синеющим светло.

Сентябрьский вихрь, листы с берёзы свеяв,

Кричит и мечется среди ветвей,

А город помнит о судьбе своей:

Здесь Марфа правила и правил Аракчеев.

Сентябрь 1914

Новгород[MVV24]

Июль 1914

Пахнет гарью. Четыре недели

Торф сухой по болотам горит.

Даже птицы сегодня не пели,

И осина уже не дрожит.

Стало солнце немилостью Божьей,

Дождик с Пасхи полей не кропил.

Приходил одноногий прохожий

И один на дворе говорил:

«Сроки страшные близятся. Скоро

Станет тесно от свежих могил.

Ждите глада, и труса, и мора,

И затменья небесных светил.

Только нашей земли не разделит

На потеху себе супостат:

Богородица белый расстелет

Над скорбями великими плат».

Можжевельника запах сладкий

От горящих лесов летит.

Над ребятами стонут солдатки,

Вдовий плач по деревне звенит.

Не напрасно молебны служились,

О дожде тосковала земля:

Красной влагой тепло окропились

Затоптанные поля.

Низко, низко небо пустое,

И голос молящего тих:

«Ранят тело твоё пресвятое,

Мечут жребий о ризах твоих».

20 июля 1914

Слепнёво

* * *

Тот голос, с тишиной великой споря,

Победу одержал над тишиной.

Во мне ещё, как песня или горе,

Последняя зима перед войной.

Белее сводов Смольного собора,

Таинственней, чем пышный Летний сад,

Она была. Не знали мы, что скоро

В тоске предельной поглядим назад.

Январь 1917

Петербург

* * *

Мы не умеем прощаться,—

Все бродим плечо к плечу.

Уже начинает смеркаться,

Ты задумчив, а я молчу.

В церковь войдём, увидим

Отпеванье, крестины, брак,

Не взглянув друг на друга, выйдем...

Отчего всё у нас не так?

Или сядем на снег примятый

На кладбище, легко вздохнём,

И ты палкой чертишь палаты,

Где мы будем всегда вдвоём.[MVV25]

1917

Утешение

Там Михаил Архистратиг

Его зачислил в рать свою.

Н. Гумилёв[MVV26]

Вестей от него не получишь больше,

Не услышишь ты про него.

В объятой пожарами, скорбной Польше

Не найдёшь могилы его.

Пусть дух твой станет тих и покоен,

Уже не будет потерь:

Он Божьего воинства новый воин,

О нём не грусти теперь.

И плакать грешно, и грешно томиться

В милом, родном дому.

Подумай, ты можешь теперь молиться

Заступнику своему.[MVV27]

Сентябрь 1914

Царское Село

* * *

Лучше б мне частушки задорно выкликать,

А тебе на хриплой гармонике играть,

И уйдя, обнявшись, на ночь за овсы,

Потерять бы ленту из тугой косы.

Лучше б мне ребёночка твоего качать,

А тебе полтинник в сутки выручать,

И ходить на кладбище в поминальный день

Да смотреть на белую Божию сирень.

Июль 1914

Дарница

Молитва

Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребёнка, и друга,

И таинственный песенный дар —

Так молюсь за Твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над тёмной Россией

Стала облаком в славе лучей.

11 Мая 1915. Духов день

Петербург, Троицкий мост[MVV28]

* * *

«Где, высокая, твой цыганёнок,

Тот, что плакал под чёрным платком,

Где твой маленький первый ребёнок,

Что ты знаешь, что помнишь о нём?»

«Доля матери — светлая пытка,

Я достойна её не была.

В белый рай растворилась калитка,

Магдалина сыночка взяла.

Каждый день мой — весёлый, хороший,

Заблудилась я в длинной весне,

Только руки тоскуют по ноше,

Только плач его слышу во сне.

Станет сердце тревожным и томным,

И не помню тогда ничего,

Всё брожу я по комнатам тёмным,

Всё ищу колыбельку его».

11 апреля 1914

Петербург

* * *

Столько раз я проклинала

Это небо, эту землю,

Этой мельницы замшелой

Тяжко машущие руки!

А во флигеле покойник,

Прям и сед, лежит на лавке,

Как тому назад три года.

Так же мыши книги точат,

Так же влево пламя клонит

Стеариновая свечка.

И поёт, поёт постылый

Бубенец нижегородский

Незатейливую песню

О моём веселье горьком.

А раскрашенные ярко

Прямо стали георгины

Вдоль серебряной дорожки,

Где улитки и полынь.

Так случилось: заточенье

Стало родиной второю,

А о первой я не смею

И в молитве вспоминать.

Июль 1915

Слепнёво

* * *

Ни в лодке, ни в телеге

Нельзя попасть сюда.

Стоит на гиблом снеге

Глубокая вода.

Усадьбу осаждает

Уже со всех сторон...

Ах! близко изнывает

Такой же Робинзон.

Пойдёт взглянуть на сани,

На лыжи, на коня,

А после на диване

Сидит и ждёт меня,

И шпорою короткой

Рвёт коврик пополам.

Теперь улыбки кроткой

Не видеть зеркалам.

Осень 1916

Слепнёво

* * *

Вижу, вижу лунный лук

Сквозь листву густых ракит,

Слышу, слышу ровный стук

Неподкованных копыт.

Что? И ты не хочешь спать,

В год не мог меня забыть,

Не привык свою кровать

Ты пустою находить?

Не с тобой ли говорю

В остром крике хищных птиц,

Не в твои ль глаза смотрю

С белых, матовых страниц?

Что же крутишь, словно вор,

У затихшего жилья?

Или помнишь уговор

И живую ждёшь меня?

Засыпаю. В душный мрак

Месяц бросил лезвие.

Снова стук. То бьется так

Сердце теплое мое.

<1914>

* * *

Бесшумно ходили по дому,

Не ждали уже ничего.

Меня привели к больному,

И я не узнала его.

Он сказал: «Теперь слава Богу»,—

И ещё задумчивей стал.

«Давно мне пора в дорогу,

Я только тебя поджидал.

Так меня ты в бреду тревожишь,

Все слова твои берегу.

Скажи: ты простить не можешь?»

И я сказала: «Могу».

Казалось, стены сияли

От пола до потолка.

На шёлковом одеяле

Сухая лежала рука.

А закинутый профиль хищный

Стал так страшно тяжел и груб,

И было дыханья не слышно

У искусанных тёмных губ.

Но вдруг последняя сила

В синих глазах ожила:

«Хорошо, что ты отпустила,

Не всегда ты доброй была».

И стало лицо моложе,

Я опять узнала его

И сказала: «Господи Боже,

Прими раба твоего».

Июль 1914

Слепнёво

Моей сестре[MVV29]

Подошла я к сосновому лесу.

Жар велик, да и путь не короткий.

Отодвинул дверную завесу,

Вышел седенький, светлый и кроткий.

Поглядел на меня прозорливец,

И промолвил: «Христова невеста!

Не завидуй удаче счастливиц,

Там тебе уготовано место.

Позабудь о родительском доме,

Уподобься небесному крину.

Будешь, хворая, спать на соломе

И блаженную примешь кончину».

Верно, слышал святитель из кельи,

Как я пела обратной дорогой

О моем несказанном весельи,

И дивяся, и радуясь много.

Июль 1914

Дарница

* * *

Справа Днепр, а слева клёны,

Высь небес тепла.

В день прохладный и зелёный

Я сюда пришла.

Без котомки, без ребёнка,

Даже без клюки,

Был со мной лишь голос звонкий

Ласковой тоски.

Не спеша летали пчёлки

По большим цветам,

И дивились богомолки

Синим куполам.

<8> июля 1914<?>

Киев

* * *

Так раненого журавля

Зовут другие: курлы, курлы!—

Когда осенние поля

И рыхлы, и теплы...

И я, больная, слышу зов,

Шум крыльев золотых

Из плотных низких облаков

И зарослей густых:

«Пора лететь, пора лететь

Над полем и рекой,

Ведь ты уже не можешь петь

И слезы со щеки стереть

Ослабнувшей рукой».

Февраль 1915

* * *

Буду тихо на погосте

Под доской дубовой спать,[MVV30]

Будешь, милый, к маме в гости

В воскресенье прибегать —

Через речку и по горке,

Так что взрослым не догнать,

Издалёка, мальчик зоркий,

Будешь крест мой узнавать.

Знаю, милый, можешь мало

Обо мне припоминать:

Не бранила, не ласкала,

Не водила причащать.

Май 1915

Петербург

* * *

Высокомерьем дух твой помрачён,[MVV31]

И оттого ты не познаешь света.

Ты говоришь, что вера наша — сон

И марево — столица эта.

Ты говоришь — моя страна грешна,

А я скажу — твоя страна безбожна.

Пускай на нас еще лежит вина,—

Всё искупить и всё исправить можно.

Вокруг тебя — и воды, и цветы.

Зачем же к нищей грешнице стучишься?

Я знаю, чем так тяжко болен ты:

Ты смерти ищешь и конца боишься.

1 января 1917

Слепнёво

* * *

Приду туда, и отлетит томленье.

Мне ранние приятны холода.

Таинственные, тёмные селенья —

Хранилища молитвы и труда.

Спокойной и уверенной любови

Не превозмочь мне к этой стороне:

Ведь капелька новогородской крови [MVV32]

Во мне — как льдинка в пенистом вине.

И этого никак нельзя поправить,

Не растопил её великий зной,

И что бы я ни начинала славить —

Ты, тихая, сияешь предо мной.

16 ноября 1916

Севастополь

Памяти 19 июля 1914[MVV33]

Мы на сто лет состарились, и это

Тогда случилось в час один:

Короткое уже кончалось лето,

Дымилось тело вспаханных равнин.

Вдруг запестрела тихая дорога,

Плач полетел, серебряно звеня.

Закрыв лицо, я умоляла Бога

До первой битвы умертвить меня.

Из памяти, как груз отныне лишний,

Исчезли тени песен и страстей.

Ей — опустевшей — приказал Всевышний

Стать страшной книгой грозовых вестей.

Лето 1916

Слепнёво

Дмитрий Бушен. Портрет Анны Ахмаиовой. 1914

* * *

Н. Г. Чулковой[MVV34]

Перед весной бывают дни такие:

Под плотным снегом отдыхает луг,

Шумят деревья весело-сухие,

И тёплый ветер нежен и упруг.

И лёгкости своей дивится тело,

И дома своего не узнаёшь,

А песню ту, что прежде надоела,

Как новую, с волнением поёшь.

Весна 1915

Слепнёво

* * *

То пятое время года,

Только его славословь.

Дыши последней свободой,

Оттого, что это — любовь.

Высоко небо взлетело,

Легки очертанья вещей,

И уже не празднует тело

Годовщину грусти своей.

1913

* * *

Выбрала сама я долю

Другу сердца моего:

Отпустила я на волю

В Благовещенье его.

Да вернулся голубь сизый,

Бьётся крыльями в стекло.

Как от блеска дивной ризы,

Стало в горнице светло.

4 мая 1915

Петербург

Сон

Я знала, я снюсь тебе,

Оттого не могла заснуть.

Мутный фонарь голубел

И мне указывал путь.

Ты видел царицын сад,

Затейливый белый дворец

И чёрный узор оград

У каменных гулких крылец.

Ты шёл, не зная пути,

И думал: «Скорей, скорей,

О, только б её найти,

Не проснуться до встречи с ней».

А сторож у красных ворот

Окликнул тебя: «Куда!»

Хрустел и ломался лёд,

Под ногами чернела вода.

«Это озеро,— думал ты,—

На озере есть островок...»

И вдруг из темноты

Поглядел голубой огонёк.

В жёстком свете скудного дня

Проснувшись, ты застонал

И в первый раз меня

По имени громко назвал.

Март 1915

Царское Село

Белый дом

Морозное солнце. С парада

Идут и идут войска.

Я полдню январскому рада,

И тревога моя легка.

Здесь помню каждую ветку

И каждый силуэт.

Сквозь инея белую сетку

Малиновый каплет свет.

Здесь дом был почти что белый,

Стеклянное крыльцо.

Столько раз рукой помертвелой

Я держала звонок-кольцо.

Столько раз... Играйте, солдаты,

А я мой дом отыщу,

Узнаю по крыше покатой,

По вечному плющу.

Но кто его отодвинул,

В чужие унёс города

Или из памяти вынул

Навсегда дорогу туда...

Волынки вдали замирают,

Снег летит, как вишнёвый цвет...

И, видно, никто не знает,

Что белого дома нет.

Лето 1914

Слепнёво

* * *

Долго шёл через поля и сёла,

Шёл и спрашивал людей:

«Где она, где свет весёлый

Серых звёзд — её очей?

Ведь настали, тускло пламенея,

Дни последние весны.

Всё мне чаще снится, всё нежнее

Мне о ней бывают сны!»

И пришёл в наш град угрюмый

В предвечерний тихий час,

О Венеции подумал

И о Лондоне зараз.

Стал у церкви тёмной и высокой

На гранит блестящих ступеней

И молил о наступленьи срока

Встречи с первой радостью своей.

А над смуглым золотом престола

Разгорался Божий сад лучей:

«Здесь она, здесь свет весёлый

Серых звёзд — её очей».

Май 1915

Петербург

* * *

Широк и жёлт вечерний свет,

Нежна апрельская прохлада.

Ты опоздал на много лет,

Но всё-таки тебе я рада.

Сюда ко мне поближе сядь,

Гляди весёлыми глазами:

Вот эта синяя тетрадь —

С моими детскими стихами.

Прости, что я жила скорбя

И солнцу радовалась мало.

Прости, прости, что за тебя

Я слишком многих принимала.

Весна 1915

Царское Село

* * *

Я не знаю, ты жив или умер,—

На земле тебя можно искать

Или только в вечерней думе

По усопшем светло горевать.

Всё тебе: и молитва дневная,

И бессонницы млеющий жар,

И стихов моих белая стая,

И очей моих синий пожар.

Мне никто сокровенней не был,

Так меня никто не томил,

Даже тот, кто на муку предал,

Даже тот, кто ласкал и забыл.

Июль 1915

Слепнёво

* * *

Нет, царевич, я не та,

Кем меня ты видеть хочешь,

И давно мои уста

Не целуют, а пророчат.

Не подумай, что в бреду

И замучена тоскою

Громко кличу я беду:

Ремесло моё такое.

А умею научить,

Чтоб нежданное случилось,

Как навеки приручить

Ту, что мельком полюбилась.

Славы хочешь? — у меня

Попроси тогда совета,

Только это — западня,

Где ни радости, ни света.

Ну, теперь иди домой

Да забудь про нашу встречу,

А за грех твой, милый мой,

Я пред Господом отвечу.

10 июня 1915

* * *

Из памяти твоей я выну этот день,

Чтоб спрашивал твой взор беспомощно-туманный:

Где видел я персидскую сирень,

И ласточек, и домик деревянный?

При имени моём ты будешь вспоминать

Внезапную тоску неназванных желаний

И в городах задумчивых искать

Ту улицу, которой нет на плане.

При виде каждого случайного письма,

При звуке голоса за приоткрытой дверью

Ты будешь думать: вот она сама

Пришла на помощь моему неверью.[MVV35]

4 апреля 1915

Царское Село

* * *

Не хулил меня, не славил,

Как друзья и как враги.

Только душу мне оставил

И сказал: побереги.

И одно меня тревожит:

Если он теперь умрёт,

Ведь ко мне Архангел Божий

За душой его придёт.

Как тогда её я спрячу,

Как от Бога утаю?

Та, что так поёт и плачет,

Быть должна в Его раю.

Июль 1915

* * *

Там тень моя осталась и тоскует,

В той светло-синей комнате живёт [MVV36] ,

Гостей из города за полночь ждёт

И образок эмалевый целует.

И в доме не совсем благополучно:

Огонь зажгут, а всё-таки темно...

Не оттого ль хозяйке новой скучно,

Не оттого ль хозяин пьёт вино

И слышит, как за тонкою стеною

Пришедший гость беседует со мною?

Январь 1917

Слепнёво

* * *

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.

Очертанья столицы во мгле.

Сочинил же какой-то бездельник,

Что бывает любовь на земле.

И от лености или со скуки

Все поверили, так и живут:

Ждут свиданий, боятся разлуки

И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,

И почиет на них тишина...

Я на это наткнулась случайно

И с тех пор всё как будто больна.

1917

Петербург

* * *

Небо мелкий дождик сеет

На зацветшую сирень.

За окном крылами веет

Белый, белый Духов День.

Нынче другу возвратиться

Из-за моря — крайний срок.

Всё мне дальний берег снится,

Камни, башни и песок.

Вот на крайнюю из башен

Я взойду, встречая свет...

Да в стране болот и пашен

И в помине башен нет.

Только сяду на пороге,

Там ещё густая тень.

Помоги моей тревоге,

Белый, белый Духов День!

30 Мая 1916, Духов День

Слепнёво

* * *

Буду чёрные грядки холить,

Ключевой водой поливать;

Полевые цветы на воле,

Их не надо трогать и рвать.

Пусть их больше, чем звёзд зажжённых

В сентябрьских небесах —

Для детей, для бродяг, для влюблённых

Вырастают цветы на полях.

А мои — для святой Софии

В тот единственный светлый день,

Когда возгласы литургии

Возлетят под дивную сень.

И, как волны приносят на сушу

То, что сами на смерть обрекли,

Принесу покаянную душу

И цветы из Русской земли.

Лето 1916

Слепнёво

* * *

Я знаю, ты моя награда

За годы боли и труда,

За то, что я земным отрадам

Не предавалась никогда,

За то, что я не говорила

Возлюбленному: «Ты любим».

За то, что всем я всё простила,

Ты будешь Ангелом моим.

28 апреля 1916

Царское Село

* * *

Сергей Судейкин. Артистическое кафе

Да, я любила их, те сборища ночные,—

На маленьком столе стаканы ледяные,

Над чёрным кофеем пахучий, тонкий пар,

Камина красного тяжёлый, зимний жар,

Весёлость едкую литературной шутки

И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.

1917

Милому[MVV37]

Голубя ко мне не присылай,

Писем беспокойных не пиши,

Ветром мартовским в лицо не вей.

Я вошла вчера в зелёный рай,

Где покой для тела и души

Под шатром тенистых тополей.

И отсюда вижу городок,

Будки и казармы у дворца,

Надо льдом китайский жёлтый мост.

Третий час меня ты ждёшь — продрог,

А уйти не можешь от крыльца

И дивишься, сколько новых звёзд.

Серой белкой прыгну на ольху,

Ласточкой пугливой пробегу,

Лебедью тебя я стану звать,

Чтоб не страшно было жениху

В голубом кружащемся снегу

Мёртвую невесту поджидать.

27 февраля 1915

Царское Село

* * *

Юнии Анреп[MVV38]

Судьба ли так моя переменилась,

Иль вправду кончена игра?

Где зимы те, когда я спать ложилась

В шестом часу утра?

По-новому, спокойно и сурово,

Живу на диком берегу.

Ни праздного, ни ласкового слова

Уже промолвить не могу.

Не верится, что скоро будут святки.

Степь трогательно зелена.

Сияет солнце. Лижет берег гладкий

Как будто тёплая волна.

Когда от счастья томной и усталой

Бывала я, то о такой тиши

С невыразимым трепетом мечтала,

И вот таким себе я представляла

Посмертное блуждание души.

15 декабря 1916

Севастополь (Бельбек)

* * *

Как белый камень в глубине колодца,

Лежит во мне одно воспоминанье.

Я не могу и не хочу бороться:

Оно — веселье и оно — страданье.

Мне кажется, что тот, кто близко взглянет

В мои глаза, его увидит сразу.

Печальней и задумчивее станет

Внимающего скорбному рассказу.

Я ведаю, что боги превращали

Людей в предметы, не убив сознанья,

Чтоб вечно жили дивные печали.

Ты превращён в моё воспоминанье.

5 июня 1916

Слепнёво

* * *

Первый луч — благословенье Бога —

По лицу любимому скользнул,

И дремавший побледнел немного,

Но ещё спокойнее уснул.

Верно, поцелуем показалась

Теплота небесного луча...

Так давно губами я касалась

Милых губ и смуглого плеча...

А теперь, усопших бестелесней,

В неутешном странствии моём,

Я к нему влетаю только песней

И ласкаюсь утренним лучом.

14 мая 1916

Слепнёво

* * *

Не оттого ль, уйдя от лёгкости проклятой,

Смотрю взволнованно на тёмные палаты?

Уже привыкшая к высоким, чистым звонам,

Уже судимая не по земным законам,

Я, как преступница, ещё влекусь туда,

На место казни долгой и стыда.

И вижу дивный град, и слышу голос милый,

Как будто нет ещё таинственной могилы,

Где, день и ночь, склонясь, в жару и холода,

Должна я ожидать Последнего Суда.

12 января 1917

Слепнёво

У самого моря

Бухты изрезали низкий берег,

Все паруса убежали в море,

А я сушила солёную косу

За версту от земли на плоском камне.

Ко мне приплывала зелёная рыба,

Ко мне прилетала белая чайка,

А я была дерзкой, злой и весёлой

И вовсе не знала, что это — счастье.

В песок зарывала жёлтое платье,

Чтоб ветер не сдул, не унёс бродяга,

И уплывала далёко в море,

На тёмных, тёплых волнах лежала.

Когда возвращалась, маяк с востока

Уже сиял переменным светом,

И мне монах у ворот Херсонеса

Говорил: «Что ты бродишь ночью?»

Знали соседи — я чую воду,

И если рыли новый колодец,

Звали меня, чтоб нашла я место

И люди напрасно не трудились.

Я собирала французские пули,

Как собирают грибы и чернику,

И приносила домой в подоле

Осколки ржавые бомб тяжёлых.

И говорила сестре сердито:

«Когда я стану царицей,

Выстрою шесть броненосцев

И шесть канонерских лодок,

Чтобы бухты мои охраняли

До самого Фиолента»...

А вечером перед кроватью

Молилась тёмной иконке,

Чтоб град не побил черешен,

Чтоб крупная рыба ловилась

И чтобы хитрый бродяга

Не заметил жёлтого платья.

Я с рыбаками дружбу водила.

Под опрокинутой лодкой часто

Во время ливня с ними сидела,

Про море слушала, запоминала,

Каждому слову тайно веря.

И очень ко мне рыбаки привыкли.

Если меня на пристани нету,

Старший за мною слал девчонку,

И та кричала: «Наши вернулись!

Нынче мы камбалу жарить будем».

Сероглаз был высокий мальчик,

На полгода меня моложе.

Он принёс мне белые розы,

Мускатные белые розы,

И спросил меня кротко: «Можно

С тобой посидеть на камнях?»

Я смеялась: «На что мне розы?

Только колются больно!» — «Что же,

Он ответил, — тогда мне делать,

Если так я в тебя влюбился?»

И мне стало обидно: «Глупый! —

Я спросила, — что ты — царевич?»

Это был сероглазый мальчик,

На полгода меня моложе.

«Я хочу на тебе жениться, —

Он сказал, — скоро стану взрослым

И поеду с тобой на север...»

Заплакал высокий мальчик,

Оттого что я не хотела

Ни роз, ни ехать на север.

Плохо я его утешала:

«Подумай, я буду царицей,

На что мне такого мужа?»

«Ну, тогда я стану монахом, —

Он сказал, — у вас в Херсонесе».

«Нет, не надо лучше: монахи

Только делают, что умирают.

Как придешь — одного хоронят,

А другие, знаешь, не плачут».

Ушёл, не простившись, мальчик,

Унёс мускатные розы,

И я его отпустила,

Не сказала: «Побудь со мною».

А тайная боль разлуки

Застонала белою чайкой

Над серой полынной степью,

Над пустынной, мёртвой Корсунью.

Бухты изрезали низкий берег,

Дымное солнце упало в море.

Вышла цыганка из пещеры,

Пальцем меня к себе поманила:

«Что ты, красавица, ходишь боса?

Скоро весёлой, богатой станешь,

Знатного гостя жди до Пасхи,

Знатному гостю кланяться будешь;

Ни красотой твоей, ни любовью,

Песней одною гостя приманишь».

Я отдала цыганке цепочку

И золотой крестильный крестик.

Думала радостно: «Вот он, милый,

Первую весть о себе мне подал».

Но от тревоги я разлюбила

Все мои бухты и пещеры;

Я в камыше гадюк не пугала,

Крабов на ужин не приносила,

А уходила по южной балке

За виноградники в каменоломню, —

Туда не короткой была дорога.

И часто случалось, что хозяйка

Хутора нового мне кивала,

Кликала издали: «Что не заходишь?

Все говорят — ты приносишь счастье».

Я отвечала: «Приносят счастье

Только подковы да новый месяц,

Если он справа в глаза посмотрит».

В комнаты я входить не любила.

Дули с востока сухие ветры,

Падали с неба крупные звёзды,

В нижней церкви служили молебны

О моряках, уходящих в море,

И заплывали в бухту медузы, —

Словно звёзды, упавшие за ночь,

Глубоко под водой голубели.

Как журавли курлыкают в небе,

Как беспокойно трещат цикады,

Как о печали поет солдатка, —

Всё я запомнила чутким слухом,

Да только песни такой не знала,

Чтобы царевич со мной остался.

Девушка стала мне часто сниться

В узких браслетах, в коротком платье,

С дудочкой белой в руках прохладных.

Сядет спокойная, долго смотрит,

И о печали моей не спросит,

И о печали своей не скажет,

Только плечо мое нежно гладит.

Как же царевич меня узнает,

Разве он помнит мои приметы?

Кто ему дом наш старый укажет?

Дом наш совсем вдали от дороги.

Осень сменилась зимой дождливой,

В комнате белой от окон дуло;

И плющ мотался по стенке сада.

Приходили на двор чужие собаки,

Под окошком моим до рассвета выли.

Трудное время для сердца было.

Так я шептала, на двери глядя:

«Боже, мы мудро царствовать будем,

Строить над морем большие церкви

И маяки высокие строить.

Будем беречь мы воду и землю,

Мы никого обижать не станем».

Вдруг подобрело тёмное море,

Ласточки в гнёзда свои вернулись,

И сделалась красной земля от маков,

И весело стало опять на взморье.

За ночь одну наступило лето.

Так мы весны и не видали.

И я совсем перестала бояться,

Что новая доля минет.

А вечером в Вербную Субботу,

Из церкви придя, я сестре сказала:

«На тебе свечку мою и чётки,

Библию нашу дома оставлю.

Через неделю настанет Пасха,

И мне давно пора собираться, —

Верно царевич уже в дороге,

Морем за мной он сюда приедет».

Молча сестра на слова дивилась,

Только вздохнула, помнила верно

Речи цыганкины у пещеры.

«Он привезёт тебе ожерелье

И с голубыми камнями кольца?»

«Нет, — я сказала, — мы не знаем,

Какой он подарок мне готовит».

Были мы с сестрой однолетки,

И так друг на друга похожи,

Что маленьких нас различала

Только по родинкам наша мама.

С детства сестра ходить не умела,

Как восковая кукла лежала;

Ни на кого она не сердилась

И вышивала плащаницу,

Бредила даже во сне работой;

Слышала я, как она шептала:

«Плащ Богородицы будет синим...

Боже, апостолу Иоанну

Жемчужин для слез достать мне негде».

Дворик зарос лебедой и мятой,

Ослик щипал траву у калитки,

И на соломенном длинном кресле

Лена лежала, раскинув руки,

Все о работе своей скучала, —

В праздник такой грешно трудиться,

И приносил к нам солёный ветер

Из Херсонеса звон пасхальный.

Каждый удар отдавался в сердце,

С кровью по жилам растекался.

«Леночка, — я сестре сказала, —

Я ухожу сейчас на берег.

Если царевич за мной приедет,

Ты объясни ему дорогу.

Пусть он меня в степи нагонит.

Хочется на море мне сегодня».

«Где же ты песенку услыхала,

Ту, что царевича приманит?» —

Глаза приоткрыв, сестра спросила:

«В городе ты совсем не бываешь,

А здесь поют не такие песни».

К самому уху ее склонившись,

Я прошептала: «Знаешь, Лена,

Ведь я сама придумала песню,

Лучше которой нет на свете».

И не поверила мне и долго,

Долго с упрёком она молчала.

Солнце лежало на дне колодца,

Грелись на камнях сколопендры,

И убегало перекати-поле,

Словно паяц горбатый кривляясь,

А высоко взлетевшее небо

Как Богородицын плащ синело, —

Прежде оно таким не бывало.

Лёгкие яхты с полдня гонялись,

Белых бездельниц столпилось много

У Константиновской батареи, —

Видно им ветер нынче удобный.

Тихо пошла я вдоль бухты к мысу,

К чёрным, разломанным, острым скалам,

Пеной покрытым в часы прибоя,

И повторяла новую песню.

Знала я: с кем бы царевич ни был,

Слышит он голос мой, смутившись, —

И оттого мне каждое слово

Как Божий подарок было мило.

Первая яхта не шла — летела,

И догоняла её вторая,

А остальные едва виднелись.

Как я легла у воды — не помню,

Как задремала тогда — не знаю,

Только очнулась и вижу: парус

Близко полощется. Передо мною,

По пояс стоя в воде прозрачной,

Шарит руками старик огромный

В щелях глубоких скал прибрежных,

Голосом хриплым зовет на помощь.

Громко я стала читать молитву,

Как меня маленькую учили,

Чтобы мне страшное не приснилось,

Чтоб в нашем доме бед не бывало.

Только я молвила: «Ты Хранитель!»

Вижу — в руках старика белеет

Что-то, и сердце мое застыло...

Вынес моряк того, кто правил

Самой весёлой, крылатой яхтой,

И положил на чёрные камни.

Долго я верить себе не смела,

Пальцы кусала, чтобы очнуться:

Смуглый и ласковый мой царевич

Тихо лежал и глядел на небо.

Эти глаза зеленее моря

И кипарисов наших темнее, —

Видела я, как они погасли...

Лучше бы мне родиться слепою,

Он застонал и невнятно крикнул:

«Ласточка, ласточка, как мне больно!»

Верно я птицей ему показалась.

В сумерки я домой вернулась.

В комнате тёмной было тихо,

И над лампадкой стоял высокий,

Узкий малиновый огонёчек.

«Не приходил за тобой царевич, —

Лена сказала, шаги услышав:

Я прождала его до вечерни

И посылала детей на пристань».

«Он никогда не придёт за мною,

Он никогда не вернётся, Лена.

Умер сегодня мой царевич».

Долго и часто сестра крестилась;

Вся повернувшись к стене, молчала.

Я догадалась, что Лена плачет.

Слышала я — над царевичем пели:

«Христос воскресе из мертвых», —

И несказанным светом сияла

Круглая церковь.

1914

                              <Дополнения>

* * *

Чёрная вилась дорога,

Дождик моросил,

Проводить меня немного

Кто-то попросил.

Согласилась, да забыла

На него взглянуть,

А потом так странно было

Вспомнить этот путь.

Плыл туман, как фимиамы

Тысячи кадил.

Спутник песенкой упрямо

Сердце бередил.

Помню древние ворота

И конец пути —

Там со мною шедший кто-то

Мне сказал: «Прости…»

Медный крестик дал мне в руки,

Словно брат родной…

И я всюду слышу звуки

Песенки степной.

Ах, я дома как не дома —

Плачу и грущу.

Отзовись, мой незнакомый,

Я тебя ищу!

1913 (?)

* * *

Мне не надо счастья малого,

Мужа к милой провожу [MVV39]

И, довольного, усталого,

Спать ребёнка уложу.

Снова мне в прохладной горнице

Богородицу молить…

Трудно, трудно жить затворницей,

Да трудней весёлой быть.

Только б сон приснился пламенный,

Как войду в нагорный храм,

Пятиглавй, белый, каменный,

По запомненным тропам.

Май 1914

Петербург

* * *

Не тайны и не печали,

Не мудрой воли судьбы —

Эти встречи всегда оставляли

Впечатление борьбы.

Я, с утра угадав минуту,

Когда ты ко мне войдёшь,

Ощущала в руках согнутых

Слабо колющую дрожь.

И сухими пальцами мяла

Пёструю скатерть стола…

Я тогда уже понимала,

Как эта земля мала.

1914 или 1915

* * *

Будем вместе, милый, вместе,

Знают все, что мы родные,

А лукавые насмешки,

Как бубенчик отдалённый,

И обидеть нас не могут,

И не могут огорчить.

Где венчались мы — не помним,

Но сверкала эта церковь

Тем неистовым сияньем,

Что лишь ангелы умеют

В белых крыльях приносить.

А теперь пора такая,

Страшный год и страшный город.

Как же можно разлучиться

Мне с тобой, тебе со мной?

Весна 1915

Петербург

* * *

Ты мне не обещан ни жизнью, ни Богом,

Ни даже предчувствием тайным моим.

Зачем же в ночи перед тёмным порогом

Ты медлишь, как будто счастьем томим?

Не выйду, не крикну: «О, будь единым,

До смертного часа будь со мной!»

Я только голосом лебединым

Говорю с неправедною луной.

1915

* * *

«Горят твои ладони,

В ушах пасхальный звон,

Ты, как святой Антоний,

Виденьем искушён».

«Зачем во дни святые

Ворвался день один,

Как волосы густые

Безумных Магдалин».

«Так любят только дети,

И то лишь первый раз».

— «Сильней всего на свете

Лучи спокойных глаз».

«То дьявольские сети,

Нечистая тоска».

— «Белей всего на свете

Была её рука».

1915

Царское Село

* * *

В промежутках между грозами,

Мрачной яркостью богатые,

Над притихшими берёзами

Облака стоят крылатые.

Чуть гроза на запах спрячется —

И настанет тишь чудесная,

А с востока снова катиться

Колесница поднебесная.

1915

Слепнёво

* * *

О, есть неповторимые слова,

Кто их сказал — истратил слишком много.

Неистощима только синева

Небесная и милосердье Бога.

Зима 1916

Севастополь

* * *

Когда в мрачнейшей из столиц

Рукою твёрдой, но усталой

На чистой белизне страниц

Я отречение писала,

И ветер в круглое окно

Вливался влажною струёю,—

Казалось, небо сожжено

Червонно-дымною зарёю.

Я не взглянула на Неву,

На озарённые граниты,

И мне казалось — наяву

Тебя увижу, незабытый…

Но неожиданная ночь

Покрыла город сновидений.

Чтоб бегству моему помочь,

Расплылись пепельные тени.

Я только крест с собой взяла,

Тобою данный в день измены [MVV40] , —

Чтоб степь полынная цвела,

А ветры пели, как сирены.

И вот он на пустой стене

Хранит меня от горьких бдений,

И ничего не страшно мне

Припомнить — даже день последний.

Август 1916

Песочная бухта

* * *

Город сгинул, последнего дома

Как живое, взглянуло окно…

Это место совсем незнакомо,

Пахнет гарью, и в поле темно.

Но когда гррозовую завесу

Нерешительный месяц рассёк,

Мы увидели: на гору, к лесу

Пробирался хромой человек.

Было страшно, что он обгоняет

Тройку сытых весёлых коней,

Постоит и опять ковыляет

Под тяжёлою ношей своей.

Мы заметить почти не успели,

Как он возле кибитки возник.

Словно звёзды, глаза голубели,

Освещая измученный лик.

Я к нему протянула ребёнка,

Поднял руку со следом оков

И промолвил мне благостно-звонко:

«Будет сын твой и жив, и здоров!»

1916

Слепнёво

* * *

Как люблю, как любила глядеть я

На закованные берега,

На балконы, куда столетья

Не ступала ничья нога.

И воистину ты, столица —

Для безумных и свелых нас;

Но когда над Невою длится

Тот особенный, чистый час

И проносится ветер майский

Мимо всех надводных колонн,

Ты — как грешник, видящий райский

Перед смертью садчайший сон…

1916

Отрывок

. . . .

О Боже, за себя я всё могу простить,

Но лучше б ястребом ягнёнка мне когтить

Или змеёй уснувших жалить в поле,

Чем человеком быть и видеть поневоле,

Что люди делают, и сквозь тлетворный срам

Не сметь поднять глаза к высоким небесам.

1916 (?)

* * *

В последний год, когда столица наша

Первоначальное носила имя,

И до войны великой оставалось

Ещё полгода, совершилось то,

О чём должна я кратко и правдиво

В повествовании моём сказать,

И в этом помешать мне может только

Та, что в дома всегда без спроса входит

И белым закрывает зеркала.

Иль тот, кто за море от нас уехал

И строго, строго плакать запретил.

1916 (?)

* * *

В городе райского ключаря [MVV41] ,

В городе мёртвого царя

Майские зори красны и жёлты,

Церкви белы, высоки мосты.

И в тёмном саду между старых лип

Мачт корабельных слышится скрип.

А за окошком моим река —

Никто не знает, как глубока.

Вольно я выбрала дивный Град,

Жаркое солнце земных отрад,

И всё мне казалось, что в Раю

Я песню последнюю пою.

1916–1917

* * *

Как площади эти обширны,

Как гулки и круты мосты!

Тяжёлый, беззвёздный и мирный

Над нами покров темноты.

И мы, словно смертные люди,

По свежнему снегу идём.

Не чудо ль, что нынче пробудем

Мы час предразлучный вдвоём?

Безвольно слабеют колени,

И, кажется, нечем дышать…

Ты — солнце моих песнопений,

Ты — жизни моей благодать.

Вот чёрные зданья качнутся,

И на землю я упаду,—

Теперь мне не страшно очнуться

В моём деревенском саду.

10 марта 1917

Петербург

* * *

И мнится — голос человека

Здесь никогда не прозвучит,

Лишь ветер каменного века

В ворота чёрные стучит.

И мнится мне, что уцелела

Под этим небом я одна —

За то, что первая хотела

Испить смертельного вина.

Лето 1917

Слепнёво

* * *

Я в этой церкви слушала Канон

Андрея Критского в день строгий и печальный,

И с той поры великопостный звон

Все семь недель до полночи пасхальной

Сливался с беспорядочной стрельбой,

Прощались все друг с другом на минуту,

Чтоб никогда не встретиться… И смуту

. .. судьбой.

1917

Петербург. Боткинская, 9

* * *

С первым звуком, слетевшим с рояля,

Я шепчу тебе: «Здравствуй, князь».

Это ты, веселя и печаля,

Надо мной стоишь, наклонясь,

Но во взоре упорном и странном

Угадать ничего не могу,

Только в сердце моём окаянном

Золотые слова берегу.

Ты когда-нибудь, скукой томимый,

Их прочтёшь на чужом языке

И подумаешь: мне серафимы

Оснащают корабль на реке.

1917

<Виктору Горенко[MVV42] >

Для того ль тебя носила

Я когда-то на руках,

Для того ль сияла сила

В голубых твоих глазах!

Вырос стройный и высокий,

Песни пел, мадеру пил,

К Анатолии далёкой

Миноносец свой водил.

На Малаховом кургане

Офицера расстреляли.

Без недели двадцать лет

Он глядел на божий свет.

1918

Петербург

Ко входу в Светлицу

К сундучку с книгами

К Анне Ахматовой