Анна Ахматова. Подорожник

Анна Ахматова

Подорожник

1921

                                                         Узнай, по крайней мере, звуки.

                                                         Бывало, милые тебе.

                                                                                 Пушкин

                    * * *

Сразу стало тихо в доме,

Облетел последний мак,

Замерла я в долгой дрёме

И встречаю ранний мрак.

Плотно заперты ворота,

Вечер чёрен, ветер тих.

Где веселье, где забота,

Где ты, ласковый жених?

Не нашёлся тайный перстень,

Прождала я много дней,

Нежной пленницею песня

Умерла в груди моей.[MVV1]

                    Июль 1917

                    Слепнёво

                    * * *

Ты — отступник: за остров зелёный[MVV2]

Отдал, отдал родную страну,

Наши песни, и наши иконы,

И над озером тихим сосну.

Для чего ты, лихой ярославец,

Коль ещё не лишился ума,

Загляделся на рыжих красавиц

И на пышные эти дома?

Так теперь и кощунствуй, и чванься,

Православную душу губи,

В королевской столице останься

И свободу свою полюби.

Для чего ж ты приходишь и стонешь

Под высоким окошком моим?

Знаешь сам, ты и в море не тонешь,

И в смертельном бою невредим.

Да, не страшны ни море, ни битвы

Тем, кто сам потерял благодать.

Оттого-то во время молитвы

Попросил ты тебя поминать.

                    Лето 1917

                    Слепнёво

                    * * *

Просыпаться на рассвете

Оттого, что радость душит,

И глядеть в окно каюты

На зелёную волну,

Иль на палубе в ненастье,

В мех закутавшись пушистый,

Слушать, как стучит машина,

И не думать ни о чём,

Но, предчувствуя свиданье

С тем, кто стал моей звездою,

От солёных брызг и ветра

С каждым часом молодеть.

                    Июль 1917

                    Слепнёво

                    * * *

И в тайную дружбу с высоким,

Как юный орёл темноглазым

Я, словно в цветник предосенний,

Походкою лёгкой вошла.

Там были последние розы,

И месяц прозрачный качался

На серых, густых облаках...

                    Лето 1917

                    Петербург

                    * * *

Словно ангел, возмутивший воду,

Ты взглянул тогда в моё лицо,

Возвратил и силу и свободу,

А на память чуда взял кольцо.

Мой румянец жаркий и недужный

Стёрла богомольная печаль.

Памятным мне будет месяц вьюжный,

Северный встревоженный февраль.

                    Февраль 1916

                    Царское село

                    * * *

Когда о горькой гибели моей

Весть поздняя его коснётся слуха,

Не станет он ни строже, ни грустней,

Но, побледневши, улыбнётся сухо.

И сразу вспомнит зимний небосклон

И вдоль Невы несущуюся вьюгу,

И сразу вспомнит, как поклялся он

Беречь свою восточную подругу.

                    * * *

А ты теперь тяжёлый и унылый,

Отрёкшийся от славы и мечты,

Но для меня непоправимо милый,

И чем темней, тем трогательней ты.

Ты пьёшь вино, твои нечисты ночи,

Что наяву, не знаешь, что во сне,

Но зелены мучительные очи, —

Покоя, видно, не нашёл в вине.

И сердце только скорой смерти просит,

Кляня медлительность судьбы.

Всё чаще ветер западный приносит

Твои упрёки и твои мольбы.

Но разве я к тебе вернуться смею?

Под бледным небом родины моей

Я только петь и вспоминать умею,

А ты меня и вспоминать не смей.

Так дни идут, печали умножая.

Как за тебя мне Господа молить?

Ты угадал: моя любовь такая,

Что даже ты её не мог убить.

                    22 июля 1917

                    Слепнёво

                    * * *

Пленник чужой! Мне чужого не надо,

Я и своих-то устала считать.

Так отчего же такая отрада

Эти вишнёвые видеть уста?

Пусть он меня и хулит и бесславит,

Слышу в словах его сдавленный стон.

Нет, он меня никогда не заставит

Думать, что страстно в другую влюблён.

И никогда не поверю, что можно

После небесной и тайной любви

Снова смеяться и плакать тревожно

И проклинать поцелуи мои.[MVV3]

                    * * *

Я спросила у кукушки,

Сколько лет я проживу...

Сосен дрогнули верхушки,

Жёлтый луч упал в траву.

Но ни звука в чаще свежей,

Я иду домой,

И прохладный ветер нежит

Лоб горячий мой.

                    1 июня 1919

                    Царское село

                    * * *

По неделе ни слова ни с кем не скажу,

Всё на камне у моря сижу,

И мне любо, что брызги зелёной волны,

Словно слёзы мои, солоны.

Были вёсны и зимы, да что-то одна

Мне запомнилась только весна.

Стали ночи теплее, подтаивал снег,

Вышла я поглядеть на луну,

И спросил меня тихо чужой человек,

Между сосенок встретив одну:

«Ты не та ли, кого я повсюду ищу,

О которой с младенческих лет,

Как о милой сестре, веселюсь и грущу?»

Я чужому ответила: «Нет!».

А как свет поднебесный его озарил,

Я дала ему руки мои,

И он перстень таинственный мне подарил,

Чтоб меня уберечь от любви.

И назвал мне четыре приметы страны,

Море, круглая бухта, высокий маяк,

А всего непременней — полынь...

И как жизнь началась, пусть и кончится так.

Я сказала, что знаю: аминь!

                    Осень 1916

                    Севастополь

                    * * *

В каждых сутках есть такой

Смутный и тревожный час.

Громко говорю с тоской,

Не раскрывши сонных глаз.

И она стучит, как кровь,

Как дыхание тепла,

Как счастливая любовь,

Рассудительна и зла.

                    1916–1917

                    Царское Село

                    * * *

Земная слава как дым,

Не этого я просила.

Любовникам всем моим

Я счастие приносила.

Один и сейчас живой,

В свою подругу влюблённый,

И бронзовым стал другой

На площади оснежённой.

                    Зима 1914

                    * * *

Это просто, это ясно,

Это всякому понятно,

Ты меня совсем не любишь,

Не полюбишь никогда.

Для чего же так тянуться

Мне к чужому человеку,

Для чего же каждый вечер

Мне молиться за тебя?

Для чего же, бросив друга

И кудрявого ребёнка,

Бросив город мой любимый

И родную сторону,

Чёрной нищенкой скитаюсь

По столице иноземной?

О, как весело мне думать,

Что тебя увижу я!

                    Лето 1917

                    Слепнёво

                    * * *

                                <Г.Г. Фейгину[MVV4] >

О нет, я не тебя любила,

Палима сладостным огнём,

Так объясни, какая сила

В печальном имени твоём.

Передо мною на колени

Ты стал, как будто ждал венца,

И смертные коснулись тени

Спокойно-юного лица.

И ты ушёл. Не за победой,

За смертью. Ночи глубоки!

О, ангел мой, не знай, не ведай

Моей теперешней тоски.

Но если белым солнцем рая

В лесу осветится тропа,

Но если птица полевая

Взлетит с колючего снопа,

Я знаю: это ты, убитый,

Мне хочешь рассказать о том,

И снова вижу холм изрытый

Над окровавленным Днестром.

Забуду дни любви и славы,

Забуду молодость мою,

Душа темна, пути лукавы,

Но образ твой, твой подвиг правый

До часа смерти сохраню.

                    19 июля 1917

                    Слепнёво

                    * * *

Я слышу иволги всегда печальный голос

И лета пышного приветствую ущерб,

А к колосу прижатый тесно колос

С змеиным свистом срезывает серп.

И стройных жниц короткие подолы,

Как флаги в праздник, по ветру летят.

Теперь бы звон бубенчиков весёлых,

Сквозь пыльные ресницы долгий взгляд.

Не ласки жду я, не любовной лести

В предчувствии неотвратимой тьмы,

Но приходи взглянуть на рай, где вместе

Блаженны и невинны были мы.

                    27 июля 1917

                    Слепнёво

                    * * *

Как страшно изменилось тело,

Как рот измученный поблёк!

Я смерти не такой хотела,

Не этот назначала срок.

Казалось мне, что туча с тучей

Сшибётся где-то в вышине

И молнии огонь летучий

И голос радости могучей,

Как Ангелы, сойдут ко мне.

                    * * *

Я окошка не завесила,

Прямо в горницу гляди.

Оттого мне нынче весело,

Что не можешь ты уйти.

Называй же беззаконницей,

Надо мной глумись со зла:

Я была твоей бессонницей,

Я тоской твоей была.

                    5 марта 1916

                    * * *

Эта встреча никем не воспета,

И без песен печаль улеглась.

Наступило прохладное лето,

Словно новая жизнь началась.

Сводом каменным кажется небо,

Уязвлённое жёлтым огнём,

И нужнее насущного хлеба

Мне единое слово о нём.

Ты, росой окропляющий травы,

Вестью душу мою оживи,—

Не для страсти, не для забавы,

Для великой земной любви.

                    17 мая 1916

                    Слепнёво

                    * * *

И вот одна осталась я

Считать пустые дни.

О вольные мои друзья,

О лебеди мои!

И песней я не скличу вас,

Слезами не верну,

Но вечером в печальный час

В молитве помяну.

Настигнут смертною стрелой,

Один из вас упал,

И чёрным вороном другой,

Меня целуя, стал.

Но так бывает раз в году,

Когда растает лёд,

В Екатеринином саду

Стою у чистых вод

И слышу плеск широких крыл

Над гладью голубой.

Не знаю, кто окно раскрыл

В темнице гробовой.

                    * * *

Чем хуже этот век предшествующих? Разве

Тем, что в чаду печали и тревог

Он к самой чёрной прикоснулся язве,

Но исцелить её не мог.

Ещё на западе земное солнце светит,

И кровли городов в его лучах блестят,

А здесь уж белая дома крестами метит

И кличет воронов, и вороны летят.

                    Зима 1919

                    * * *

Теперь никто не станет слушать песен.

Предсказанные наступили дни.

Моя последняя, мир больше не чудесен,

Не разрывай мне сердца, не звени.

Ещё недавно ласточкой свободной

Свершала ты свой утренний полёт,

А ныне станешь нищенкой голодной,

Не достучишься у чужих ворот.

                    * * *

По твёрдому гребню сугроба

В твой белый, таинственный дом,

Такие притихшие оба,

В молчании нежном идём.

И слаще всех песен пропетых

Мне этот исполненный сон,

Качание веток задетых

И шпор твоих лёгоньких звон.

                    Январь 1917

                    * * *

Теперь прощай, столица,

Прощай, весна моя,

Уже по мне томится

Корельская земля[MVV5] .

Поля и огороды

Спокойно зелены,

Еще глубоки воды,

И небеса бледны.

Болотная русалка,

Хозяйка этих мест,

Глядит, вздыхая жалко,

На колокольный крест.

А иволга, подруга

Моих безгрешных дней,

Вчера вернувшись с юга,

Кричит среди ветвей,

Что стыдно оставаться

До мая в городах,

В театре задыхаться,

Скучать на островах.

Но иволга не знает,

Русалке не понять,

Как сладко мне бывает

Его поцеловать!

И всё-таки сегодня

На тихом склоне дня

Уйду. Страна господня,

Прими к себе меня!

                    Весна 1917

                    * * *

Ждала его напрасно много лет.

Похоже это время на дремоту.

Но воссиял неугасимый свет

Тому три года в Вербную Субботу[MVV6] .

Мой голос оборвался и затих —

С улыбкой предо мной стоял жених.

А за окном со свечками народ

Неспешно шёл. О, вечер богомольный!

Слегка хрустел апрельский тонкий лёд,

И над толпою голос колокольный,

Как утешенье вещее, звучал,

И чёрный ветер огоньки качал.

И белые нарциссы на столе,

И красное вино в бокале плоском

Я видела как бы в рассветной мгле.

Моя рука, закапанная воском,

Дрожала, принимая поцелуй,

И пела кровь: блаженная, ликуй!

                    1916–1918

                    Ночью

Стоит на небе месяц, чуть живой,

Средь облаков струящихся и мелких,

И у дворца угрюмый часовой

Глядит, сердясь, на башенные стрелки.

Идёт домой неверная жена,

Её лицо задумчиво и строго,

А верную в тугих объятьях сна

Сжигает негасимая тревога.

Что мне до них? Семь дней тому назад,

Вздохнувши, я прости сказала миру,

Но душно там, и я пробралась в сад

Взглянуть на звёзды и потрогать лиру.

                    Осень 1918

                    Москва

                    * * *

Течёт река неспешно по долине,

Многооконный на пригорке дом.

А мы живём, как при Екатерине:

Молебны служим, урожая ждём.

Перенеся двухдневную разлуку,

К нам едет гость вдоль нивы золотой,

Целует бабушке в гостиной руку

И губы мне на лестнице крутой.

                    Лето 1917

                    Слепнёво

                    * * *

На шее мелких чёток ряд,

В широкой муфте руки прячу,

Глаза рассеянно глядят

И больше никогда не плачут.

И кажется лицо бледней

От лиловеющего шёлка,

Почти доходит до бровей

Моя незавитая чёлка.

И непохожа на полёт

Походка медленная эта,

Как будто под ногами плот,

А не квадратики паркета.

А бледный рот слегка разжат,

Неровно трудное дыханье,

И на груди моей дрожат

Цветы небывшего свиданья.

                    Песенка[MVV7]

Бывало, я с утра молчу

О том, что сон мне пел.

Румяной розе и лучу,

И мне — один удел.

С покатых гор ползут снега,

А я белей, чем снег,

Но сладко снятся берега

Разливных мутных рек,

Еловой рощи свежий шум

Покойнее рассветных дум.

                    5 марта 1916

                    * * *

И целый день, своих пугаясь стонов,

В тоске смертельной мечется толпа,

А за рекой на траурных знамёнах

Зловещие смеются черепа.

Вот для чего я пела и мечтала,

Мне сердце разорвали пополам,

Как после залпа сразу тихо стало,

Смерть выслала дозорных по дворам.

                    Лето 1917

                    * * *

Ты мог бы мне снится и реже,

Ведь часто встречаемся мы,

Но грустен, взволнован и нежен

Ты только в святилище тьмы.

И слаще хвалы серафима

Мне губ твоих милая лесть...

О, там ты не путаешь имя

Моё. Не вздыхаешь, как здесь.

                    * * *

Когда в тоске самоубийства

Народ гостей немецких ждал,

И дух суровый византийства

От русской Церкви отлетал,

Когда приневская столица,

Забыв величие своё,

Как опьяневшая блудница,

Не знала, кто берёт её,—

Мне голос был. Он звал утешно,

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь свой край, глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну чёрный стыд,

Я новым именем покрою

Боль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

                    Осень 1917

                    Петроград

                    * * *

Покинув рощи родины священной

И дом, где муза, плача, изнывала,

Я, тихая, весёлая жила

На низком острове, который, словно плот,

Остановился в пышной Невской дельте.

О, зимние таинственные дни,

И милый труд, и лёгкая усталость,

И розы в умывальном кувшине!

Натан Альтман. Портрет Анны Ахматовой.

Был перулок снежным и недлинным,

И против двери к нам стеной алтарной

Воздвигнут храм Святой Екатерины.

Как рано я из дома выходила,

И часто по нетронутому снегу

Свои следы вчерашние напрасно

На бледной чистой пелене ища,

И вдоль реки, где шхуны, как голубки

Друг к другу нежно, нежно прижимаясь,

О сером взморье до весны тоскуют,

Я подходила к старому мосту.

Там комната, похожая на клетку,

Под самой крышей в грязном шумном доме,

Где он, как чиж, свистал перед мольбертом

И жаловался весело, то грустно

О радости не бывшей говорил.

Как в зеркало, глядела я тревожно

На серый холст, и с каждою неделей

Всё горше и страннее было сходство

Моё с моим изображеньем новым.

Теперь не знаю, где художник милый,

С которым я из голубой мансарды

Через окно на крышу выходила,

Чтоб видеть снег, Неву и облака,

Но чувствую, что Музы наши дружны

Беспечной и пленительною дружбой,

Как девушки, не знавшие любви.

Смеркается, и в небе темно-синем,

Где так недавно храм Ерусалимский

Таинственным сиял великолепьем,

Лишь две звезды над путаницей веток,

И снег летит откуда-то не сверху,

А словно подымается с земли,

Ленивый, ласковый и осторожный.

Мне странною в тот день была прогулка.

Когда я вышла, ослепил меня

Прозрачный отблеск на вещах и лицах,

Как будто всюду лепестки лежали

Тех жёлто-розовых некрупных роз,

Название которых я забыла.

Безветренный, сухой, морозный воздух

Так каждый звук лелеял и хранил,

Что мнилось мне: молчанья не бывает.

И на мосту, сквозь ржавые перила

Просовывая руки в рукавичках,

Кормили дети пёстрых жадных уток,

Что кувыркались в проруби чернильной.

И я подумала: не может быть,

Чтоб я когда-нибудь забыла это.

И если трудный путь мне предстоит.

Вот лёгкий груз, который мне под силу

С собою взять, чтоб в старости, в болезни,

Быть может, в нищете — припоминать

Закат неистовый и полноту

Душевных сил, и прелесть милой жизни.

                    1914–1916

                    Зáре

        ( С португальского)

Тот счастлив, кто прошёл среди мучений,

Среди тревог и страсти жизни шумной,

Подобно розе, что цветёт бездумно,

И легче по водам бегущей тени.

Так жизнь твоя была чужда заботе,

Как тонкий сон, но сладостный и нежный:

Проснулась...улыбнулась... и небрежно

Вернулась ты к нарушенной дремоте.

                    Июль 1920

                  <Дополнения>

                    * * *

На разведённом мосту

В день, ставший праздником ныне,

Кончилась юность моя.

                    1917–1919

                    * * *

Я горькая и старая. Морщины

Покрыли сетью жёлтое лицо.

Спина согнулась, и трясутся руки.

А мой палач глядит весёлым взором

И хвалится искусною работой,

Рассматривая на поблекшей коже

Следы побоев. Господи, прости!

                    Петербург. Шереметевский дом

                    * * *

Не странно ли, что знали мы его?

Был скуп на похвалы, но чужд хулы и гнева,

И Пресвятая охраняла Дева

Прекрасного поэта своего.

                    16 августа 1921

Ко входу в Светлицу

К сундучку с книгами

К Анне Ахматовой