Гавриил Романович Державин
Дмитрий
Левицкий. Портрет Державина
Водопад
Алмазна сыплется гора
С высот четыремя скалами[MVV1] ,
Жемчугу бездна и сребра
Кипит внизу, бьёт вверх буграми;
От брызгов синий холм стоит,
Далече рев в лесу гремит.
Шумит, и средь густого бора
Теряется в глуши потом;
Луч чрез поток сверкает скоро;
Под зыбким сводом древ, как сном
Покрыты, волны тихо льются,
Рекою млечною влекутся[MVV2] .
Седая пена по брегам
Лежит буграми в дебрях тёмных;
Стук слышен млатов по ветрам[MVV3] ,
Визг пил и стон мехов подъёмных:
О водопад! в твоем жерле
Всё утопает в бездне, в мгле!
Ветрами ль сосны пораженны?—
Ломаются в тебе в куски[MVV4] ;
Громами ль камни отторженны?—
Стираются тобой в пески;
Сковать ли воду льды дерзают[MVV5] ?—
Как пыль стекляна ниспадают.
Водопад
Кивач
Волк рыщет вкруг тебя и, страх
В ничто вменяя, становится;
Огонь горит в его глазах,
И шерсть на нем щетиной зрится;
Рожденный на кровавый бой,
Он воет, согласясь с тобой.
Лань идет робко, чуть ступает,
Вняв вод твоих падущих рев,
Рога на спину приклоняет
И быстро мчится меж дерев;
Ее страшит вкруг шум, бурь свист
И хрупкий под ногами лист.
Ретивый конь, осанку горду
Храня, к тебе порой идёт;
Крутую гриву, жарку морду
Подняв, храпит, ушми прядёт,
И, подстрекаем быв, бодрится,
Отважно в хлябь твою стремится[MVV6] .
Под наклонённым кедром вниз,
При страшной сей красе Природы,
На утлом пне, который свис
С утёса гор на яры воды,
Я вижу, некий муж седой
Склонился на руку главой.
Копьё и меч, и щит великой,
Стена отечества всего,
И шлем, обвитый повиликой[MVV7] ,
Лежат во мху у ног его.
В броне блистая златордяной,
Как вечер во заре румяной[MVV8] ,
Сидит — и, взор вперя к водам,
В глубокой думе рассуждает:
«Не жизнь ли человеков нам
Сей водопад изображает?—
Он так же блеском струй своих
Поит надменных, кротких, злых[MVV9] .
Генерал-фельдмаршал
граф Пётр Александрович Румянцев-Задунайский (1725–1796).
Портрет
неизвестного автора
Не так ли с неба время льётся,
Кипит стремление страстей,
Честь блещет, слава раздаётся,
Мелькает счастье наших дней,
Которых красоту и радость
Мрачат печали, скорби, старость?
Не зрим ли всякой день гробов,
Седин дряхлеющей вселенной?
Не слышим ли в бою часов
Глас смерти, двери скрып подземной?
Не упадает ли в сей зев
С престола царь и друг царев?
Падут,— и вождь непобедимый,
В Сенате Цезарь средь похвал,
В тот миг, желал как диадимы,
Закрыв лице плащом, упал;
Исчезли замыслы, надежды,
Сомкнулись алчны к трону вежды[MVV10] .
И.
Кириллов. Убийство Цезаря
Падут,— и несравненный муж
Торжеств несметных с колесницы,
Пример великих в свете душ,
Презревший прелесть багряницы,
Пленивший Велизар царей
В темнице пал, лишён очей[MVV11] .
Император
Юстиниан и Велизарий (стоит рядом с императором).
Мозаика
базилики Сан-Витале, Равеенна
Падут.— И не мечты прельщали,
Когда меня, в цветущий век,
Давно ли города встречали,
Как в лаврах я, в оливах тек[MVV12] ?
Давно ль?— Но, ах! теперь во брани
Мои не мещут молний длани!
Ослабли силы, буря вдруг
Копьё из рук моих схватила;
Хотя и бодр ещё мой дух,
Судьба побед меня лишила[MVV13] ».
Он рек — и тихим позабылся сном,
Морфей покрыл его крылом.
Сошла октябрьска нощь на землю[MVV14] ,
На лоно мрачной тишины;
Нигде я ничего не внемлю,
Кроме ревущия волны,
О камни с высоты дробимой
И снежною горою зримой.
Пустыня, взор насупя свой,
Утёсы и скалы дремали;
Волнистой облака грядой
Тихонько мимо пробегали,
Из коих, трепетна, бледна,
Проглядывала вниз луна.
Глядела и едва блистала,
Пред старцем преклонив рога,
Как бы с почтеньем познавала
В нем своего того врага,
Которого она страшилась,
Кому вселенная дивилась[MVV15] .
Он спал — и чудотворный сон
Мечты ему являл геройски:
Казалося ему, что он
Непобедимы водит войски;
Что вкруг его перун молчит,
Его лишь мановенья зрит.
Что огнедышащи за перстом
Ограды в след его идут[MVV16] ;
Что в поле гладком, вкруг отверстом,
По слову одному растут
Полки его из скрытых станов,
Как холмы в море из туманов[MVV17] .
Что только по траве росистой
Ночные знать его шаги[MVV18] ;
Что утром пыль, под твердью чистой,
Уж поздо зрят его враги;
Что остротой своих зениц
Блюдет он их, как ястреб птиц.
Что, положа чертёж и меры,
Как волхв невидимый, в шатре[MVV19] ,
Тем кажет он в долу химеры,
Тем — в тиграх агнцов на горе,
И вдруг решительным умом
На тысячи бросает гром.
Что орлю дерзость, гордость лунну,
У чёрных и янтарных волн[MVV20] ,
Смирил Колхиду златорунну[MVV21] ,
И белого царя урон
Рая вечерня пред границей
Отмстил победами сторицей[MVV22] .
Что, как румяной луч зари,
Страну его покрыла слава;
Чужие вожди и цари,
Своя владычица, держава,
И все везде его почли,
Триумфами превознесли[MVV23] .
Что образ, имя и дела
Цветут его средь разных глянцев;
Что верх сребристого чела
В венце из молненных румянцев
Блистает в будущих родах,
Отсвечиваяся в сердцах.
Что зависть, от его сиянья
Свой бледный потупляя взор,
Среди безмолвного стенанья
Ползет и ищет токмо нор,
Куда бы от него сокрыться,
И что никто с ним не сравнится.
Он спит — и в сих мечтах весёлых
Внимает завыванье псов,
Рёв ветров, скрып дерев дебелых,
Стенанье филинов и сов[MVV24] ,
И вещих глас вдали животных,
И тихий шорох вкруг бесплотных.
Он слышит: сокрушилась ель,
Станица вранов встрепетала,
Кремнистый холм дал страшну щель,
Гора с богатствами упала;
Грохочет эхо по горам,
Как гром гремящий по громам.
Он зрит одету в ризы черны
Крылату некую жену,
Власы имевшу распущенны,
Как смертну весть, или войну,
С косой в руках, с трубой стоящу,
И слышит он — проснись!— гласящу.
На шлеме у неё орел
Сидел с перуном помрачённым,
В нем герб отечества он зрел;
И, быв мечтой сей возбуждённым,
Вздохнул и, испустя слёз дождь,
Вещал: «Знать, умер некий вождь!
Блажен, когда, стремясь за славой,
Он пользу общую хранил,
Был милосерд в войне кровавой
И самых жизнь врагов щадил:
Благословен средь поздных веков
Да будет друг сей человеков!
Благословенна похвала
Надгробная его да будет,
Когда всяк жизнь его, дела
По пользам только помнить будет;
Когда не блеск его прельщал
И славы ложной не искал!
О слава, слава в свете сильных!
Ты точно есть сей водопад.
Он вод стремлением обильных
И шумом льющихся прохлад
Великолепен, светл, прекрасен,
Чудесен, силен, громок, ясен;
Дивиться вкруг себя людей
Всегда толпами собирает;
Но если он водой своей
Удобно всех не напояет,
Коль рвет брега и в быстротах
Его нет выгод смертным — ах!
Не лучше ль менее известным,
А более полезным быть;
Подобясь ручейкам прелестным,
Поля, луга, сады кропить,
И тихим вдалеке журчаньем
Потомство привлекать с вниманьем?
Пусть на обросший дёрном холм
Приидет путник и воссядет,
И, наклонясь своим челом
На подписанье гроба, скажет:
Не только славный лишь войной,
Здесь скрыт великий муж душой.
О! будь бессмертен, витязь бранный,
Когда ты весь соблюл свой долг!»
Вещал сединой муж венчанный
И, в небеса воззрев, умолк.
Умолк,— и глас его промчался,
Глас мудрый всюду раздавался.
Но кто там идет по холмам,
Глядясь, как месяц, в воды чёрны?
Чья тень спешит по облакам
В воздушные жилища горны?
На тёмном взоре и челе
Сидит глубока дума в мгле[MVV25] !
Какой чудесный дух крылами
От севера парит на юг?
Ветр медлен течь его стезями,
Обозревает царствы вдруг[MVV26] ;
Шумит, и как звезда блистает,
И искры в след свой рассыпает.
Иоганн-Батист
Лампи. Портрет Потёмкмна
Чей труп, как на распутьи мгла,
Лежит на тёмном лоне нощи[MVV27] ?
Простое рубище чресла,
Две лепты покрывают очи[MVV28] ,
Прижаты к хладной груди персты,
Уста безмолвствуют отверсты!
Смерть
Потёмкина. Гравюра по рисунку Тараса Шевченко
Чей одр — земля; кров — воздух синь;
Чертоги — вкруг пустынны виды[MVV29] ?
Не ты ли счастья, славы сын,
Великолепный князь Тавриды[MVV30] ?
Не ты ли с высоты честей
Незапно пал среди степей?
Не ты ль наперсником близ трона
У северной Минервы был;
Во храме муз друг Аполлона;
На поле Марса вождем слыл;
Решитель дум в войне и мире,
Могущ — хотя и не в порфире?
Не ты ль, который взвесить смел
Мощь росса, дух Екатерины[MVV31] ,
И, опершись на них, хотел
Вознесть твой гром на те стремнины,
На коих древний Рим стоял
И всей вселенной колебал?
Не ты ль, который орды сильны
Соседей хищных истребил,
Пространны области пустынны
Во грады, в нивы обратил,
Покрыл понт Чёрный кораблями,
Потряс среду земли громами[MVV32] ?
Не ты ль, который знал избрать
Достойный подвиг росской силе,
Стихии самые попрать
В Очакове и в Измаиле,
И твёрдой дерзостью такой
Быть дивом храбрости самой[MVV33] ?
Се ты, отважнейший из смертных!
Парящий замыслами ум!
Не шёл ты средь путей известных,
Но проложил их сам[MVV34] — и шум
Оставил по себе в потомки;
Се ты, о чудный вождь Потёмкин!
Неизвестный
художник. Портрет Потёмкмна
Се ты, которому врата
Торжественные созидали;
Искусство, разум, красота
Недавно лавр и мирт сплетали;
Забавы, роскошь вкруг цвели,
И счастье с славой следом шли[MVV35] .
Се ты, небесного плод дара
Кому едва я посвятил,
В созвучность громкого Пиндара
Мою настроить лиру мнил,
Воспел победу Измаила[MVV36] ,
Воспел,— но смерть тебя скосила!
Увы! и хоров сладкий звук
Моих в стенанье превратился;
Свалилась лира с слабых рук,
И я там в слёзы погрузился,
Где бездна разноцветных звезд
Чертог являли райских мест[MVV37] .
Увы!— и громы онемели,
Ревущие тебя вокруг;
Полки твои осиротели,
Наполнили рыданьем слух[MVV38] ;
И всё, что близ тебя блистало,
Уныло и печально стало.
Потух лавровый твой венок,
Меч в полножны войти чуть мог[MVV40] ,
Полсвета потряслось за ней
Незапной смертию твоей!
Оливы свежи и зелёны
Принёс и бросил Мир из рук[MVV42] ;
Родства и дружбы вопли, стоны
И муз ахейских жалкий звук
Вокруг Перикла раздаётся[MVV43] :
Марон по Меценате рвётся[MVV44] ,
Который почестей в лучах,
Как некий царь, как бы на троне,
На сребро-розовых конях,
На златозарном фаэтоне[MVV45] ,
Во сонме всадников блистал
И в смертный чёрный одр упал[MVV46] !
Где слава? Где великолепье?
Где ты, о сильный человек?
Мафусаила долголетье
Лишь было б сон, лишь тень наш век;
Вся наша жизнь не что иное,
Как лишь мечтание пустое.
Иль нет!— тяжёлый некий шар,
На нежном волоске висящий,
В который бурь, громов удар
И молнии небес ярящи
Отвсюду беспрестанно бьют
И, ах! зефиры лёгки рвут.
Единый час, одно мгновенье
Удобны царствы поразить,
Одно стихиев дуновенье
Гигантов в прах преобразить;
Их ищут места — и не знают:
В пыли героев попирают!
Героев?— Нет!— но их дела
Из мрака и веков блистают;
Нетленна память, похвала
И из развалин вылетают;
Как холмы, гробы их цветут;
Напишется Потёмкин труд.
Театр его — был край Эвксина;
Сердца обязанные — храм;
Рука с венцом — Екатерина;
Гремяща слава — фимиам;
Жизнь — жертвенник торжеств и крови,
Гробница ужаса, любови.
Когда багровая луна
Сквозь мглу блистает темной нощи,
Дуная мрачная волна
Сверкает кровью и сквозь рощи
Вкруг Измаила ветр шумит,
И слышен стон,— что турок мнит?
Дрожит,— и во очах сокрытых
Ещё ему штыки блестят,
Где сорок тысяч вдруг убитых
Вкруг гроба Вейсмана лежат[MVV47] .
Мечтаются ему их тени
И росс в крови их по колени!
Дрожит,— и обращает взгляд
Он робко на окрестны виды;
Столпы на небесах горят
По суше, по морям Тавриды[MVV48] !
И мнит, в Очакове что вновь
Течёт его и мёрзнет кровь[MVV49] .
Но в ясный день, средь светлой влаги,
Как ходят рыбы в небесах[MVV50]
И вьются полосаты флаги,
Наш флот на вздутых парусах
Вдали белеет на лиманах[MVV51] ,
Какое чувство в россиянах?
Восторг, восторг — они, а страх
И ужас турки ощущают;
Им мох и тёрны во очах,
Нам лавр и розы расцветают
На мавзолеях у вождей,
Властителей земель, морей.
Под древом, при заре вечерней,
Задумчиво любовь сидит,
От цитры ветерок весенней
Ее повсюду голос мчит;
Перлова грудь ее вздыхает,
Геройский образ оживляет[MVV52] .
Поутру солнечным лучом
Как монумент златый зажжётся,
Лежат объяты серны сном
И пар вокруг холмов вьётся,
Пришедши, старец надпись зрит:
«Здесь труп Потёмкина сокрыт!»
Алцибиадов прах[MVV53] !— И смеет
Червь ползать вкруг его главы?
Взять шлем Ахиллов не робеет,
Нашедши в поле, Фирс[MVV54] ?— увы!
И плоть и труд коль истлевает,
Что ж нашу славу составляет?
Лишь истина дает венцы
Заслугам, кои не увянут;
Лишь истину поют певцы,
Которых вечно не престанут
Греметь перуны сладких лир;
Лишь праведника свят кумир.
Услышьте ж, водопады мира!
О славой шумные главы!
Ваш светел меч, цветна порфира,
Коль правду возлюбили вы,
Когда имели только мету,
Чтоб счастие доставить свету[MVV55] .
Водопад
Кивач
Шуми, шуми, о водопад!
Касаяся странам воздушным,
Увеселяй и слух и взгляд
Твоим стремленьем, светлым, звучным,
И в поздной памяти людей
Живи лишь красотой твоей[MVV56] !
Живи — и тучи пробегали
Чтоб редко по водам твоим,
В умах тебя не затмевали
Разжённый гром и чёрный дым[MVV57] ;
Чтоб был вблизи, вдали любезен
Ты всем; сколь дивен, столь полезен.
И ты, о водопадов мать!
Река на севере гремяща,
О Суна[MVV58] ! коль с высот блистать
Ты можешь — и, от зарь горяща,
Кипишь и сеешься дождём
Сафирным, пурпурным огнём,—
То тихое твоё теченье,
Где ты сама себе равна,
Мила, быстра и не в стремленье,
И в глубине твоей ясна,
Важна без пены, без порыву,
Полна, велика без разливу,
И без примеса чуждых вод
Поя златые в нивах бреги[MVV59] .
Великолепный свой ты ход
Вливаешь в светлый сонм Онеги;
Какое зрелище очам!
Ты тут подобна небесам.
Сальваторе
Тончи. Портрет Державина
|
|
|
|
|
