Юхан
Рунеберг
Из
«Сказаний фенрика Столя»
Кульнев
Пока воспоминания влекут,
Пока ночь за окном,
Про Кульнева рассказ начну,
Что слышал ты о нём?
В бою он лучше всех рубил,
А на пирушке больше пил,
Как — истинный народный сын,
Он воевал и жил.
Забавой было для него,
Сражаться напролёт — день, ночь,
Как истинный герой всегда
Готов жизнь превозмочь,
Любым оружием громить,
Однажды голову сложить,
В бою, а может на пиру,
С бокалом, на скаку.
Со страстью вольною любил,
Свободно жил и выбирал,
Из боя только выходил,
Он сразу шёл на бал,
Где веселился до зари,
Под утро туфельку с ноги
Подруги верной он снимал,
С шампанским выпивал.
До сей поры хранят в домах
Портрет огромной бороды,
Так кажется издалека,
Поближе подойди —
Увидишь ты в улыбке рот,
Открытый, будто гротный вход,
И ласковый, и честный глаз,
Вот Кульнев наш в анфас.
Лишь стойкий, опытный солдат
Сумеет совладать с собой,
Других охватывает страх,
Как перед сатаной, —
Уже противник чуть живой,
Когда в атаке наш герой,
Кудрявый смольный чуб его,
Страшнее, чем копьё.
В сражении он на войне,
Со вздетой саблей, на коне,
На отдыхе и в тишине, —
Естественный вполне,
Вот он идёт из дома в дом,
Устраиваясь на постой,
Там, где понравится ему,
Он находил семью.
К кроватке в доме подходил,
Где маленький ребенок спал,
Без церемоний, как любил,
Чем матерей пугал,
Малютку нежно целовал,
Улыбкой кроткой покорял,
Так свой портрет напоминал,
Что я обрисовал.
По сути, золотой душой
Правдивый Кульнев обладал,
Конечно, мучился грехом,
От пьянства своего страдал,
Но совестливо жил,
Когда был мир, когда служил,
Когда молодку целовал,
Когда врага сражал.
И в русской армии дела
Страны вершили имена,
Молва до нас их довела,
Скорее, чем война.
Каменский и Багратион,
Барклай: ждал каждый финн и дом
Стремительные их штыки,
Когда на нас пошли.
Про Кульнева никто не знал,
Но он пришёл, как ураган,
Когда костёр здесь воспылал,
Мы приняли удар
Его, как молнию из туч,
Который был силён, могуч,
И не взирая ни на что,
Влюбились мы в него.
Тогда сражались до луны,
Хотели все конца боёв,
Швед, русский, — так изнемогли,
Бойцам хотелось снов;
Уснули мы, и снится мне
Наш лес в осенней красоте,
Вдруг часовой: к оружию!
То Кульнев вновь в бою.
Вдали от русской армии,
С обозами гружёными
Мы шли, припасы стерегли,
И вот в разгар еды,
Когда у нас привал в глуши,
Вдруг Кульнева отряд в пыли,
Сверкают пики у груди,
Несутся казаки.
Храбрый генерал Кульнев. Лубок
Мы тут же в сёдла, на коней,
И отражаем их разбой,
Уходит бородач ни с чем,
Живой, но и пустой;
Но, если бьёмся мы не зло,
Тогда он наше пьёт вино,
И приглашает нас на Дон,
Зовет сразиться вновь.
Снег, дождь, тепло, мороз трескуч,
Всегда, в любую благодать,
Казалось, Кульнев вездесущ,
Готов он нас достать;
Когда две армии сошлись,
Так ярко рубит сын степи,
Что виден всем издалека —
Чужой родной солдат.
Нет в нашей армии бойца,
Кто Кульневу не очень рад,
По возрасту он за отца,
Товарищ нам и брат,
Но в бой выходит будто зверь,
Навстречу финский наш медведь,
Но выросший не на Дону,
На Саймы берегу.
Когда шёл против русских лап,
Испытывал такой азарт,
За честь ведь бился, не за страх,
Он не искал наград;
Вот в схватке, наконец, сошлись,
И финн, и Кульнев увлеклись,
Хотя друг другу и страшны,
Но силою равны.
Николай Семёнович Самокиш (1860-1944). Атака гусар Кульнева у Клястиц 20
июля 1812 г.
Теперь нет Кульнева в живых,
Он с шашкою в руке убит,
Давно могилой он укрыт,
Но славы свет горит:
Смелей, отважней и храбрей —
Любой эпитет здесь верней,
Отчизна помнит про него,
Солдата своего.
Хотя рука его несла
Нам раны и страдания,
Для нас герой он навсегда,
В нем видели себя;
Война врагов всех единит,
В боях, сражениях роднит,
И слава высшая в том есть,
И для солдата честь.
Герою Кульневу — ура!
Подобного нет воина,
Хотя в крови его рука,
На то она, война;
Врагами были — он и мы,
Весьма бескопромиссными,
Но воевали искренно,
Достойно потому.
Заслуживает жалкий трус
Позора и забвения,
Кто честно делал ратный труд, —
Лишь восхваление!
И троекратное «ура», —
Кто бился, честию горя,
И всё равно, кто он и я,
Враги или друзья!
1848
Перевод
Владислава Дорофеева
|
|
|
|
|
