ВСТУПЛЕНИЕ
Близился к концу июнь, и только отпраздновали мы день
св. Иоанна[MVV1] ; время
окончания занятий в Саламанке, как один из моих героев, Марселло[MVV2] (а у меня
есть определённые основания к тому, чтобы называть его этим вымышленным именем,
но таким же образом, впрочем, я собираюсь поступать и с остальными героями
нашей книги), после прохождения курса наук длиной в целый год удалился в тихую
гавань одинокой усадьбы, которой, как Вы знаете, владеет мой монастырь на
побережье реки Тормес[MVV3] ; а чтобы
составить компанию, отправились с ним ещё двое. Там и пробыли они некоторое
время, когда случилось так, что на утро дня, посвящённого памяти святого
апостола Петра[MVV4] , отдав должное
божественному культу, все трое вместе вышли они в раскинувшийся перед домом
сад.
Деревья в этом большом саду росли густо и без особого
порядка; но именно это-то и ласкало взор, и тем более в этот час и это время
года. И вот, войдя туда, поначалу они гуляли и наслаждались утренней свежестью,
а затем уселись все вместе в тени виноградных лоз на скамейках вблизи
пробегавшего мимо ручейка. Ручеёк этот начинался посреди обрыва, нависавшего
сзади над домом, и пробирался оттуда в сад; казалось, что он шумит и смеётся,
пробегая мимо деревьев. За виноградником и возле него поднималась высокая и
красивая тополёвая роща. А чуть вдалеке виднелась река Тормес, выступавшая в
это время года из берегов и пробивавшая себе путь в долине. Был очень ясный,
безветренный день и чуть прохладный час. Здесь, усевшись и помолчав немного,
Сабино (так хочется мне называть самого младшего из трёх) обернулся со смехом
к Марселло и сказал:
— Бывают
люди, которых вид дикой природы делает
безмолвными — наверное, это признак глубокого ума; а я — словно
птица, когда я вижу зелень мне хочется
петь или говорить.
— Прекрасно
понимаю, к чему это ты клонишь, — тотчас ответил Марселло,— но дело здесь вовсе
не в глубине ума, на которую ты намекаешь, чтобы подольстится ко мне или посмеяться
надо мной, а всего лишь в разнице наших возрастов и преобладающих в нас жидкостях[MVV5] , которые
пробуждаются этим прекрасным видом — кровь в тебе и меланхолия во мне. А теперь
нам хотелось бы знать,— обратился он к Хулиано (таково будет имя третьего),—
птица ли ты тоже или сделан из другого теста?
— Что
до меня, то я не всегда одинаков,— ответил Хулиано,— хотя сегодня, пожалуй, склоняюсь
к жидкости Сабино. И поскольку теперь, любуясь красотами полей и великолепием
небес, он не может разговариватьть с самим собой, то пусть уж лучше выскажет
какое-нибудь своё сокровенное желание, а мы могли бы теперь на досуге его
обсудить.
Тогда Сабино вытащил из-за пазухи
небольшой исписанный листок бумаги и сказал:
— В
этом заключены моё желание и моя надежда.
Марселло, который сразу узнал листок,
потому что сам трудился над ним, засмеялся и тут же ответил, обращаясь к
Сабино:
— Ну,
это желание не слишком тебя истомит, тем более, что и надежду ты уже держишь в руках;
правда, и то, и другое, должно быть не слишком велико, если скрывается в столь
крохотном листке.
— Если
они так малы, сказал Сабино, то тем меньше у тебя будет причин, чтобы не удовлетворить нас в столь ничтожной
вещи.
— Каким
образом,— откликнулся Марселло,— могу я
удовлетворить твоё желание, и в чём это желание состоит?
Тогда Сабино прочёл, развернув листок,
название, которое гласило: «О именах Христа», остановился и сказал:
— Очень
кстати обнаружил сегодня я этот листок, вышедший из рук Марселло, в котором
собраны, как видно,
некоторые из имён, которыми называется в Священном Писании Христос, и места,
где он назван так. И когда я увидел это, во мне разгорелась жажда услышать
что-нибудь обо всём этом; потому-то я и сказал, что моё желание заключено в
листке; но оно состоит также и в надежде, что ради такого рода беседы и
проделал свою работу Марселло, так что все аргументы должны быть у него прямо
на языке; и что отказаться, как это бывает обычно, когда мы приглашаем его к
разговору, он теперь не сможет, потому что сегодня мы застали его врасплох. А
поскольку отказ тяготил бы его самого, время у нас есть, день сегодня святой, и
погода располагает к подобного рода беседам, то я думаю, что нам не трудно
будет уговорить Марселло, если, конечно, ты, Хулиано, меня поддержишь.
— И
слова не могу добавить к тому, что ты сказал,
Сабино,— откликнулся Хулиано.
И было ещё сказано много слов, потому
что Марселло долго отказывался или предлагал, чтобы по крайней мере часть
беседы Хулиано взял на себя, но наконец, уверенный, что в своё время, когда это
будет необходимо или покажется необходимым Хулиано, тот сослужит свою службу,
Марселло, обращаясь к Сабино, сказал так:
— Поскольку
этот листок побудил нас начать разговор, пусть он и послужит нам в нём провожатым.
Читай, Сабино, и о том, что там находится и соответствует своему месту, мы
поговорим, если, конечно, у вас не найдётся других предложений.
— Мы
согласны,— в один голос ответили Сабино и Хулиано.
И вскоре Сабино, устремив глаза в
рукопись, ясным и уверенным голосом прочитал: